— И поэтому живет в квартире, которую ему купили родители?

Лори фыркнула.

— Квартира, между прочим, обалденная, — сказала она.

— Короче, я и не думала влюбляться в Макса.

— Но он тебе нравится, так ведь? — спросила она с таким выражением, словно, если тебе кто-то нравится, это особая форма полового извращения.

— Да. Нравится.

— И чем же?

Я попыталась подобрать правильные слова. К примеру: мне с ним тепло, когда он смотрит на меня; я словно в свете софита, и все, что я говорю, он слышит, слушает, считает важным. Или так: он хладнокровен и невозмутим; когда я с ним, мне спокойно, я чувствую, что нахожусь на своем месте, и надо просто с него никуда не сходить, и тогда все будет хорошо. Скажи я так, ни то ни другое не будет соответствовать истине — то есть будет, но не совсем. Я не могла составить о нем какое-то цельное представление. Края все время размывались. Я понимала только, какое чувство он мне внушает, — словно раньше моя жизнь была низенькой и узенькой, а я об этом и не догадывалась. Словно я бродила кругами по комнате с голыми стенами и думала, что за ее пределами ничего нет, а он открыл дверь и выпустил меня в мир, а там, снаружи…

— Он хороший, — сказала я.

— Хороший? — переспросила она. — Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком много беспокоишься о том, что другие думают о тебе, поэтому тебе некогда разобраться, что о них думаешь ты сама.

Тогда я спросила, не приходило ли ей в голову, что так переживать из-за своего возраста недостойно феминистки, и она велела мне заткнуться.

* * *

Мама оставила голосовое сообщение, пока я была на занятиях. Сказала, что денег они мне дать не смогут. Слишком большая сумма.

— И знаешь что, Анна, — добавила она, — мы тут с отцом поговорили… может, лучше тебе во все это не ввязываться? По-моему, это перебор — требовать, чтобы ты платила такие деньги за одно только прослушивание, да еще ехала в такую даль, ну и вообще, ты в Лондоне-то недавно, а тут…

Мама очень старалась, чтобы ее доводы звучали естественно, разумно; я это понимала — но меня не провести. В детстве она стремилась научить меня видеть мир таким, каким он был для нее. В нем было то, что безопасно, — наш городишко, наша улица, наш дом; и то, что опасно, — категория широкая и расплывчатая, к которой относились и микробы на руках других детей, и пятна на сиденьях в автобусе, и мессенджеры в телефоне, и немытые фрукты, и это еще далеко не полный список. На мгновение я представила себе Париж таким, каким он рисовался ей: тускло освещенные переулки, уличные перестрелки, запутанная транспортная сеть, хищные мужчины. Я дослушала ее сообщение до конца и тут же удалила. И написала в оргкомитет фестиваля, что с радостью приму участие в прослушивании.

Вечером у меня была репетиция «Манон» — первый фортепианный прогон на сцене. До выступлений оставалась неделя с небольшим. Я сидела в темноте задних рядов и слушала, как поет Софи.

— По-моему, это пустая трата времени, — говорил Макс, когда репетиции спектаклей, где я числилась во втором составе, выпадали на его свободные вечера. — Тебе ведь даже петь там не дают? Вообще никак?

Я пыталась объяснить, как это важно. Манон — серьезная партия, говорила я. Быть дублером тоже нужно уметь. Я так это подавала, словно сам факт, что тебе дали роль, — уже достижение, делала вид, что первокурсники — это всегда второй состав, не желая, чтобы он заподозрил, что между мной и другими певцами есть какая-то разница. Свое разочарование я держала при себе, хотя в глубине души считала, что он прав. У меня не было чувства, что я занимаюсь чем-то важным. Я входила в концертный зал консерватории — громадное пространство, в помещениях такого размера мне раньше петь не доводилось, — направлялась в партер и сидела молча, часами конспектируя мизансцены, в которых никогда не сыграю. Глядя, как режиссер злится на Фрэнки и Софи, хихикающих над поцелуем.

Когда я приехала к Максу, он был в тренажерном зале на двадцать первом этаже, там же находился и бассейн. Иногда, если ему нужно было поработать, я приходила туда поплавать, и бассейн всегда был в моем личном распоряжении. Однажды я спросила у Макса, почему там никогда никого нет. Иностранные инвестиции, ответил он. Насколько ему известно, во всем здании живут только два реальных собственника: он да еще один человек. Остальные квартиры либо сдаются менеджерам из Сити, которые сюда добираются редко, потому что круглосуточно торчат в офисе, либо пустуют, пока цена на них растет.

Тренажерный зал был отделен от бассейна стеклянной стеной, и я видела, как Макс выжимает штангу. Наконец он бросил ее на пол, взял бутылку с водой и тут увидел меня.

Чувствуя, что он за мной наблюдает, я сняла пальто и свитер. Расстегнула сапоги, стянула колготки, через голову стащила платье. И уселась на бортик бассейна, опустив ноги в воду. Самая длинная стена была из стекла, и город сверкал вдали, удивительно стерильный и нереальный, словно картинка. Я понимала, что теперь мне некуда деваться и придется его просить — раз уж я подтвердила участие. Я соскользнула в бассейн и проплыла его весь под водой, закрыв глаза и вытянув руки по швам, двигая только ногами. Уткнувшись в стену, я перевернулась и поплыла обратно. Макс сидел на бортике.

— Эксгибиционистка, — сказал он. — Ты же знаешь, что здесь повсюду камеры?

— Ну и что? Это все равно что ходить в бикини. Да и потом, тебе же нравится.

— Такое кому угодно понравилось бы. Как репетиция?

— Хорошо, — ответила я и, помолчав, добавила: — Впрочем, сегодня не очень.

— А что такое?

Я принялась объяснять… и быстро поняла, что строю из себя жертву.

— Зла не хватает, — сказала я. — Так обидно! Такое замечательное предложение, а у меня все упирается в деньги. Вечно все достается богатым, будь ты хоть талантливее всех. Бесит!

— Хм, но ведь будут и другие, — откликнулся он.

— Другие что?

— Другие возможности. Другие прослушивания.

— Наверное, — сказала я. — Но не такие, как это.

Я перевернулась на спину и оттолкнулась ногами от края бассейна.

— Бикини не промокают насквозь, — сказал он.

Вода доходила до самого окна. Казалось, один мощный гребок — и нырнешь в город, раскинувшийся внизу. Он молчал, и я вдруг поняла, что не готовилась просить всерьез и поэтому не сочинила никакой речи. Думала, что достаточно будет упомянуть прослушивание и — судя по тому, что он сорит деньгами, словно это просто бумажки, я своими глазами это видела, — он сам предложит. Я задержала дыхание и погрузилась под воду, повисела там, пока не кончился воздух.

Конец ознакомительного фрагмента