— Еще и государя к своим воровским делам приплел! А бумаги на имение у тебя в тех штанах остались, которые ты надеть позабыл, босяк?
Урядник победно покосился на подчиненных, предлагая оценить остроумие. Угодливо хихикнул лишь Юхим. Мужики с палками растерянно переминались, а несчастный владелец шашки лишь потел да постанывал, когда шашка тюкала его по темечку. Но опустить руку не решался.
— Митя, подай саквояж! — скомандовал отец.
Митя шумно выдохнул, только сейчас обнаружив, что не дышит. «Надеюсь, это отвратительное недоразумение сейчас и разрешится». Он аккуратно, бочком двинулся за саквояжем.
— Стрельте, Гнат Гнатыч, малого стрельте! — вдруг пронзительно заорал Юхим, и урядник, словно подхлестнутый, выдернул паробеллум из кобуры… и прицелился в Митю:
— Кидай пистолю, ворюга, не то хлопца твоего пристрелю!
Митя замер, оцепенело глядя в черный зрачок дула. Зрачок глядел ему в лоб: холодно, точно, безжалостно, а толстый, красный, покрытый мелкими волосками палец дергался на курке при каждом вопле урядника.
«Но я же не могу умереть! — растерянно подумал Митя. — Вот так…»
Лицо отца закаменело… паробеллум ни на дюйм не отодвинулся от груди его пленника.
— Пан урядник! — вдруг заголосил мужик, что помоложе. — Поглядите вы те бумаги, може, и правда новые хозяева приехали?
— Тю, дурный! Голяком? — возмутился Юхим.
— Я в лакеях служил, панов во всяком виде видал, и голяком тоже!
— Справди, пане уряднику! — взмолился мужик с шашкой. — Бо мочи вже нету так-то стоять!
— Погляжу! — продолжая целиться в Митю, с глухой угрозой процедил урядник. — Кидай пистоль да ложись на пол, чтоб я и руки, и ноги твои видел, тогда и глядеть буду! — легким движением дула указывая, куда отцу ложиться, распорядился урядник.
Митя с надеждой воззрился на отца: сейчас тот сдастся и ляжет, урядник отведет зловещий ствол, и желудок перестанет дергать ледяной судорогой, а юркие струйки пота — катиться по спине. Даже если обозлившийся урядник и стукнет отца разок… сам же потом лебезить и извиняться будет.
Снова короткая гримаса, едва заметно дернувшийся уголок рта… и отец только плотнее прижал паробеллум к груди своего пленника.
— Ах так… — зловеще процедил урядник, и его палец начал сгибаться… Курок сухо и отчетливо щелкнул в тишине…
— Брось паробеллум, убийца! — раздался повелительный окрик… и из коридора в залу снова ввалилась толпа. Еще одна. И впереди опять мужик с шашкой наголо!
— Брось, кому сказал! — Мужик с размаху опустил шашку на голову… уряднику. В последний момент он, кажется, успел сообразить, что на вооруженном убийце мундир, как и на нем самом. Сделать только успел немного — всего лишь провернуть шашку в руке, так что удар пришелся плашмя.
Урядник рухнул как подрубленный, перегораживая своим телом дорогу вбегающим в залу уездным стражникам. Отлетевший паробеллум с силой стукнул Митю по босой ноге, тот взвыл и согнулся, хватаясь за ушибленную ногу, паробеллум оказался у него под носом — и пальцы словно сами сомкнулись на рукояти.
— Пане исправнику, да за что ж? То ж я… То есть то ж не я… Какой из меня убийца… — простонал лежащий на полу урядник.
Мужчина в мундире уездного исправника сперва растерянно посмотрел на прибитого им урядника, потом на отца, снова на урядника…
— Гнат Гнатыч? — наконец пробормотал он. — Ты тут откуда?
— Так ворюгу арестовывать приехал, — ворочаясь на полу и то и дело хватаясь за голову, простонал урядник. — А вы чего?
— За убийцей гоняюсь, сюда ушел…
— Казав я! — возрадовался отлипший от стенки сторож Юхим. — Убивец и есть — меня-то как есть убил!
— Заткнись, Юхим! — бросил явно знакомый со сторожем исправник и медленно повернулся к отцу. Глаза его потемнели, наполняясь угрозой. — Ты держишь под прицелом уездного стражника. Власть полицейскую под прицелом держишь, понимаешь это, бунтовщик?
Отец чуть отстранился, оглядел застиранную рубаху пленника…
— Шальвары-с форменные, — смущенно прошептал тот, безошибочно расшифровав этот исполненный сомнения взгляд. — Торопимшись, ваш-блаародь…
— Высокоблагородие… — процедил Митя.
— Высокоблагородие? Мужик в подштанниках? — насмешливо скривился исправник.
— Хиба высокоблагородия под портки ничого и не носють? — толкнул локтем бывшего лакея его сотоварищ. — А им того… не треть?
Вот почему у отца такой простецкий вид? Истинно светского человека и в подштанниках бы за мужика не приняли.
— Фарс затянулся. Скольким из вас я еще должен приставить паробеллум ко лбу, чтобы вы наконец выполнили свои обязанности и посмотрели мои бумаги? — устало спросил отец.
— За паробеллум на каторге ответишь! Давай сюда свои бумаги, ну! — рявкнул исправник.
— Митя… — негромко бросил отец.
Митя не пошевелился, лишь выразительно ткнул в сторону саквояжа отнятым у урядника паробеллумом.
— В приюте-то тебя почтительности научат, не сумлевайся, щенок! — процедил тот.
Митю ощутимо передернуло. Отец вперился в исправника гневно-начальственным взором:
— Господин исправник! Ваши люди не только о процедуре проверки личности понятия не имеют, но и с законом «Об оскорблении Кровной Чести» не ознакомлены? Не знают, что щенок — это кровный потомок Великого Пса Симаргла, и применение сего звания к кому другому — уголовно наказуемое деяние? Может, у вас в уезде мужики и баб своих осмеливаются суками звать?
— Э-э… Поучи еще меня, ракалия! — рявкнул исправник, но на своего подчиненного бросил весьма недобрый взгляд, так что тот немедленно вытянулся во фрунт и, повинуясь начальственному кивку, направился к саквояжу. И лихо вывернул его на крышку рояля. На пыльный чехол вывалился отцовский дорожный несессер, платок, фляжка…
— Сколько наворовал, варнак! На каторге не занадобится, все казенное дадут! — Урядник хозяйственно отложил отцовский бумажник в сторону.
Отец брезгливо поморщился.
— Это, что ли, документики? — Урядник вытащил кожаную папку с вытесненным на углу гербом. — Поглядим, что ты за птица… — начал он и осекся, выпученными глазами уставившись в лежащий сверху лист гербовой бумаги. Зашевелил усами, как придавленный тапкой таракан, и вдруг принялся ощупывать печати, словно надеясь, что хоть одна окажется ненастоящей.
— Что там, Гнат Гнатыч? — нетерпеливо спросил исправник.
— Так… дарственная, ваш-блаародь. От… от самого государя-императора! За особые заслуги перед Отечеством и лично Его Императорским Величеством…
— Тю! Чи вы ему верите, пане? — вдруг выпалил Юхим. — Чи мало зараз оцих тайных печатен, де тоби шо хошь пропечатают? Оци… которые бонбы у царя-батюшку кидают! Наглисты, во!
— Нигилисты, — поправил исправник.
— От я и кажу — не-глисты, — согласился Юхим.
— Да заткнись ты, Юхим. — Лист с дарственной перекочевал в руки исправника. — Данный документ… если он подлинный… что мы, конечно же, проверим… в корне меняет дело. — Тут некая мысль пришла ему в голову, потому что он взбодрился. — Твое дело, Гнат Гнатыч. Но у меня-то вопрос посерьезнее будет! Позвольте поинтересоваться, что вы делали нынче ночью, сударь?
— Это и есть ваш серьезный вопрос? — Отец одарил исправника таким взглядом, что, не будь Митя на него зол, возгордился бы. Взгляд недвусмысленно намекал, что «дурак» для его собеседника — комплимент, да еще и незаслуженный. Исправник покраснел как рак.
— Знамо — що! Мне в морду насовали да спать легли, — пробурчал неукротимый Юхим.
— Заткнись, Юхим! — привычно буркнул урядник, но его начальника слова сторожа на мгновение заставили замешкаться и тут же снова ринуться в бой:
— А до того? Как вы попали в имение?
— Верхом. От станции Хацапетовка, где остался наш багаж, — устало вздохнул отец.
— Во-от! — обрадовался исправник. — А на границе имения обнаружены тела убитых. Господин средних лет и с ним юноша… вот такого примерно возраста, — злорадно кивнул он на Митю.
Митя коротко, хрипло выдохнул — не может быть! Его волнение было замечено исправником и обрадовало того еще больше — его глаза засверкали, как надраенные серебряные пуговицы мундира.
— Никаких бумаг при жертвах не найдено! — Исправник с явным намеком приподнял толстую папку. — А вот свежие следы, глубже и крупнее обычных конских, тянутся прямиком сюда! Это ж ваши кони педальные там стоят? — Он мотнул головой в сторону залы, где вчера оставили пароконей.
— Мои, — безнадежно согласился отец. — Похоже, все здешние… кони педальные — мои. — Он окинул собравшихся саркастическим взглядом и расстроенно потер лоб ладонью. — Вот вам и отпуск, вот вам и имение…
— По долгу службы обязан провести дознание: и впрямь вы являетесь владельцем сего имения или же бумаги эти, — исправник ткнул в папку, — с мертвого тела настоящего хозяина забраны, чтоб имущество присвоить!
— Ото так! — чуть не подпрыгнул у него за спиной радостный Юхим.
— По долгу службы, исправник, никакого дознания вам проводить не положено. На основании статей с двести пятидесятой по двести пятьдесят третью уставов уголовного суда ваша задача — поставить в известность судебного следователя или иное облеченное полномочиями лицо и обеспечить охрану места убийства. Надеюсь, не забыли? Полномочное лицо, считайте, известили… и если выгоните наконец своих людей во двор и дадите мне переодеться, поедем уж на место убийства. Вы там ничего не трогали? И перестаньте разевать рот, как сом! — рявкнул отец, глядя как исправник все больше наливается дурной кровью. — Там в папке предписание от Министерства внутренних дел и мой паспорт.