Макс сказал: «Пойдем», и я последовала за ним в здание на углу. Я не сразу поняла, что это дом, в котором он живет. Уж очень он был похож на офисное здание. Стеклянный фасад, за стойкой человек в черном, яркие лампы.

В лифте он целовал мою шею и расстегивал пуговицы пальто. Шарил руками под блузкой. Я чувствовала себя пьяной, хотя пьяна не была, — голова кругом, море по колено. Мы вышли на девятнадцатом этаже: мягкое освещение, как в дорогом отеле, и стерильный запах гостиничного лобби. Он открыл дверь в квартиру, впустил меня внутрь — и передо мной открылся вид. Вид, от которого у меня дух захватило. За стеклянными стенами простирался город. Он манил к себе, и я двинулась навстречу, не сводя с него глаз. Лондон в миниатюре — с такой-то высоты. Сияющий купол Святого Павла, тут и там пучки небоскребов, темная полоса реки.

Я обернулась. Макс сидел, откинувшись на спинку дивана, и наблюдал за мной.

— Разве ты не должен встать у меня за спиной и показывать, что где? — осведомилась я. — Обнимать меня и чтобы я следила за твоим пальцем? Зачем еще нужны такие квартиры?

— Ну, вот он, Лондон, любуйся, — отозвался он.

Ламп он не зажигал, но свет из соседних офисных зданий падал на кухонную столешницу, на стол, на кровать. Похожий на лунный, но слишком белый и струился отовсюду. В этом свете было видно, что квартира вообще-то маленькая. В сущности, она состояла из одной-единственной комнаты — спальную и гостиную зоны разделяла перегородка без дверей.

Макс сказал: «Иди сюда», и я подошла к нему. Он через голову стянул с меня блузку и расстегнул мои джинсы. Никаких нежностей, никакой воркотни. Он раздевал меня так быстро, что я хихикнула, и он спросил: «Что смешного?» А я сказала: «Да так, ничего» — и попыталась сделать такое же лицо, какое часто делал он: словно он знает что-то такое, чего не знаю я. Я начала было расстегивать на нем рубашку, но он схватил меня за запястья, притянул к себе, так что я кожей почувствовала грубую ткань его пиджака, и долго целовал, а потом отпустил и окинул меня взглядом. Он не притворялся, что не смотрит, как делало большинство моих ровесников, словно перевидали на своем веку столько голых женщин, что им все это уже не очень интересно. Я села на кровать. Он стоял передо мной, снимая пиджак и галстук, расстегивая рубашку, — и смотрел, еще как смотрел.

Потом подошел, стал целовать меня и повалил на спину. Но что-то не давало мне покоя, какая-то несообразность, и я не сразу поняла, в чем дело. Каждый раз, когда Макс заговаривал со мной, он говорил обычным голосом. Не молчал и не переходил на псевдосексуальный шепот, как будто все немного понарошку. Нет, все было очень даже всерьез. Он командовал: встань на колени, перевернись, погладь себя — так буднично, словно беседовал со мной в баре. Поначалу я полностью сосредоточилась на том, чтобы всем своим видом изображать удовольствие. По-настоящему, подозревала я, у меня не получится, потому что я не смогу не думать — о том, как он реагирует на мои ласки, о том, как поймать то сладостное равновесие, когда погружаешься в свои ощущения настолько, чтобы достичь оргазма, но не настолько, чтобы совсем забыть о его присутствии; о том, что не смогу не думать о гудении холодильника на другом конце комнаты, и о том, что скажу, когда зажжется свет. Но он действовал очень напористо. Брал все в свои руки, последовательно и методично, и мне уже не за что было хвататься, и в первый раз на моей памяти мне ничего не приходилось воображать, чтобы возбудиться.

Когда все кончилось, я лежала рядом с ним и смотрела, как поднимается и опускается его грудь — все медленнее и медленнее. Глаза у него были закрыты, но рука лежала на моем бедре, и большим пальцем он поглаживал его. Я глаз не закрывала. Я разглядывала — его лицо, его тело. Хотела запечатлеть его облик в своей памяти — на случай, если этот раз окажется первым и последним. Неподвижность его губ, длинные пальцы, аккуратно подстриженные ногти, шрам на животе, едва заметную линию загара на бедре.

Мне даже показалось, что Макс заснул, и я проговорила:

— Можно задать тебе вопрос? — Но он не спал, поэтому вопрос пришлось срочно придумывать: — В тот раз… — Я не знала, как закончить фразу. — Мне показалось, что я тебя не очень заинтересовала, — наконец выговорила я.

— Это вопрос?

— Ну, в смысле — почему ты еще в тот раз не попытался?

— Еще в тот раз не попытался? Не попытался что?

— Ну ты же понимаешь. Затащить меня в постель.

Макс засмеялся.

— Неужели нельзя поужинать с девушкой просто так, без намерения с ней переспать? — спросил он. — Я думал, у вас, у молодежи, это обычное дело.

— Нет, — ответила я. — Не очень обычное.

— Спасибо. Учту на будущее. Ты, конечно, можешь считать меня старомодным, — проговорил он, — но, по-моему, ты тогда изрядно набралась. А в наши дни осторожность в таких вещах не помешает. А что, тебе не терпелось?

— Господи, нет, конечно! Я же женщина, ты что, забыл? Я ненавижу секс.

— Ах, ну да, оно и видно.

По пути в ванную он пощелкал выключателями возле кровати, и по всей квартире зажглось освещение, которое явно было тщательно продумано. Только тут я как следует разглядела элегантный интерьер: пол темного дерева, мебель в пастельных тонах, кухня — нержавеющая сталь и черный мрамор, — лентой вытянувшаяся вдоль одной из стен. Можно было подумать, что это просто пустующая квартира, которые приобретают на стадии строительства, чтобы они стояли без дела и набирали цену, — но на диване валялся пиджак, на спинке стула висел галстук, у раковины стопкой громоздились тарелки и стояла кружка. Я ощутила прилив нежности — бедный, живет тут один-одинешенек.

Времени было почти час ночи. Я подумала: может быть, он ждет, когда я уйду? Но он, вернувшись из ванной, ни слова на этот счет не сказал, поэтому я тоже пошла в ванную, пальцем почистила зубы и попыталась мылом смыть макияж. Макс надел трусы-боксеры и футболку, и я спросила, не может ли он одолжить мне что-нибудь из своих вещей, а то спать не в чем, но он ответил:

— Нет, ты мне так нравишься.

Мы опять легли в постель, и он сказал:

— Вообще-то я собирался тебя позвать.

— Что?

— В прошлый раз. Я собирался позвать тебя к себе. Ты так прозрачно намекала, что не прочь была бы посмотреть, где я живу…

— Просто хотела разговор поддержать!

— Разумеется. Но потом ты спросила, женат ли я. И это как-то выбило меня из колеи.

Бывает, солнечным весенним днем радостно выбегаешь на улицу в одной футболке, а едва наступает вечер, промерзаешь до костей. Вот примерно так я себя и почувствовала. Не нашлась даже что ответить.

— То, что я тебе сказал, — не совсем правда, — проговорил он. — Я действительно женат. С формальной точки зрения. Но вместе мы не живем. И скоро уже перестанем быть женаты.

Похоже, он не мог заставить себя произнести слово «развод».

— Понятно.

— У меня сейчас непростой период в жизни, — сказал он. — И честно говоря, в первую нашу встречу я не понял, насколько ты юна. Только потом, в ресторане, разглядел, какая ты милая и неискушенная…

— Милая?

Он засмеялся:

— В этом нет ничего оскорбительного, Анна! Не обижайся. В общем, я пытался поступить по совести — хочешь верь, хочешь нет. Счел за лучшее не лезть в твою жизнь. Но выбросить тебя из головы не смог. Мы так душевно провели время в тот вечер… И я подумал: а почему, собственно, нет? Если ты ничего не имеешь против.

Он выключил свет.

— Я просто не хотел вводить тебя в заблуждение, — сказал он в темноте. — Насчет того, что могу тебе предложить. Потому что, честно говоря, сейчас я могу предложить не так уж много.

Он произнес это очень просто, почти иронично, словно говорил о ком-то постороннем, — и у меня не осталось сомнений, что он как никогда далек от лукавства.

* * *

Утром, когда я проснулась, он сидел за столом с ноутбуком. Он не предложил мне кофе, не спросил, как спалось, и не вернулся ко мне в постель, но на улице целовал меня дольше, чем мог бы. И сказал: «До скорого».

Его квартира была в двух шагах от консерватории, но до начала занятий оставалось еще несколько часов, поэтому я поехала домой переодеться. Митчем-роуд показалась мне еще серее, чем обычно. Желтый салон фотоуслуг, синий банк и красный почтовый ящик были безмолвны и унылы, словно на выцветшей за много лет фотографии. В витринах химчистки понуро висели линялые костюмы, и кучи когда-то яркой одежды, сваленной у закрытых благотворительных магазинов, потемнели под моросящим дождем. Здесь все теряло цвет.

Миссис П. была на кухне. Она сидела за столом, уставившись на дверь, словно актер, который ждет за кулисами, а на сцену всё не зовут. Казалось, большую часть времени она ничего не делала. Она могла войти в комнату и сказать: «Какая холодина» или «Как у соседей телевизор орет», а потом замирала и смотрела на тебя, словно кошка, которая протиснулась в комнату и забыла зачем.

— Здрасте, — сказала я и поставила кипятиться чайник.

— Дома-то сегодня не ночевали, да? — осведомилась она. — Только пришли? Развлекались, хе-е?