— Ты за это поплатишься, — угрожающе выдохнул пан Владзимеж. — И на этом, и на том свете!
— Зря грозишься, пане! — Кармалюк небрежно швырнул деньги в мешок. — Я панив оббираю, бедных награждаю, сам с собою розмышляю, що греха не маю! [Из песни «Кармалюга я вродився».]
— Делай с панами, что хочешь, — зловеще прошипела Оксана Тарасовна, и глаза ее наполнились мутно-болотной зеленью. — А на ведьмовское добро рот не разевай! Я ведь сказала — мои деньги, никому не отдам!
— Неслабая она все-таки ведьма, — с неким профессиональным одобрением в голосе шепнула панна Ирина, когда, повинуясь взмаху руки Оксаны Тарасовны, засыпавшие пол кирпичи легко взлетели. Завертелись в воздухе, окружая ведьму и разбойника. Ринулись к Кармалюку, норовя свалиться на голову, ударить в лицо, подшибить ноги… Разъяренно рыча, Оксана Тарасовна вцепилась в мешок с деньгами:
— Отдай! Это мое!
Винтовки переодетых жандармами кармалюковцев беспомощно шарили в воздухе, норовя выцелить разбушевавшуюся ведьму сквозь просветы в карусели летающих кирпичей. Но напрасно! Кто-то все-таки выстрелил — пуля бесполезно чиркнула о парящий кирпич, отрекошетила… Стрелявший хлопец тоненько, по-заячьи заверещал, хватаясь за раненое плечо.
По-прежнему одной рукой намертво держа мешок, Кармалюк рванул из ножен саблю. Коротко полоснул мчащийся ему прямо в физиономию кирпич. И… тот развалился пополам. Кармалюк крутанул клинком над головой. Несущиеся вокруг него кирпичи стали притормаживать, налетать друг на друга, с грохотом сталкиваться… Кармалюкова сабля свистнула еще раз-другой — и все парящие в воздухе кирпичи с шумом грянулись оземь.
— Хороша сабелька! — промурлыкала панна Ирина и быстрым, совершенно неуловимым для глаза движением скользнула в сторону торжествующего Кармалюка. Вот только что была рядом — и вот уж нету ее.
— Ты сам колдун! — все еще вися на мешке с награбленным, выдохнула Оксана Тарасовна.
— А как бы я иначе от панской погони уходил! — захохотал знаменитый разбойник и вскинул саблю, явно намереваясь просто-напросто отсечь настырную ведьму от своей добычи. Клинок сверкнул над головой завизжавшей Оксаны Тарасовны…
И замер, не имея сил опуститься. Запястье Кармалюка перехватили холодные девичьи пальчики.
— Я возьму это у вас, ладно? — потянувшись к зажатому в руке разбойника сабельному эфесу, сказала панна Ирина. — Очень надо!
— Стреляйте в нее, хлопцы, что встали? — завизжала стоящая за спиной атамана Зинька-кармалючка.
— Не стрелять! — явно стараясь не шевелить ни единым мускулом, процедил Кармалюк.
Графиня тихонька сделала шажок в сторону и узрела то, чего не могла видеть Зинька, но что отлично видели Кармалюковы хлопцы. Оттого и не стреляли.
Другая ручка панны Ирины лежала у Кармалюка на груди. Можно сказать, доверительно, по дружески лежала, кабы… не красовавшиеся на кончиках пальцев гладко-черные когти, схожие с собачьими, только очень уж большие.
Плавно, без резких движений, разбойник протянул панне Ирине мешок с награбленным. Но черноволосая панна не обратила на этот жест должного внимания. Она потянула саблю у так и замершего со вскинутым над головой клинком Кармалюка.
Ее ладонь уже сомкнулась на эфесе, на лице расцвела счастливая улыбка, она выкрикнула:
— Есть! Богдан, хватай Таньку и ходу…
…Как комнату вновь наполнил звон разлетающегося вдребезги стекла. Окно раскололось, засыпая обломки кирпичей слоем битого стекла.
— I am flying! I am hur-r-ry! [Я лечу! Я тор-роплюсь! (англ.)] — взъерошенный, неистово молотящий широкими черными крыльями клубок перьев ворвался в комнату.
И со всего разлету врезался в уже перехватившую у Кармалюка клинок панну Ирину. А следом сплошным потоком неслись птицы, птицы, черные птицы… И вся эта разогнавшаяся стая каркающим и галдящим тараном ударила в панну Ирину, отбрасывая ее от Кармалюка. Бессильно клацнули в воздухе могучие когти…
А разбойничий атаман, не будь дураком, еще и навернул черноволосой панночке мешком с награбленным по голове.
В вихре пышных юбок панна Ирина рухнула с кирпичной груды. Клинок вывалился из ее руки, Кармалюк подхватил его на лету…
Птичья стая заложила по разрушенным гостиной и кабинету лихой вираж, снося на лету все, что уцелело после буйства ведьм и разбойников. Громадный ворон, трепеща крыльями, завис под потолком, там, где еще недавно была люстра, и торжественно прокаркал:
— Lady Ir-rena! I’d escor-rted my family to London and flied to your help as quickly as possible! O, don’t mention it! It was my duty!
— I don’t [— Леди Ир-рена! Я сопр-роводил мое семейство в Лондон и прилетел вам на помощь как только смог! О, не благодарите меня! Это был мой долг! // — Я не буду (англ.).], — безнадежно ответила панна Ирина. Она лежала на спине, и у самого ее горла зловеще трепетал кончик кармелюковской сабли. Атаман торжествующе ухмылялся.
— Ou! — коротко изумился ворон, оценив положение, в котором оказалась панна Ирина. — Sorry! I’m afraid, I’ve kept a little mistake!
— Just a very little [— Оу! Извините! Боюсь, я совершил небольшую ошибку! // — Очень небольшую… (англ.)], курица ты щипаная! — рявкнула панна Ирина. — Мне из-за тебя сейчас башку снесут!
Тут же испуганно прикусила язык, поскольку Кармалюк, кажется, посчитал ее предложение отличным выходом. И никто не успел бы ему помешать, кабы Оксана Тарасовна, не оставившая надежд завладеть деньгами, в свою очередь, не посчитала сей момент подходящим для новой атаки. Не прибегая к колдовству, она попросту рванула мешок с сокровищами из рук занесшего саблю разбойника.
В одну секунду изменив направления движения, атаман махнул рукой назад. Эфес сабли с силой ударил пани экономку в лоб. Не выпуская из рук мешка, Оксана Тарасовна рухнула навзничь. Тогда в дело вмешался неожиданный персонаж. Позабытый всеми пан Валерий, с момента нападения разбойников тихо стоящий себе в углу, вдруг сделал длинный прыжок, выхватил мешок из рук бесчувственной ведьмы, и он да товарищи его, Константин с Дмитрием, один за другим сиганули в выбитое окно. Кармелюковцы дали вслед убегающим панам нестройный залп, но беспорядочно мечущиеся по комнатам птицы не давали им прицелиться.
— Гроши тикають, держи панов! — позабыв про панну Ирину, Кармалюк повелительно взмахнул саблей. Его хлопцы попрыгали в окно за беглецами.
Панна Ирина осторожно села. Графиня и цыганенок бросились к ней. Говорящий, как в сказках, ворон тоже тревожно вился у панны Ирины над головой и на чистейшем аглицком наречии смущенно каркал:
— Пр-ризнаю, моя помощь была несколько неуклюжей, однако все это от желания помочь, от того, что я др-руг вам, дор-рогая Ир-рена!
— Хорошо, что у меня еще и враги есть, а то б точно зарубили! — с явной благодарностью поглядывая на валяющуюся в кирпичах Оксану Тарасовну, пробормотала панна Ирина.
В разбитом окне появилась усатая физиономия одного из Кармалюковых хлопцев. Усы аж дыбом стояли от изумления:
— Чуешь, атаман, мешок з грошами нашли, а паны-то десь запропали. Только мы хотели их стре?лить, бачимо, а то и не паны вовсе, а ось…
В вихре разноцветных лент да кокетливых взвизгов сильные руки кармалюковцев поставили на подоконник трех… девушек. Графиня глядела на них во все глаза. Девицы и впрямь были экзотичные. Черноволосая, да белокурая, да рыжая, одеты вроде бы в крестьянские одежды, однако ж не те, что и впрямь носят подольские поселянки, а будто бы актерки перерядились для представления. Ленты в косах чистого шелка, мониста сияют золотом, тончайшего полотна рубашки покрыты чересчур богатой вышивкой, а плахты-то плахты! [Разрезные юбки из двух связанных между собой полотнищ, надевались поверх более длинной рубахи.] Коротюсенькие, так что красного сафьяна сапожки до самого верха видны! Да явись они в таких плахтах в любую деревню — каменьями бы забили бесстыдниц!
— Надя-Аня и, кажется, Вера? — поглядев на блондинку, пробормотала панна Ирина. — В мюзикле «Сорочинская ярмарка».
Но откликнулась неожиданно рыжеволосая.
— Я не Аня. Я… — Она призадумалась. — Я Света, — и неуверенно добавила: — Кажется.
— Да? — вяло удивилась панна Ирина. — А очень похожа на Аню…
— Так, может, и надо было Аней оставаться? — саму себя переспросила рыжая Света.
— Гей, дивчата, вы чьи такие будете? — вмешался в разговор Кармалюк, до того лишь обалдело пялящийся на короткие подолы плахт да на сапожки.
— А якщо любишь нас — так твои, — томно взглянув на него из-под ресниц, выдохнула Света. Притопывая коваными каблучками, прошла к атаману, позвякивая монистами да потряхивая цветастыми лентами, пропела:
Да Кармелюка, да славный хлопец
По свету ходыть.
Та не одну та й дивчиноньку,
Ой, з ума зводыть…
Та й не одну та й дивчиноньку,
Та не одну вдову,
Та й не одну кохану
Та черноброву…
— Ишь ты, какие! — выдохнул Кармалюк, глядя то на Надю, то на Веру со Светой странными, затуманенными, будто сонными глазами. — Как же вас таких не любить! — он принялся беспорядочно шарить в мешке с добычей, рассыпая купюры по полу. Нашарив в глубине колечко, надел его рыжей Свете на палец. — Сейчас и вам, вам тоже… — поглядывая на Веру с Надей, пообещал он.
— Кармелю! — охнул Зинька-кармалючка. — Ты що ж таке творишь? Ты цим… бесстыдницам… Да ты…
— А що хочу — то и творю, я здесь атаман, — рявкнул Кармалюк, но голос его уже звучал невнятно, как у напрочь засыпающего человека.
— Исправник! Исправник! — донесся из покоев отчаянный женский вопль, и в разрушенную гостиную ворвалась вдовая Ганна. — Спасайтеся, хлопцы! Справжний исправник з жандармами до дому скачет! Паныч Тимиш ведет!
— О так, молодец, Томашек, не такой ты вже у меня и пришелепкуватый! — восхитился пан Владзимеж. — Жандармы вам покажут!
— От лихо! — охнул Кармалюк. — Гроши взялы, час тикаты! — и вдруг принялся кончиком сабли прямо в пыли на полу рисовать лодку. Никто из хлопцев не остановил атамана, все терпеливо ждали, пока Кармалюк не скомандовал: — Все до мэнэ!
Пятясь и по-прежнему не спуская уцелевших панов с прицела, хлопцы двинулись поближе к атаману, аккуратно располагаясь на линиях нарисованной лодки. Понять их действия было невозможно.
— Та й вы идить сюда, красавицы! — сказал Кармалюк, втягивая Свету за собой на нарисованную лодку. Надя и Вера запрыгнули сами.
— Кармелю, гони их геть! — возмутилась Зинька, да и вдовая Ганна жалобно подхватила:
— Юстимушка, сокол, на що ж тоби ци девки?
Катерина, Тетяна та Маланка в один голос возопили:
— Та який он тебе Юстимушка? — и тут же все пять женщин, включая Зиньку-кармалючку, ненавидяще уставились друг на друга.
— От клятые бабы, — на борту нарисованной лодки вздохнул Кармалюк. На одной его руке висела Вера, на другой — Надя, и бравый предводитель разбойников выглядел уж вовсе засыпающим. Да и хлопцы его начали позевывать.
— А ты их не слушай, — горячечно прошептала ему в ухо Света и повернула голову Кармалюка к себе. — Ты нас люби, нам без любви никак нельзя!
— Ou! — снова высказался ворон. — But this gentleman of many ladies r-runs with so needed us sword! Believe me, dear Ir-rena, I’ll save you! [Оу! Но этот джентльмен многих леди удир-рает вместе со столь нужным нам мечом! Верьте мне, дорогая Ир-рена, я спасу вас! (англ.)] — каркнул он и, неистово работая крыльями, ринулся к стоящему на борту нарисованной лодки Кармалюку.
— Как-то не верится, — буркнула Ирина и была права.
Кармалюк смачно сплюнул под киль нарисованного суденышка, крутанул клинком над головой, и тут случилось много всякого одновременно.
Плевок вскипел настоящей речной волной, широким половодьем заливая разгромленные графские покои. Татьяна почувствовала, как поток подмывает ее под кринолин, приподнимает, и она закачалась на воде, словно поплавок. Рядом с ней точно так же всплыла панна Ирина, визжали подхваченные стремниной воспитанницы, барахтался в воде цыганенок.
Вычерченная клинком в пыли лодка обернулась настоящей. Народившийся прямо в гостиной поток поднял ее со всеми пассажирами — Кармалюком, хлопцами, обозленной Зинькой и льнущими к атаману тремя девицами — и понес к разбитому окну, туда, куда указывал сверкающий кончик Кармалюковой сабли.
С потолка гостиной на Кармалюка, сложив крылья, камнем рухнул ворон. Отчаянно каркая, черная птица долбанула атамана клювом в лоб, когтями вцепилась в запястье и принялась драть, вырывая клинок. Орущий от боли Кармалюк крутанул саблей, норовя стряхнуть неожиданного врага…
Неспешно текущий поток закрутило штопором…
Нарисованную лодку завертело в неожиданном водовороте. Теперь уж пассажиры орали все. Водоворот вертелся и уходил прямо… в глубь паркетного пола гостиной.
Мимо Татьяны проплыла отрубленная голова пана-соседа. Графиня почувствовала, как ее тоже тянет вниз… но в этот момент водоворот крутанулся последний раз — и стремительно ухнул куда-то между половицами. Раздалось паническое карканье, мелькнул птичий силуэт, и ворон канул в бездну вместе с лодкой, ее пассажирами да и самим потоком.
Оставшиеся в гостиной люди обессиленно повалились на пол. Причитающая дворня кинулась панам на помощь, захлопотали над своей бесчувственной благодетельницей воспитанницы Оксаны Тарасовны, да сидели неподвижно, как куклы, и казались оглушенными четыре женщины — Маланка, Катерина, Ганна да Тетяна. Четыре возлюбленные Устима Кармалюка.
— Утонуть в чужих слюнях, — с непередаваемым отвращением сказала панна Ирина, восседающая в насквозь мокром платье на мокрых кирпичах разбитой стены. — Фу, какая пакость!
— Ведьмы не тонут, это всем известно! — прохрипел, выплевывая воду, едва живой, но по-прежнему неукротимый пан Владзимеж. — Теперь уж не отопрешься! Сейчас исправник явится…
Татьяна поняла, что пан Владзимеж, в лютой ненависти своей да в скорби по утраченным деньгам, во что бы то ни стало решил погубить панну Ирину.
— Вам надо бежать! — она схватила панну Ирину за руку, потянула, но тут же в отчаянии сама опустилась рядом на кирпичи. — Боже мой, но как? Мы не добыли клинок Кармалюка!
Пан Владзимеж издевательски захохотал.
В окно гостиной видно было, как по ночной дороге споро течет река пылающих факелов. Это, горяча коней, мчались в поместье исправник с жандармами. То и дело вырываясь вперед, скакал всадник в обычном статском сюртуке. Татьяна уверена была: паныч Томашек мчится мстить за утреннее поражение.
Глаза панны Ирины налились свирепой решимостью и полыхнули нестерпимым зеленым блеском — куда там Оксане Тарасовне.
— Прав был упырек-прорицатель, ведущий наш, — сквозь зубы процедила она. — Если уж можно в нарисованной лодочке на плевке уплыть, то магия — сплошные условности. Значит, и клинок — тоже условность. Богдан, зови коня! Не собираюсь я тут оставаться!
Цыганенок сунул пальцы в рот — имение огласилось пронзительным призывным свистом. Ответом ему было громкое заливистое ржание. Перемахнув через подоконник, в гостиную ворвался гигантский жеребец. Одним прыжком цыганенок вскочил на него, втянул за собой панну Ирину. Неторопливой рысью вороной двинулся прямо по комнатам в сторону столовой.
Подхватив юбки, недоумевающая Татьяна побежала за ним, не обращая внимания на гневные вопли пана Владзимежа.
Цокая копытами, вороной вступил в опустевшую залу.
Панна Ирина задумчиво оглядела стол с недоеденными кушаньями, второпях брошенные столовые приборы и, обернувшись к Татьяне с высоты коня, сказала:
— Я этого Кармалюка вспомнила. Он у нас в учебнике истории был…
Татьяна пришла в еще большее смятение. Каков же он, мир панны Ирины, ежели в нем разбойники попадают в учебники истории рядом с учеными, художниками да полководцами? Кто ж тогда те учебники пишет — беглые каторжане? А кто в том мире правит, так и вовсе подумать боязно!
— Убьют его совсем скоро, — равнодушно сказала панна Ирина.
— Его много раз пытались убить, и все напрасно, — возразила графиня, сама не зная, с чего вдруг взялась вступаться за атамана разбойников.
— Ты с ней не спорь. Она гадалка, она знает, — тихо сказал цыганенок.
— Знаю, — согласно кивнула панна Ирина. — Точно. Эти его дамы многочисленные обнаружили сегодня, что он всегда предавал их. И в отместку предадут его. Расскажут панам, где подкараулить да как убить Устима, и никакое колдовство ему не поможет. Где он за столом сидел, когда исправником прикидывался? — будто приняв некое решение, спросила панна Ирина.
— Здесь, — графиня растерянно указала на отодвинутый стул и стоящий перед ним прибор.
Крепко держась за плечо цыганенка, панна Ирина перевесилась из седла и схватила брошенный поперек тарелки серебряный столовый ножик с вычеканенной на рукоятке виноградной гроздью.
— Условие выполнено! — запрокинув голову, громко выкликнула она. — Вот он, клинок Кармалюка! — и торжественно воздела изящный маленький ножик к потолку.
Ответом ей была полная тишина.
— А я говорю — да! — словно убеждая кого-то, яростно крикнула панна Ирина в пространство. — Клинок? — она провела пальцем по заточенному краю ножика и сама ответила. — Клинок! Кармалюк им пользовался? Пользовался! Значит, клинок Кармалюка! Условие выполнено, пропускайте нас в следующий тур!
Мгновение все так же царило молчание и неподвижность, а потом графиня увидала, как вокруг коня и его седоков медленно, словно бы нехотя, начала клубиться серая мгла.
Панна Ирина стремительно повернулась к Татьяне и протянула руку:
— Прыгай! Скорее!
Татьяна попятилась и испуганно замотала головой:
— Нет! Нет! Я не могу! Это глупо!
— Прыгай! — отчаянно закричала панна Ирина, оглядываясь на серую мглу, которая теперь клубилась все быстрее, разрасталась…
— Нет! — еще раз выкрикнула графиня, понимая, что сейчас странная черноволосая барышня и цыган унесутся в неведомую даль, а она останется… Зачем, ну зачем панна Ирина рассказала ей о судьбе Кармалюка? Ведь кроме страха перед жутким, фантастичным миром панны Ирины, к ней пришло и твердое осознание — она, Татьяна, останется здесь, неизбежно став невестой, а то и женой последнего из уцелевших претендентов — пришелепкуватого Томашека, любителя калачей и простых девчонок. А в один отнюдь не прекрасный день узнает, что неуловимый и неуязвимый Кармалюк убит — убит потому, что его предала одна из обманутых возлюбленных. И вот тогда со всей очевидностью поймет — каждое слово панны Ирины было правдой. Где-то в неведомом далеке ее бы не выдали насильно замуж, там были ее мама? и папа?, любимые мамочка и папочка, которые никогда и никому не дали бы ее в обиду и защитили от всего на свете. И у нее, именно у нее самой не хватило отваги прорваться к ним! И жить с этим сознанием станет не-воз-мож-но!
И тогда сразу, чтоб не успеть передумать, графиня подхватила юбки, разбежалась… и, вцепившись в протянутую руку панны Ирины, вскочила на круп вороного Леонардо. С победным ржанием гигантский жеребец прыгнул в серую муть, а графиня тут же пожалела о своем решении. Их потащило, поволокло куда-то, а потом клубящаяся вокруг мгла начала рассеиваться, и из нее проступил… заяц.
Сидящий на задних лапах огромный, с теленка ростом, зайчище крепко сжимал в передних лапах невиданное, странно короткое и угловатое ружье.