10

Мочилово в зимнем саду

— Вот это класс! — не смогла сдержать восхищения Танька.

На вышитое ею самой безнадежное убожество эти рушники уж никак не походили. Снежно-белое полотно украшал узор, казавшийся сплошным, — только поднеся рушник к глазам, можно было рассмотреть, что складывается он из мельчайших крестиков. Казалось, их не человеческие пальцы создали, а крохотные эльфы потрудились. Цветов тоже хватало: пламенеющая алая мальва — символ солнца, кисть калины — красота и любовь, мак — защита от злого духа, дубовый лист — сила и мужество.

— Офигеть! — зачарованно повторила Танька.

— Еще Вика вышивала, — с неожиданной печалью сказала Оксана Тарасовна, теребя яркий желто-зеленый рушник. — Она была доброй девочкой…

Остальные воззрились на нее в изумлении. Вику, бывшую ро?бленную Оксаны Тарасовны, знали все, вот только определение «добрая» с нею никак не сочеталось. Ро?бленные ведьмы просто не могли быть добрыми. А также честными, благородными. Не могли пожертвовать собой. Не могли выбирать. Природные, наделенные даром от рождения ведьмы оставались как все люди, творя добро или зло, складывая свою жизнь из поступков. Из ежедневного выбора — сказать правду или солгать, помочь или бросить, добиться выгоды для себя или сделать добро другому. Живущие заемной силой, чужим даром ничего не решали — сила решала за них. Помогала, поддерживала, оберегала — только их, никого другого. За ней ро?бленные оказывались как… вот уж точно как за стеной! Каменной.

— Конечно, до того как стала моей ро?бленной, — заметив обращенные к ней взгляды, буркнула Оксана Тарасовна.

— Теперь она снова может стать доброй девочкой, — отрезала Танька, сыгравшая немалую роль в том, что Оксана Тарасовна лишилась своих предыдущих ро?бленных[Этот печальный факт описан в книге «Ведьмин дар» (издательство «Эксмо»).].

— Только теперь вышитые ею рушники не имеют никакой силы! — парировала старшая ведьма.

Танька отложила так восхитившие ее полотенца.

— И меня за это почему-то совершенно не мучает совесть! — прямо и жестко глядя в глаза Оксане Тарасовне, отчеканила она. — Я, конечно, понимаю, вам бы больше хотелось, чтоб меня в тот раз убили, а ваши ро?бленные остались при вас. Но ваши желания не имеют никакого значения!

— Это еще почему? — тихим, но полным угрозы тоном бросила Оксана Тарасовна. Она подалась вперед, верхняя губа приподнялась, открывая оскаленные зубы, глаза жутковато светились зеленью — она походила на готовую к смертельной драке кошку.

Но Танька не смутилась:

— Не стану вам рассказывать, что убивать вообще нехорошо. Тот, кого хотят убить, в принципе может быть против. Объясню на доступном вам языке — я сильнее, поэтому будет, как я сказала!

— Девочки, не ссорьтесь, — на заднем плане вякнул Ментовский Вовкулака, но его никто не слушал.

Обе ведьмы уставились друг на друга — фырчащая от ярости Оксана Тарасовна и отрешенно-спокойная Танька.

Некоторое время длилось напряженное, звенящее молчание, а потом Оксана Тарасовна чуть-чуть, едва заметно, и то только внимательному глазу, подалась назад.

— Хотя я очень уважаю ваш опыт, — кивая, дипломатично добавила Танька.

Ирка чуть не взвыла от восторга — кра-асиво выступила подруга!

— Кажется, ты была права, когда пустила Таньку вперед в Стеллином подвале, — тихонько прошептал Богдан. — Только в правило это не вводи.

— Э-э… Оксана Тарасовна, а вот рушник какой-то странный… — надо срочно переключить разговор. Ирка вытянула из кучи один рушник — судя по сине-голубым ниткам, посвященный воде. Хотя он и впрямь оказался… странный. — Что за змеюки? — неприязненно поинтересовалась она.

— Иероглиф, обозначающий китайского водного дракона, повелителя рек и озер, — стараясь ни на кого не глядеть, нарочито ровным тоном сообщила Оксана Тарасовна. — А это балтский символ священного ужа — хранителя подводных кладов. Если взять его в плен, неимоверно обогатишься.

— И как — брал кто-нибудь? — недоверчиво поинтересовалась Ирка.

— Конечно, — хмыкнула ведьма. — Любители набить карманы на халяву всегда есть — и среди обычных людей, и среди ведьм с ведьмаками. Историю об Эгле, королеве ужей, слыхала? Она была человеческой женщиной, познакомилась с парнем… В общем, он оказался тем самым ужом-повелителем. Стала его женой, были счастливы, потом она захотела навестить родню, детей своих им показать… Ее собственные братья заманили ее детей к морю и пытали на берегу, чтобы заставить ужа вынести им клады.

— Вынес? — дрогнувшим голосом спросил Богдан.

— Сразу же, — кивнула Оксана Тарасовна.

— И что? — шепотом спросила Ирка.

— Террористы во все времена одинаковы, — буркнул Ментовский Вовкулака. — Наверняка, убили заложников и папаню их тоже. Чтоб не мстил.

— Позови меня, если жив я, покроется море белой пеной, позови меня, если мертв я, покроется море красной пеной, — напевно, явно цитируя древнюю легенду, произнесла Оксана Тарасовна.

Светловолосая женщина с безумными глазами бежала вдоль моря, тяжело увязая в рыхлом мокром песке. Громадные волны гневно вздымались до горизонта, и пена, яростно вскипающая на их гребнях, была невозможного, багряно-алого цвета. Валы с грохотом ударяли в берег, окатывая спотыкающуюся женщину с головы до ног, и струи морской воды текли по ее волосам и плечам, скапливаясь в кроваво-красные лужицы там, где в песке оставались отпечатки ее ног. Но она все равно продолжала кричать и звать, точно надеясь, что кровавые волны — обман, что ничего не случилось, все еще может оказаться неправдой, но ветер лишь относил ее беспомощный крик прочь, и он терялся среди грохота моря. А потом… Потом нашла. Всех.

— Говорят, она превратилась в ель, и ужи по сей день любят прятаться среди ветвей своей вечно печальной королевы.

— Бедные… — всхлипнула Танька.

— А братья? — воинственно поинтересовался Богдан.

Морские валы катились к берегу, раздваиваясь, чтобы обойти замершую у самой кромки вод темную ель. Морские валы вздымались над добротным каменным домом на краю деревни. А потом море постучалось — в дверь и окна, в крышу и стены. И завертелись в водоворотах алой пены кричащие люди — раззявленные в ужасе рты, судорожно бьющие по воде руки… И снова — тишина, лишь плывет по гладкой как зеркало воде длинный-предлинный дубовый стол, от края до края заваленный выменянными на живую кровь золотом и янтарем, камнями и жемчугами.

— Ей, наверное, не стоило за змеюку замуж выходить, — после долгого молчания растерянно пробормотала Ирка. История ее смутила — как-то непривычно представлять скользких гадов в роли пострадавшей стороны. Хортицкого змея или царевну-жабу вспомнить — страдальцы!

Ментовский Вовкулака покосился на нее и ничего не сказал.

— Надо же — оборотень, а шовинистка! — хмыкнула Оксана Тарасовна — обычная самоуверенность стремительно возвращалась к ней.

— Разве так можно — сочетать наши символы с чужими? — вмешалась Танька, видно, посчитав, что одной ссоры на сегодня достаточно, и потыкала пальцем в хорошо знакомый голубой завиток, символ воды.

— Вот мы и хотели выяснить, — пожала плечами Оксана Тарасовна.

— И как?

— С оберегами никогда точно не знаешь, — покачала головой та. — Но я брала его с собой в круиз по Дунаю — отличное вышло путешествие. И очень экономное — мне все время предоставляли скидки. Лучше всего повесить его в саду, — кивая на необычный рушник, сказала она. — Снег и лед тоже вода — вдруг поможет? — и протянула рушник Ирке.

Девчонка покосилась на вышитое полотенце, потом на окно. Из прямоугольника черного стекла на Ирку тревожно глянуло собственное размытое отражение. Заснеженная елка у окна белела, словно зловещий призрак-убийца в засаде — только высунь нос из дому, а ножичек тут как тут!

Образ вооруженной ножом лохматой елки заставил Ирку тихонько хихикнуть.

— Или ты даже с вышитыми змеями… опасаешься иметь дело? — с двусмысленной улыбочкой поинтересовалась Оксана Тарасовна, по-прежнему протягивая Ирке рушник.

— Мне все равно — лишь бы помогло, — ровным тоном ответила Ирка — новая ссора в их тесной компании и впрямь лишняя. И забрала рушник. В конце концов, если Оксана Тарасовна после нападения в больнице не побоялась ходить по темным улицам, то уж выскочить на одну минутку в собственный сад точно не страшно!

Ирка накинула куртку и выскользнула за дверь. Тусклая лампочка над дверью освещала только ступеньки, оставляя весь остальной сад в темноте раннего зимнего вечера. Ирка перегнулась через перила. Да-а, насчет воды интересно получается — или слишком много, или вообще нет, как посмотреть. Как всегда, в конце декабря зима в их городе точно билась в припадке — то снег, мороз и ледяной ветер, то вдруг температура подскакивала, лед стремительно таял, растекаясь лужами. Иркин сад тогда превращался в хлюпающее болото — один шаг с бетонной дорожки, и можно остаться без сапог.

— Ну, от полотенца точно хуже не будет, — с сомнением косясь на темную жижу между деревьями, пробормотала Ирка и прицепила рушник под закрывающей крыльцо жестяной крышей. На холодном зимнем ветерке белоснежное полотно взвилось как флаг, затрепетало, гулко хлопая вышитыми символами воды краями.

Что-то мягко, невесомо скользнуло по Иркиному лицу. Девчонка выглянула из-под крыши и подставила руку. Медленно и величественно, точно предлагая полюбоваться, на ладонь опустилась крупная, будто мультяшная, снежинка. Полежала, давая возможность рассмотреть свои геометрически правильные, хрупкие веточки — и растаяла, превратившись в холодную прозрачную капельку, бриллиантиком поблескивающую под светом лампочки. Ирка запрокинула голову — вторая снежинка села ей на нос, и с темных небес густо повалил снег.

Такие снегопады бывают всего один-два раза за зиму, да и то не каждый год. Когда воздух тих и неподвижен, каждая снежинка порхает отдельно, но сыплются они густо, сплетаясь в узорчатый кружевной занавес, мгновенно покрывая деревья отсвечивающими серебром белыми шапками.

Ирка улыбалась, подставляя обе ладони и завороженно любуясь танцем снегопада. Ноздри ее раздувались — в воздухе пахло непривычной, совсем не городской чистотой и свежестью… и еще караулящими за забором псами.

— Чего ж вам надо? — пробормотала Ирка, но без особой настороженности — никакой, даже самой малой угрозой от псов не пахло, так что эта загадка могла подождать.

Точно отвечая на ее предложение «высказаться», кто-то из псов протяжно и даже мелодично взвыл. Второй подхватил… Дрожа на длинных нотах, поднимаясь почти к самым небесам и ниспадая к земле, многоголосый собачий хор тек над погруженной во тьму старой балкой, над замерзшими деревьями и обшарпанными домиками. Точно привлеченная этим печальным гимном луна выкатилась из-за туч, подсвечивая серебром кружево снегопада.

— А… — крик застрял у Ирки в горле.

Вдоль яблоневого дерева медленно скользило гибкое чешуйчатое тело. Громадное, само чуть не с древесный ствол толщиной, оно с гипнотическим изяществом струилось меж ветвей. Лунный свет голубыми бликами отражался от чешуи цвета полированной стали. Неспешно обвилось вокруг старой яблони… и, мерно покачиваясь, среди заснеженных ветвей поднялась огромная, как колода, голова змея!

— Кха-ш-ш-ш! — послышалось громкое шипение, и на загривке чудовища вздыбился шипастый, похожий на корону гребень.

Опять пришли за ней! Проклятые змеи осмелились вновь явиться в ее дом — и даже без приглашения! Она знала, чувствовала, что за всем нынешним кошмаром прячутся их скользкие хвосты! Ирка судорожно сглотнула перекрывший горло комок и отчаянно, во всю глотку заорала, сама не зная, чего больше в ее крике — страха или ярости.

Луна нырнула в тучи, как перепуганный ребенок под одеяло. Лампочка над крыльцом сухо затрещала и погасла.

— Кха-ш-ш-ш! — в шипении змея слышалось отчетливое раздражение. Темный силуэт взмыл над деревьями, и два гигантских крыла взвихрили снегопад. Среди кружева снежинок завис змей. Развернулся. Изгиб точеной шеи выражал сокрушительное презрение, дескать, не очень-то и хотелось!

— Истеричш-шка! — сухим шорохом осыпавшегося снега донеслось с небес — и змей растворился в кружении снежинок.

Ирка осталась стоять, ошеломленно глядя в темные пустые небеса. И все? Она заорала, и он вот так запросто удалился, задравши хвост, — разве что обшипел ее напоследок? Предыдущий змей был намного настойчивей… И… почему из дома никто не выскочил? Ни Танька, ни Богдан, ни Вовкулака? Она тут орет, как резаная, а они что, не слышат?

Ирка обернулась к входным дверям… Земля у нее под ногами накренилась, в лицо дохнуло леденящим, убийственным холодом.

Извиваясь, точно сами были маленькими змейками, струйки снега взбегали на крыльцо… и торопливо стягивались вместе. Проступая на фоне крашеной двери, за спиной у Ирки конденсировался широкоплечий силуэт. Черный провал рта скривился злобой — противник рассчитывал подобраться незамеченным — и прянул с крыльца, нацеливая на Ирку тускло отсвечивающий в темноте нож.

Ирка шарахнулась назад, поскользнулась на обледенелом металле и кубарем скатилась с крыльца. Забарахталась в снегу, пытаясь подняться, — ноги разъезжались, как у щенка на катке. Снежная фигура выросла, казалось, прямо из бетона дорожки. Сталь блеснула у Ирки над головой.

Девчонка стремительно кувыркнулась, уходя из-под удара. Острие со скрежетом скользнуло по холодному бетону. Отчаянным усилием Ирка вскочила на ноги.

— Подловил, Спиридоша, — сузившимися глазами следя за надвигающимся на нее снежным силуэтом, процедила Хортица. Чего проще — кинуть на него заклятье Огня-Сварожича да превратить в талую лужицу… Да только для этого нужна хоть малая огненная искорка, а у нее — ничего! Ни зажигалки, ни зелий, ни трав, ни… ботинок! Одни домашние тапочки! Ничего, сейчас ребята все поднесут — мало не покажется! Там, в доме, и Богдан с мечом, и Танька с зельями, и подполковник милиции… с зубами, и даже Оксана Тарасовна!

Ирка открыла рот, собираясь снова заорать…

— Кричи-и, зови на помощь, ведьма! — шелестом падающего снега выдохнула белая фигура. — Та, первая, тоже кричала! — широченный нож издевательски-неторопливо покачивался, выцеливая каждое движение девчонки.

Ирка звучно захлопнула рот. Марина! Она наверняка звала, но никто ее не слышал, не только люди в окрестных домах, но даже Танька тогда, у ручья! Ирка ненавидяще покосилась на снежный силуэт — звуки глушишь, генератор белого шума доморощенный? Не поможет! Кто с ножом к нам придет, тот с этим же ножом в интересном месте и удалится!

Ирка улыбнулась, открывая зубы в недоброй собачьей усмешке — и перекинулась. Громадная черная борзая с яростным рыком прыгнула вперед и сомкнула челюсти на руке убийцы…

Ком рыхлого снега залепил Хортице глотку. Собачьи глаза над широко раззявленной пастью стали безумными. Ей показалось, что между челюстями вогнали распорку — ни проглотить, ни выплюнуть. Она метнулась назад, судорожно тряся головой, пытаясь избавиться от невесть откуда взявшегося кляпа.

— Що, собаченька, не по зубкам кусок ухопыла? — черные провалы глаз на слепленном из снега лице оказались у самой морды Хортицы… Нож ударил.

Она успела крутануться, поднимая вокруг свежий снег. Вдоль плеча как сосулькой провели, но она не обратила внимания, ее уже несло по скользкому бетону. Она заскребла всеми четырьмя лапами, развернулась к противнику… Кляп в пасти наконец хрупнул, и она судорожно заперхала, избавляясь от забившего глотку снега…

Дорожка у самой ее морды была усыпана мелкими темными пятнами, а к плечу точно приложили раскаленное железо.

Злобный смех заставил ее резко вскинуть голову. И тут же ее повело в сторону, зашатало от вязкой, обморочной слабости. Перед глазами плавали слабо фосфоресцирующие цветные круги.

«Почему цветные, собаки ведь не различают цветов?» — проползла мутная мысль. Переднюю лапу она больше не чувствовала, точно та враз исчезла.

Засмеялись снова. Проступающий сквозь мельтешение снежинок контур мужского лица расплылся, и Хортица поняла, что это он так улыбается. Врагу было весело, а широкое лезвие его ножа больше не блестело — его покрывала темная пленка крови.

— И ось це — найсильниша в мире ведьма? — презрительно прогудел утробный голос.

Нож ударил снова. Поджимая раненую лапу, Хортица на трех ногах отскочила в сторону. Вверх, скорее! Резкий толчок задними лапами… Громадные крылья проступили вдоль гладкой спины, ударили… Точно подбитая птица, Хортица суматошно молотила крыльями, чувствуя, как непреодолимое онемение сводит мышцы, подкрадываясь к сердцу. Тяжелое тело гигантской борзой тащило вниз, и она рухнула на дорожку, забилась, разметая крыльями снег.

Снова смех. Сквозь застилающую глаза тьму она увидела, как мутная, полупризрачная фигура выросла над ней. Хортица изогнулась, последним яростным усилием пытаясь тяпнуть подонка за ногу… Могучие клыки бессильно клацнули, пройдя сквозь врага, как сквозь туман. Вся ее сила, и мощь, и умение летать, и древняя кровь старого Хорта в ее жилах — все бесполезно!

«Все, как говорила Серафина… Как глупо! Как бесконечно глупо…» — успела подумать она. Тело цепенело, смерзаясь в ледяную глыбу.

Бесформенная, но цепкая рука ухватила борзую за шкуру на загривке и рывком вздернула тяжелую голову, открывая шею. Очертания гигантской крылатой собаки поплыли, размываясь. Тяжело, со всхлипом дыша и беспомощно скребя пальцами по мокрому от крови снегу, лежала хрупкая черноволосая девочка. Пустые дырки на слепленном из тьмы и мельтешащего снега лице заглянули в отчаянные зеленые глаза.

— Ось и все, моя видьмочка, ось и все… — хлюпнул омерзительный нутряной голос… и тяжелый тесак взвился в широком замахе.

— Чтоб тебя разорвало! — беспомощно выкрикнула Ирка. Слова — это все, что у нее сейчас оставалось. Только в них совсем не было силы — точно вспоровший руку нож высосал ее всю до капли.

Наверху звучно хлопнуло — словно в небесах с силой встряхнули мокрую простыню.

Толстая, как фонарный столб, струя воды с невероятной силой ударила в грудь убийце — как будто где-то там высоко пролетающий мимо пожарный направил на него брандспойт. Точно в страшненьком японском мультике, Ирка увидела, как отлетает в сторону оторванная голова и сотканная из снега и тьмы рука с ножом. Новый удар воды — полупризрачное тело убийцы вколотило в землю, размазало, оставляя на снегу четкий оттиск безголовой фигуры.

Ирка опять услышала смех, только теперь совсем другой — звонкий, захлебывающийся, так хохочут мальчишки, брызгаясь водой в сверкающий летний день!

— Ты хто такый? Чого лизешь? — люто взвыл утробный голос, и, как раскладывающаяся антенна приемника, из земли снова выросла смутная снежно-туманная фигура. Правда, сейчас она выглядела встрепанной и… слегка подтекала по краям. Но широкий нож убийцы со свистом пронесся по воздуху и беззвучно лег в подставленную темную ладонь.

— Девочек и животных обижать нехорош-шо! — издевательски пояснил задорный, совсем молодой, почти мальчишеский голос.

Ирка была уверена, что уже слышала его! И узнала бы обязательно, если бы не странные, шипящие интонации.

Издав сдавленный полурев-полухрип, убийца ринулся к лежащей в снегу Ирке.

Гибким изящным движением, будто веер раскрылся, огромное крыло цвета стали опустилось с небес и упало перед Иркой, как занавес, прикрывая ее от удара. Лезвие ножа скользнуло вдоль пластин чешуи и отлетело в сторону. А потом сверху хлестко ударил хвост.