— Бумаг никаких, — повторил отец.

Митя и впрямь не интересовался отцовской службой, но… что ж поделать, если ты умен и враз догадываешься, о чем сейчас подумал отец. О докладе, том самом, что путеец вез в канцелярию губернатора. Про приписки, недостачи и даже археологию. Кто-то весьма не хотел, чтоб доклад добрался до места назначения. И навряд ли из-за археологии.

— Надо послать телеграмму в Управление дороги… выяснить… — задумчиво пробормотал отец. — На чем они приехали?

— Кто ж знает? — удивился исправник.

— Митя… — отец повернулся. — Ты говорил, в окно видел.

— Одноколка. С кучером. Чемодан и саквояж, — нехотя процедил Митя. После всего случившегося у него не было и малого желания разговаривать с отцом!

— Я отнюдь не следопыт, Зиновий Федорович… — Ничуть не усовестившийся отец вернулся к исправнику. — Но ежели вы смогли найти нас по следам пароконей, то и следы от коляски жертв тоже должны быть.

— Не могу знать! — Исправник растерянно принялся осматривать землю.

— Ваше высок-блаародь, дывыться, у меньшого-то — голова пробита! — отгибая край наброшенного на мертвецов покрова, заорал урядник. — Хтось мальчишку по башке — тюк! — а потим и вдавыв! — Урядник для выразительности стиснул короткие, поросшие рыжим волосом пальцы.

Отец метнул быстрый взгляд на сына и поморщился.

— На голове — повязка. Не думаете же вы, урядник, что убийца сперва ударил, потом перевязал, а после уж душить принялся?

— И справди… Якось воно… не тогось! Алеж хтось ему по голове вдарил? — озадачился урядник.

— Я, пожалуй, проедусь, — ни на кого не глядя, Митя полез в седло.

— Оно, конечно, зрелище не для юношества. Только одному ездить, да после такого… — Исправник выразительно покосился на тела и обернулся к уряднику: — Гнат Гнатыч, может, сопроводите…

— Нет! — выпалил Митя. — Я сам. Я далеко не поеду. Так, в окрестностях!

— Эх, панычу… — Урядник развел руками, намекая, что он бы с радостью и помог, и сопроводил, но кто ж виноват, что паныч такой злопамятный — пистолет в физию никак простить не может.

Митя только фыркнул и нажал на рычаг, отгоняя своего пароконя.

За его спиной отец требовательно спросил:

— Откуда вы узнали о преступлении?

— Так девчонка прибегла, говорит: возле рощи убитые!

— Где эта девчонка? Что вы молчите, Зиновий Федорович? Вы что, ее даже не задержали?

— Так ведь торопились, ваше высокоблагородие! Сразу на коней и сюда, а девчонка… я уж и не помню, что за девчонка была… Может, с Николаевки, а может, и с Васильковки…

А вы думали, батюшка, тут как в столице — вышколенные городовые да антропометрическая картотека преступников? Вы еще пожалеете о Петербурге, как жалеет ваш несчастный сын. После ночи на рояле травля в светских салонах уже не казалась страшной. А еще убийца поблизости затаился. Отец не имеет права ни рисковать Митиной жизнью, ни держать его в развалинах… без ванной.

Топчущиеся вокруг убитых стражники и закипающий на манер парового котла отец остались позади, а впереди не было ничего, кроме плоской, как стол, равнины. Где же знаменитая гоголевская степь с миллионом цветов, строки о которой так прочувствованно декламировал его домашний учитель? Прокаленная солнцем земля, изрезанная канавами и овражками, будто физиономия старой селянки — морщинами. Он, конечно, ничего не понимает в делах сельских — еще недоставало! Но вполне в отцовском духе: получить за труды землю, с которой никакого толку. Митя приподнялся в седле, пытаясь увидеть хоть что-то, кроме торчащего на горизонте чахлого куста… и так и замер, вцепившись в стальную шею пароконя.

Конец ознакомительного фрагмента