У меня дрожат пальцы.
— Не верится, что она вернулась, — бормочет Ченс и поворачивается ко мне. Он говорит тихо, чтобы она не услышала. — Ты знал?
— Откуда? — сухо спрашиваю я.
— Ты вечно все знаешь! Твой отец в попечительском совете.
Я смеюсь. Он даже не представляет, к какой информации у меня есть доступ. Ава, непокорная Ава… Я знаю о ней столько, что в голове не укладывается, а член твердеет…
Тихо! Держись от нее подальше.
Грудь Ченса вздымается.
— После вечеринки отец отобрал машину. До сих пор не вернул, как будто это я виноват. Но мы встречались, так что в его глазах я ответственный.
Да, только ты уехал с Бруклин.
Меня охватывает раздражение.
— Ты же ее любил?
Он резко втягивает воздух, но говорит тихо:
— Нет.
Врешь.
Я усмехаюсь себе под нос.
Взгляд замирает на округлом лице. Споткнувшись, Ава останавливается в паре метров от нас и смотрит на Ченса. В ее глазах — ненависть. Плотная, почти осязаемая. Как горячие искры.
Он бледнеет и сглатывает, и гнев сменяется… страхом? В последнее время Ченс теряет самообладание при одном только упоминании Авы, а сейчас смотрит на нее так, словно видит перед собой привидение.
И опускает взгляд.
— Значит, вы расстались с концами? — Я пристально смотрю на него.
— О да.
В прошлом году он был влюблен в Аву по уши. Смотрел на нее щенячьими глазками, и ангелы пели, когда она смотрела в ответ. Бросал шлем после игры, подхватывал ее на руки и кружил. Постоянно говорил только о ней, называл ее своей единственной, «той самой». Не хвастался, что трахался с ней. Нет, он держал все подробности при себе.
Мы с Ченсом — лучшие друзья с младшей школы. Когда в средней я заявился с раскуроченным лицом, опухшим и красным, и он спросил, что случилось, я сказал, что это касается только меня. Больше он ничего не спрашивал, зато посылал всех с их вопросами. Когда на втором году старшей школы его мама умерла от рака, я неделями не отходил от него, бездумно рубился в игры и болтал ни о чем. Смерть мне знакома! Я знаю, какое горе она приносит.
Ченс скрипит зубами.
— Вот уж не думал, что снова ее увижу…
Я смотрю в телефон.
— Ну, увидел. Случайный факт: ты в курсе, что наркотики для изнасилований очень быстро выводятся из организма?
Ченс вздрагивает.
— Хватит, Нокс! Никто ее не насиловал. Она соврала.
— М-м, — отвечаю я.
Папа легко достал нам с Дейном полицейский отчет. Я знаю о синяках у нее на ногах, знаю, что она ничего не помнит. Полиция допросила игроков, но я видел их показания. Ебучий цирк, да и только! Хотя пара дней выдались напряженными, впервые за долгое время отец обратил на нас пристальное внимание. Дейн ведь был на видео с Авой, а тут еще и я… Но когда допросы закончились, он все равно как ни в чем не бывало отправил нас в Лос-Анджелес на концерт U2.
И хотя Дейн просил меня перестать пялиться, он сам смотрит на Аву с опаской.
Она притягивает взгляды, определенно.
— Думаю, это все равно никого не волнует, — говорю я Ченсу, разглядывая ногти. — Никто не поверит какой-то стипендиатке.
Он не успевает ответить: рядом возникает Бруклин. Она хлопает ресницами и берет его под руку.
— Привет, малыш! — бормочет она, кидая на Аву ядовитый взгляд. — Ты в порядке?
— Конечно, — кивает он. — Почему нет?
Бруклин улыбается и уходит к Джолин. Они шепчутся, а потом идут к Аве.
Что она будет делать?
Останется ли в «Кэмдене», когда станет совсем тяжело? Потому что станет. Ее ждет хреновая жизнь…
Ченс щелкает пальцами перед моим носом, и я понимаю, что забыл о нем посреди разговора. Он тоже смотрит в сторону девушек.
— Козел, держись от нее подальше! — произносит он наконец.
Я смеюсь. Знаю же, что он не о Бруклин.
— Заткнитесь оба! Мы все тут козлы. Мы же «акулы», — говорит Дейн, и тут же звенит звонок.
«Акулы»… Не знаю, откуда взялось это название и сам «клуб», в котором мы состоим, но ему уже много лет. Наш отец был из «Акул». Отец Ченса — тоже. Мы держимся вместе. В основном спортсмены — дети самых богатых родителей. У нас нет церемонии посвящения, плащей с капюшонами, дедовщины. Ты либо входишь в наш круг, либо нет.
Выпрямившись, мы подбираем рюкзаки и идем в кабинет, отталкивая с дороги менее удачливых.
И все же…
Я не могу оторвать глаз от спины Авы, которая возится с кодовым замком. Она смотрит вниз, и непривычные темные волосы обрамляют лицо, обнажая изящный изгиб напряженной шеи, прекрасную светлую кожу.
Она вошла сюда, будто хозяйка школы, но это не так.
Хозяин здесь я.
И все равно…
Воздух пропитан предвкушением.
Чувство — безымянное, редкое и прекрасное — пробегает по позвоночнику.
Я напрягаюсь.
Держи себя в руках!
Глава 4
Я чертовски опаздываю и практически врываюсь на урок истории кино, который ведет миссис Уайт — пожилая женщина с седыми вьющимися волосами и маленькими очками в тонкой оправе. На ней мешковатое платье с огромными карманами и старые босоножки. Рассеянная и немного чудаковатая, она пользуется репутацией учителя с чувством юмора. Когда я останавливаюсь, скрипя кедами об пол, она поднимает голову. Все уже на местах, и, судя по схеме рассадки на доске, мое имя отсутствует. Чудесно! Вот они, минусы поздней регистрации. Так теперь будет весь день: я появляюсь, а меня нет в списке.
Она замолкает, удивленно смотрит на меня, а потом машет рукой. Сидящие по двое одноклассники поворачивают головы, разглядывая меня, пока иду к учительскому столу, лавируя между парт. Черт, мне придется с кем-то сесть! Надеюсь, не с «акулой».
Я прохожу мимо Пайпер, которая смотрит на меня огромными глазами. Ее посадили с Дейном; я морщусь, а она показывает мне язык и закатывает глаза, и я сдерживаю улыбку.
— Простите за опоздание, миссис Уайт! Больше не повторится.
— Крыса, — кашляет за спиной кто-то из парней, и учительница обводит класс взглядом.
— Хватит, — твердо говорит она, а потом обращается ко мне: — Ничего страшного, Ава. В первый день можно. — Подняв со стола лист бумаги, она ведет по нему пальцем. — Тебя нет в списке. Если честно, этот предмет так популярен среди старших классов, что мест почти нет…
— Я поздно записалась. Простите. — Держу спину ровно и нервно одергиваю юбку. — Просто дайте стул, сяду сзади. Мне даже не нужна парта.
— Я сижу один, миссис Уайт, — раздается слева низкий голос. — Лиам передумал ходить.
Она поднимает голову, а у меня внутри все сжимается. Я узнаю этот голос.
На бесстрастном лице Нокса Грейсона — привычная презрительная улыбка.
Брови миссис Уайт взлетают вверх: видимо, она удивлена предложением «акулы» не меньше меня.
Игры. Вечные сраные игры!
Я отрываю глаза от Нокса.
— Я лучше сяду сзади, — тихо говорю я, наклоняясь к миссис Уайт, но меня слышат, потому что с первого ряда доносится хихиканье и бархатный голос Джолин:
— Ого, она не хочет сидеть рядом с Ноксом? Даже не верится! — смеется она.
Учительница ставит локти на стол и наклоняется ближе.
— Можешь сесть сзади, я не против. Но я бы не хотела, чтобы ты изолировала себя от класса или что-нибудь пропустила, потому что не расслышала. Лучше садись впереди с Ноксом, а если будут проблемы, скажи, и я помогу.
Голос у нее мягкий, и жалость сочится из него кислотой.
Жалость? Я вас умоляю! Мне нужна справедливость.
Но это вряд ли. У них есть деньги. Город принадлежит им.
«Мисс Харрис, возможно ли, что вы согласились на секс? Ваше поведение на вечеринке, кхм…»
Она разводит руками.
— Решай сама, Ава.
Сесть сзади или рядом с главой «Акул»?
С комом в горле я обдумываю варианты, но уже понимаю, что их нет: нужно показать, что я не боюсь, как заключенные в тюрьмах.
Сглотнув, я киваю, поворачиваюсь и подхожу к Ноксу.
Джолин ахает.
Вот и отлично! Я сильнее, чем была раньше.
Щурясь, Нокс откидывается на стуле и не сводит с меня взгляда. Только удивленно приподнимает бровь.
Нас разделяют сантиметров тридцать, но я все равно ощущаю жар его тела. Стул отвратительно скрежещет по плитке, когда я отодвигаюсь еще чуть-чуть. Нокс фыркает и сдвигается к стене, еще сильнее увеличивая дистанцию.
Вот так, значит? Ладно…
«Ты мне с самого начала не нравился, даже до вечеринки», — написано на моем лице, когда я кошусь на него.
«Ты мне тоже», — написано на его.
— Ава, — в качестве приветствия говорит он. Голос хриплый, со зловещими нотками: он напоминает о ночи, о стали, завернутой в бархат, о тайнах и едва сдерживаемой силе. Я избегаю его с первого года, но дело не в шраме: такие вещи меня не волнуют. Я жила с ребятами, у которых были шрамы и ожоги не только на лице, но и по всему телу. У Луки все руки были в ожогах от сигарет.
— Господин Злой-и-Неприступный! Мы снова встретились.
В последний раз мы сидели так близко на уроке по мифам Древней Греции на первом году обучения. Он — сзади, закинув ноги на нижнюю перекладину моей парты. Это был самый напряженный урок в моей жизни. Я слышала, как он дышит, и эти звуки действовали на нервы. Когда он наклонялся, волосы вставали дыбом. Наши пальцы соприкасались, когда я передавала ему листы с заданиями. А когда взгляды встречались, я отводила глаза, и он смеялся.