Отец убрал пистолет от пленника и, не обращая больше внимания ни на набившуюся в залу толпу, ни на стражника, с облегченным вздохом уронившего шашку на пол, принялся рыться в своих вещах.

Исправник бросил на него очередной настороженный взгляд и наконец потянулся к папке. Зашуршали страницы… и не только выражение лица, но даже вся постановка фигуры его неуловимо изменилась: властно расправленные плечи согнулись, злая готовность сменилась растерянностью и даже страхом.

— Так это… выходит… Меркулов Аркадий Валерьянович. — Он глянул в паспорт, потом на отца. — Телосложение среднее… Волосом рус, бороду бреет… Из особых примет — шрам от резаной раны на левой ладони. — Исправник потрясенно уставился на отцовскую ладонь. — Ваше высокоблагородие… нынче всей губернской полиции начальник? — упавшим голосом закончил он и встал по стойке смирно.

— Высокоблагородие… — Урядник заполошно глядел то на Митю, то на отца, воображая, что новое начальство с ним сделает за взятого на прицел сынка.

В зале воцарилась тишина, прерванная пронзительным воплем Юхима:

— Вы шо, ваш-блаародь, ему верите?

— Заткнись, Юхим! — рявкнули оба полицейских, и два кулака с размаху врезались сторожу в челюсть.

— Блуп! — только и сказал тот, отлетая к стене.

Бабах! — выпавшая из рук бывшего лакея дубинка стукнулась об пол.

— А давайте я вам сюрточок-то почищу, пане! — заголосил тот. — И сынку вашему! Вы не сумлевайтесь, я умею! При старых господах в младших лакеях… могу и рекомендации представить. А вы пошли, пошли вон! Не видите, их высокоблагородия не принимают. — Он деловито замахал руками на стражников, точно на забредших в палисадник кур.

— Остап Степанычу це не сподобается! — прижимая ладонь к разбитому носу, мрачно пробурчал сторож.

Под неловкие поклоны пятящихся к дверям стражников Митя направился к саквояжу и принялся разыскивать в нем чистую рубашку. Руки слегка подрагивали.

— Прости… — неловко пробормотал отец. — Нельзя было сдаваться.

Митя замер. Если отец скажет, что был уверен: сдайся он, и урядник выстрелит всенепременно, — Митя это примет. Не поверит, конечно: уряднику нужна была покорность, а не смерть… Но примет.

— Пойми… — выдавил отец. — Нужно, чтоб здешние порядочные обыватели меня уважали… а непорядочные — боялись. Но какой страх может быть, если по губернии разнесется, что нового полицейского начальника сельский урядник повязал?

— Не беспокойтесь, батюшка, — возвращаясь к тону, которого придерживался всю дорогу, с холодной вежливостью кивнул Митя. — Я ваш покорный сын, располагайте мною всецело ради вашей карьеры.

— Опять? — взревел отец. Оглянулся, почувствовав устремленные на него со всех сторон любопытные взгляды, и понизил голос: — Пойми уже наконец, я не собираюсь жертвовать важным для всей империи делом ради твоих… никчемных светских мечтаний!

— А также ради моей жизни, — старательно изображая готовность, закивал Митя.

— Да не выстрелил бы он! — скривился отец. — Думаешь, после двадцати лет в полиции я не различу, когда и впрямь готовы стрелять, а когда только грозятся? Хватит труса праздновать! Собирайся — едешь со мной.

— Вам угодно меня еще и опозорить — прокатить через всю губернию в драных штанах? — процедил Митя.

— Вот они, брючки-то, зашитые! И сюртучок почищен, паныч, и батюшки вашего! — Бывший лакей подскочил к Мите с его вещами. — В лучшем виде! Дозвольте-с помочь?

— Не надо! — Митя принялся натягивать брюки.

Каким же дураком он был! Парокони, ночная скачка, штурм имения, утренние дурачества у колодца… Он позволил отцу думать, что между ними может быть что-то, кроме холодного отчуждения, и тот немедленно подвел его под выстрел!

— Поторопись! — скомандовал отец, направляясь к двери.

Митя ненавидяще посмотрел ему вслед: пади он от руки пропахшего салом солдафона, отец бы и над бесприютной сыновьей могилой своих полицейских муштровал! В носу отчаянно защекотало, а стиснутый в руках сюртук стал расплываться от навернувшихся на глаза слез. Еще недоставало перед полицейскими расплакаться — не объяснишь же им, что это от глубокого разочарования. Здешние таких тонких материй не поймут. С сюртуком в руках Митя уже привычно сунулся в окно на задний двор.

— Куды, паныч? Батюшка ждеть! — завопил вслед бывший лакей.

— Не ваше дело! — рявкнул Митя, перескакивая подоконник. — Сначала здешние меня пристрелить собирались, теперь еще и командовать начнут? — зло вытирая непрошеные слезы краем шейного платка, проворчал он.

— Я бы не позволила тебя убить, — донесся сверху скрипучий, будто старушечий, голос, и в жаркое летнее утро на Митю дохнуло острым и влажным, до ломоты костей, пахнущим землей холодом. — Тебе еще рано умирать. Пока рано.

Митя медленно поднял глаза. Восседающая на крыше дома рыжая мара ощерилась в клыкастой усмешке, так что провалились и без того обтянутые бледной кожей щеки. Плеснула угольными крылами — и прянула в яркую голубизну словно истаяв черным пятном в ослепительном свете подбирающегося к зениту солнца.

Глава 11

Преступление на месте преступления

Живые кони дичились автоматонов. Только меланхоличный каурый урядника покорно рысил на полкорпуса позади отцовского пароконя.

— Прощенья просим, ваш-высокблаародие… — хмуро бормотал сам урядник. — Все Юхимка, бес, попутал: «Понаехали, ледве утек…» — передразнил он и погрозил кулаком тащившемуся в хвосте стражницкой кавалькады сторожу. — И сынка вашего я б ни за что не стрелил. Так, попугал только.

Отец многозначительно обернулся к Мите, но тот стал еще мрачнее: а что отец ожидал услышать? «Всю жизнь мечтал начальство перестрелять, желательно с семейством»?

— Тут еще я с убийством налетел… — с другой стороны бубнил исправник. — Уж простите великодушно, ваше высокоблагородие, уверен был, что по следам убийцы скачу! У здешних-то пароконей нету, а кто мог убить, как не пришлые?

— Любопытные методы в уездной полиции: чуть что не так, пробежался по отелям да и набрал подозреваемых, — усмехнулся отец.

— Нема у нас готелей, токмо в уездном городе! — отрапортовал урядник.

— И методов тоже нет, ваше высокоблагородие. Мы, как вы сами изволили заметить, полиция уездная, все больше сбором недоимок занимаемся.

— А ще беззакониями всякими! — радостно сообщил урядник.

Отец уставился на него настороженно, а исправник так и с явной опаской.

— Колы без законов всяких, без цих… статей пропишешь кому трэба в морду за ругань матерную або к властям неуважение — и все дела! — пояснил урядник.

— Места наши тихие, — словно извиняясь за недостачу, развел руками исправник.

— Ни одного человека, — пробурчал Митя.

Трое всадников уставились на Митю, будто слышать от него живую человеческую речь было так же удивительно, как от его пароконя.

— А и верно! — с нарочитым оживлением согласился отец. — Сколько едем — никого, как вымерли все!

— Та Господь з вамы, ваше высокоблаародь! То ж омороченное имение, шо тут людишкам делать?

— Омороченное? — напрягся отец.

«Какой же на этих руинах морок? — Митя тоже призадумался. — Обычно руины роскошными кажутся, упыри так доверчивых путников заманивают. А тут — наоборот? Чтоб отпугивать? Зачем отпугивать?»

— Выморочное, Гнат Гнатыч, — поправил исправник, лучше понимающий своего подчиненного. — Кому тут быть? Как последний хозяин помер, так и стоит в запустении. А имение отличное, ваше высокоблагородие, без малого три тысячи десятин.

— Зовите Аркадием Валерьяновичем, мы ж не в армии, — отмахнулся отец. — Неужели землю даже в аренду не сдавали? Был же здесь какой-то управляющий от казны?

— Благодарю, ваше… Аркадий Валерьянович. А я, значит, Зиновий Федорович, честь имею… — поклонился исправник. — Вам бы насчет аренды в Екатеринославе, в губернской управе поспрашивать или в земской.

Занятно. Митя повернулся в седле, оглядывая россыпь пеньков, некогда бывших не иначе как рощей. Может, поля в аренду за деньги никто и не брал, а вот лес бесплатно в отсутствие хозяев свели подчистую. Странно, что вон та роща уцелела.

— Там их и нашли. — Урядник указал хлыстом на эту самую уцелевшую рощу.

Отец пустил пароконя вниз с холма, Митя последовал за ним — дела отцовские ему неинтересны, но не со стражниками же дожидаться! Он выбрался из седла, когда отец уже отбрасывал темное полотно, сквозь которое угадывались очертания двух тел.

«Спокойнее… — Митя сглотнул клубок тошноты. — Тебе уже приходилось видеть покойников».

А также беспокойников, вместо пристойного лежания в гробах бойко гоняющихся за живыми. Но… Лица этих двоих были чудовищны! Жутко раздутые, с обвисшими складками кожи, выпирающими над синюшными полосами на шеях. Но даже страшно исковерканные черты не могли скрыть выражение застывшего на лицах ужаса. И того… что оба эти лица Мите знакомы.

— Да, они, — кивнул отец, набрасывая покров обратно на несчастных.

— Вы что же, их знаете? — В голосе исправника снова звучало подозрение.

— Попутчики наши, в поезде. Инженер-путеец с сыном. Где их вещи?

— Так нету ничего, Аркадий Валерьянович! Я ж потому, прощенья просим, вас и заподозрил: бумаг никаких, а ежели по описанию, так вы с сынком дюже на этих двоих схожие. Если б не паспорт…