Имоджен Кримп

Реальная жизнь

— Фу так говорить, — сказала я.

А он мне:

— Но это же чистая правда! За каких-нибудь пять фунтов можно снять такую милую девушку, ты не поверишь! А если знаешь подходы, заполучишь милашку и даром.

Джин Рис. Путешествие во тьме

Часть 1

Глава первая

Лори в этот вечер обслуживала столики, а не стояла за стойкой, поэтому налить мне за счет заведения не могла. Но я была при деньгах и даже собиралась заказать еще один коктейль, когда сидевший рядом мужчина повернулся ко мне и заговорил:

— А я вас узнал. Вы только что пели. Это же были вы?

Я кивнула:

— Да.

Я ждала, что он скажет что-то еще. Мужчины, которые подкатывали ко мне, всегда норовили что-нибудь добавить. Обычно что-то вроде того, что я прекрасно пою, да и сама тоже ничего. И сексуальная. «Красивая» или «сексуальная» — тут они делились примерно поровну. Рвались поведать мне, что одна из песен, которые я исполняла, перенесла их прямиком в то время, когда они делали то или сё или находились там или сям, а иногда пускались в разглагольствования, которые вызывали у меня недоумение: как это мой голос мог напомнить им о бывшей подружке, или о первой жене, с которой они давным-давно не живут вместе, или о маме?

Но этот больше ничего не сказал. Тоже кивнул и вернулся к созерцанию своего бокала: взбалтывал содержимое и разглядывал дно. Меня это задело.

— И как вам? — поинтересовалась я.

— Ну… — сказал он. — По-моему, недурно.

— Угу.

— Честно? Не в моем вкусе.

— Ах вот как.

Он опять замолчал.

— Тогда что же вы здесь делаете? — спросила я.

Я сидела на вращающемся барном стуле; он положил руку на спинку и развернул меня так, что я оказалась лицом к окну. Я хотела возмутиться, но по его отсутствующему взгляду поняла, что на мою реакцию ему, судя по всему, плевать, и подумала, что устраивать сцену как-то нелепо. Да и вообще — не то чтобы я в самом деле рассердилась. Скорее понимала, что должна.

Он ткнул пальцем за окно:

— Видите вон то здание?

— Серое?

— Оно самое. Найдите глазами пятый этаж. Нашли? Видите крайнее окно слева? Это мое. Я там работаю.

— Понятно, — сказала я. — Часто сюда заглядываете?

— Вам правда интересно?

— Ну вы же понимаете, о чем я.

Он слегка улыбнулся:

— Довольно часто, да. Думаю, я и раньше слышал, как вы поете. Хотя, возможно, это был кто-то другой.

— Все мы на одно лицо, да?

Он пожал плечами:

— Я же сказал, я тот еще ценитель.

— Так чем же вы занимаетесь? — не отставала я.

— Разбираетесь в финансах?

— Нет, не особо.

— Вот видите — я же на вас не дуюсь? Собственно говоря, это и есть моя работа, сегодня вот засиделся допоздна. Так что, отвечая на ваш первый вопрос, я сюда хожу не музыку слушать. — Он говорил так, словно объяснял ребенку, что у него нет времени рисовать пальчиковыми красками — слишком много дел. — Не поймите меня неправильно: уверен, вы прекрасно поете. Но я просто выпить зашел.

— Что ж, зато честно.

— Простите, если обидел.

Он улыбнулся и отвел взгляд.

Обычно бывает так. К тебе клеится какой-нибудь тип, и либо он такой недоумок, что прикидываешься дурочкой, восклицаешь «Да неужели!» или «Как смешно!» — и хохочешь как идиотка, чтобы не спугнуть его, хотя больше всего хочешь выплеснуть ему в лицо содержимое бокала. Либо, наоборот, попадается умник — и ему неймется тебя подколоть. Подставить ножку и посмеяться над тем, как ты растянешься на полу.

Но сегодняшнего моего собеседника нельзя было отнести ни к тому ни к другому подвиду. Я затруднялась с классификацией. Его было не понять. Во-первых, он, похоже, совершенно не стремился подобраться поближе. Одну руку положил себе на бедро, другой держал бокал. Ко мне больше не лез. Пожалуй, даже наоборот, отодвинулся, и я поймала себя на том, что наклоняюсь, чтобы услышать, что он говорит. В его словах не слышалось никакого отчетливого намерения. Казалось, ему все равно, как я их воспринимаю. Он бросал фразы небрежно, как люди швыряют объедки в собачью миску — вывалил, и ладно, а уж съест их собака или нет — какая разница.

— Я как-то не сообразил, что вы ждете бурной похвалы, — сказал он. — Простите.

— Ничего страшного. Просто, видите ли, мы, артисты, очень ранимые.

— Да ну?

— Еще как! — отозвалась я. — Так что, если слушатели не визжат от восторга, я делаю вывод, что им не понравилось.

— А для вас это важно?

— Ну да, — ответила я. — Иначе я начинаю думать, что все было из рук вон плохо, а от этого в душе артиста поднимается буря. Оглянуться не успеешь, как уже клеймишь себя последними словами, говоришь себе: хватит, пора посмотреть правде в глаза, признать поражение, ничего во мне нет и не будет — и все вокруг это понимают. Кажется, как будто рухнул в яму и пытаешься выбраться, а тебя забрасывают землей. И все только потому, что собеседник посмел начать разговор с замечания о погоде или о количестве людей на афтепати, а не перешел сразу к самому главному — как восхитительно ты поешь. Ведь, честно говоря, это единственная тема, которая нас интересует.

Я усмехнулась, подавая знак, что это ирония, но он, судя по всему, ее не уловил.

— Как все сложно, — сказал он.

— Очень, поверьте.

— Ну что ж, давайте я угощу вас чем-нибудь, и мы начнем сначала. — Он указал на мой пустой бокал: — Что будете пить?

— То же, что и вы, — ответила я.

Он повернулся к бармену, и, пока делал заказ, я его разглядывала. Значительно старше меня — конец четвертого — начало пятого десятка — и симпатичный. Можно сказать, даже красивый — что-то в нем было женственное, несмотря на широкие плечи и стандартную стрижку бизнесмена из Сити. Наверное, ресницы. У него были чудесные длинные ресницы, загнутые и светлые, прямо-таки девичьи. Но красота эта была холодная. Трудно понять, что за ней скрывается.

Бармен поставил перед нами два бокала.

— Что это? — спросила я. Налито в них было явно разное.

— Попробуйте, — сказал он. — Вам понравится.

Он оказался прав — мне действительно понравилось. Напиток был густой и сладкий, как сироп. Согревал горло.

— Так на чем мы остановились?

— Собирались начать сначала.

— Ах да. Точно. Итак…

Он крутанулся на стуле и оказался лицом к лицу со мной.

— Итак, — повторил он. — А я вас видел. Вы только что пели. Это же вы были?

Я кивнула:

— Да.

— Надеюсь, вы не сочтете меня слишком назойливым. А то лезу к вам с разговорами, нарушаю ваше уединение. Если хотите, чтобы я отстал, так и скажите. Я отстану.

Я промолчала.

Он продолжал:

— Просто хотел сказать: мне очень понравилось. Голос ваш понравился. Вы прекрасно поете. Честное слово, просто прекрасно.

Я засмеялась.

— Вот спасибо! Как это мило.

— Нет, правда. Честно. Я серьезно говорю. Не смейтесь. Как вас зовут?

— Анна.

— Анна, — повторил он. — Я серьезно, Анна. Без дураков. Хотите совсем начистоту? Я и раньше вас здесь слышал. И да — погодите, не перебивайте, — да, я помню, что я вам сказал. Но это точно были вы, я уверен. И говорю вам совершенно искренне — мне понравилось, как вы пели.

Он улыбнулся и пожал плечами. Взгляд у него был пустой и невинный.

— Я уже сказал: я тот еще ценитель. Не особо в музыке разбираюсь. Но, не знаю, что-то в этом есть. В вас что-то есть. Словом — мне понравилось.

Сначала я думала, что он просто потешается, и пыталась придать своему лицу соответствующее выражение, чтобы он понял: я вижу его насквозь, просто подыгрываю. Но он продолжал: «Я уже несколько раз приходил, надеялся вас тут застать. Хотелось снова вас увидеть» — и неотрывно смотрел на меня, глаза в глаза, не бросая украдкой взглядов на мои губы, грудь или ноги, и постепенно я теряла уверенность в том, что раскусила его. Не знала, что делать с лицом. Его голос лился и лился, плавно и убаюкивающе, и я полностью сосредоточилась на его звучании, а все остальное стало ускользать: и чувства, и мысли — все отхлынуло, подобно убегающей волне.

Он между тем говорил о притяжении. О притяжении и химии — как магнит, говорил он, — и еще что-то о магнитах, и о моих глазах — да, точно, о глазах.

— Что-то в них есть такое… — говорил он. — Не могу этого объяснить, но что-то в них есть особенное, мимо чего не пройдешь. Я, конечно, не смогу описать, но оно есть, точно вам говорю.

Тут я заметила, что уголки его губ слегка приподняты и в глазах холодный, жесткий блеск, как у школьника, чей розыгрыш вот-вот раскроется. Напоследок он заявил: «Ваш голос, он, понимаете, он прямо-таки говорил со мной» — и усмехнулся; и тут я ясно поняла, что он надо мной смеется, и мне захотелось заползти под стол.

Я схватила бокал и отвела глаза.

— Что? — спросил он. — Ну что? Я же старался! Так ведь лучше?

— Значительно, — ответила я. — Спасибо.

— Слушайте, я вовсе не хотел вас рассердить. Не обижайтесь!

— Я не обижаюсь. У вас очень хорошо получилось, вы прямо талант.

— Спасибо.

— Я вам почти поверила, — сказала я.

— А кто сказал, что это неправда?