Митя неловко слез с кровати и подобрал панталоны. С отвращением растянул на руках, сморщился: нет уж, еще раз он их не наденет! Стараясь одновременно прикрыться ими и не соприкасаться с грязной тканью чистой кожей, прокрался к дверям и, приоткрыв щелку, тихонько выглянул наружу.

— Слышь, Маняш, колоколец-то ажно разрывается — барчук который раз звонил! Сходила б ты к нему. — Голос сторожа Антипки доносился из распахнутой двери ванной комнаты.

— Не пойду! — Из глубины ванной зло загремело ведро. — Ни про каких барчуков барыня не сказывала! Барышня — в доме, что барина ждут — тоже говорено, а про барчука — ни полсловечка! Да и двое их приехало — который из них барчук?

Митя оскорбленно моргнул: она еще сомневается?

— Вот скажет барыня идтить, тогда… и тогда не пойду! — воинственно объявила горничная. — Охальник он!

— Да молодой он ишшо — охальником чтоб быть! Мальчонка почти…

— Мальчонка-то мальчонка, а давеча по колидору, почитай, нагишом вышагивал! Видали мы таких: только и знают, что горничных в темных углах подкарауливать. Не-е, честной девке от таких подале!

Митя медленно закрыл дверь и привалился к косяку, чувствуя, как щекам становится горячо. Он знал, что никогда, никогда-никогда нельзя отступать от этикета, и вот извольте! Единственный раз случилось, и о нем уже сплетничают горничная со сторожем, а уж что они разнесут по городу — страшно подумать. А все проклятые трупы! Им-то что — сожрали их, и все, а у него вот-вот — и репутация в клочья!

Ладно… В таком виде, как сейчас, попадаться на глаза горничной не следует. Дожидаться, пока отец заинтересуется, почему его не видать? А если тот сразу уедет в департамент? Сидеть в комнате до вечера? Раздетым? И… Митя опустился на четвереньки, чтобы убедиться в неприятной догадке. Ночного горшка под кроватью не было.

Он всегда восхищался прогрессом, но старомодный подход тоже имел свои достоинства… не надо было никуда ходить!

Та-ак… Митя разворошил кровать, стянув нижнюю, плотную простыню, замотался на манер античной статуи и, как горничная и боялась, засел караулить. Пока она уйдет. Наконец мимо приоткрытой двери пробежали быстрые шаги, снова громыхнуло ведро. Митя высунулся в щелку и увидел, как горничная торопливо спускается по ступеням. В вихре развевающейся простыни он метнулся в ванную комнату и, задыхаясь от счастья, заперся изнутри. Минута счастья, вторая, третья… Потом его посетила жуткая мысль — а если столь нужная комната вдруг тоже кому-то понадобится? Например… кузине Ниночке! А внутри он. Тетушка его казнит. Это в лучшем случае.

Нет, он все больше и больше начинал ценить старомодную классику!

Митя плеснул ледяной водой в красное и, кажется, горячее лицо. Ему остается лишь выбрать, что хуже: быть застуканным в ванной или… рискнуть. Митя выглянул в коридор и, трепеща краем простыни, ринулся обратно к спальне.

По лестнице снова затопотали шаги. Бежать к себе было поздно, и Митя просто рванул ближайшую дверь, заскочил внутрь и навалился всем телом на створку, точно боясь, что горничная за ним погонится.

— Что вы здесь делаете? Да еще в таком виде! — гневно вопросили его.

— Ингвар! — обреченно вздохнул Митя и медленно повернулся.

Вместо приевшихся за лето рабочих блуз на Ингваре красовалась форма реального училища. Митя склонил голову к плечу: сам бы он никогда такого не надел, но для Ингвара… неожиданно неплохо. Пуговицы блестят, складки заправлены: германцы и форма созданы друг для друга! И сам Митя — в простыне!

— Я надеялся найти Свенельда Карловича, — потребовались поистине титанические усилия, чтоб не переминаться с ноги на ногу и не кутаться в простыню, как застуканная в бане девка.

— Брат уехал на рассвете, — поправляя ремень, пробурчал Ингвар. — У него в городе множество дел!

В голосе Ингвара звучала досада, и не понять: то ли на брата обижался, то ли Митю в безделье упрекал. В любом случае: старшего Штольца нет, одним спасителем меньше. Стараясь не смотреть на Ингвара, Митя огляделся — комната была чуть поменьше его, но тоже обставлена с немецкой аккуратностью и тщанием.

— А у вас тут… мило. Кресла вот… глубокие… Это из-за тетушки Свенельд Карлович уехал?

— Нет! — выпалил Ингвар. — Да. Он к вечеру вернется.

— Но завтракать не захотел…

— Не звали, — отрезал Ингвар.

— Меня вот тоже, — неожиданно признался Митя. Склонил голову к другому плечу… Чрезвычайные ситуации требуют чрезвычайных решений! — Ингвар, а вы… я… вынужден просить вас о помощи! Я понятия не имею, где мой сундук, и… у меня совсем никакой одежды, потому и искать его сам я не могу…

— Я вам не прислуга! — исподлобья глянув на него, буркнул Ингвар.

Не получилось. Плебеи не знают благородства.

— Здешняя прислуга, сдается мне, тоже не прислуга, — хмыкнул Митя, подбирая путающийся в ногах край простыни. — Что ж… Пойду я, пожалуй… Не знаю, право, что подумает о нас… о вас эта самая прислуга, когда я выйду отсюда в простыне.

— А что она подумает? — удивился Ингвар.

Митя поглядел на него едва ли не умиленно: о, неразвращенная провинция! Глаза Ингвара вдруг расширились, и он начал мучительно краснеть. А, нет… все-таки немножко развращенная.

— Что вы за человек такой! — в сердцах сказал Ингвар. — Не можете не оскорблять, не шантажировать, не…

— Я попросил вас о помощи, Ингвар! В безвыходной ситуации! И что же я услышал в ответ?

— Я тоже просил о помощи там, в имении Бабайко!

— Если бы вы не изволили лезть куда не приглашают, вам бы и помощь не понадобилась! И вы, кажется, остались живы!

— Уж не благодаря вам!

Митя открыл было рот, чтобы ответить… и закрыл. Как приятно было бы рассказать, что все они — Ингвар, его брат, отец, стражники, деревня, а может, и вся губерния — все они живы только благодаря ему. Но, увы, нельзя. Да уже и не хочется: не перед Ингваром же ему оправдываться, право слово!

Конец ознакомительного фрагмента