В поместье они вернулись в тяжелом молчании, и прервать его у Стефана не было сил, а у Марека, видимо, желания. Белта рассчитывал найти дома пана Ольховского, но тот заехал к себе и раньше вечера быть не обещал.

Зато в гостиной ждал его Вуйнович. Генерал, как оказалось, желал извиниться.

— Ты уж прости меня, мальчик, — сказал он, повернувшись от камина. — Зря я вез его сюда. Только откуда ж я, старый дурак, знал, что он такое выкинет?

— Ну, Матерь с вами, — урезонил Стефан. — Будто вы не были молоды и не искали ссор…

— Я никогда не бросался пустыми обвинениями, — отрезал старик. — Ты, я думаю, тоже.

— Ну я могу только надеяться, что урок пойдет ему на пользу.

Стефан взял у Дудека стопку сливовицы, а генерал со вздохом отказался — сердце таких возлияний уже не допускает. И снова — этот подозрительный, «портретный» взгляд.

— Рад, что ты не держишь на него зла.

— Знаете, — проговорил Стефан, — о моих отношениях с цесарем я слышал… многое. И, к сожалению, обычно находился в ситуации, где не вправе был искать удовлетворения. А этот юноша… излишне горяч, но в нашем деле это едва ли станет помехой. Однако ему можно доверять — ведь иначе вы не привели бы его сюда?

— Его отец был моим другом. Ты же знаешь — о нем и его сыновьях. Все трое — в один день… Мне повезло, не пришлось сообщать об этом вдове. Державники взяли это на себя.

— Пани Стацинская еще жива?

— Жива и здравствует и не хотела отдавать мне сына. Он воспитывался далеко от нее, в закрытой церковной школе. Правильный выбор, я думаю, у монахов его не стали бы искать.

— Интересно, что за школа, где учат такому владению саблей…

Генерал показался озадаченным.

— Честно признаюсь, никогда не спрашивал…

Стефан догадывался, что у генерала и вдовой пани находились другие темы для разговора. Не суди — и не судим будешь…

— Феликса мне представили недавно. Он показался мне похожим на своего отца. Храбрый мальчик. Он захотел участвовать в нашем деле, и, честно говоря, меня это не удивило. Но я никак не ожидал, что он окажется хамом…

Генерал выглядел расстроенным, снова теребил воротник мундира — и Стефан понял, что этого Феликса Вуйнович будет защищать как родного сына. Тем более что своих сыновей у генерала нет.

— Надеюсь, с ним будет все хорошо… Я хотел бы навестить…

— Я только ходил к нему; он спал, когда я вышел. Но, думаю, чуть позже Феликс прекрасно сможет говорить с тобой… и я очень надеюсь, что он тоже принесет извинения.

Стефан собрался во флигель после обеда, но в коридоре остановился, услышав клавесин. Видимо, Юлию упросили поиграть, и теперь звуки клавесина, как мягкое старинное кружево, обволакивали дом. Стефан, заслушавшись, подошел к дверям гостиной — и услышал, как она поет.

                         Спи, дитя, не нужно плакать,
                         Козодой поет у двери,
                         А на кладбище за полем
                         Две могилы под крылами
                         Ангела — в тени зеленой
                         Дерева, что, будто руки,
                         Ветви в стороны раскинув,
                         Стережет покой последний
                         Неизбежной вечной спальни…

Он узнал старинную грустную балладу — а там, в поле, не узнал, но сейчас ему казалось, что именно эту мелодию играла пастушья свирель…

                         Две могилы у ограды
                         Самой, чтоб не расставаться,
                         Разделенные забором,
                         Отгороженные души…

Стефан простоял так все время, пока песня не закончилась; а потом в гостиной сказали:

— Матерь с вами, пани Юлия, что ж вы выбрали такую грустную песню?

— Сама не знаю, — ответила она, закрывая крышку клавесина. — Честное слово, не знаю…

Глава 5

Песня Юлии пробудила в нем смутное беспокойство. Cтефан поглядел в небо, выйдя на крыльцо, но оно было нежно-голубым и грозы не обещало. А предчувствие ее все равно копилось где-то в сердце.

Марийкиным флигелем называли добротное двухэтажное строение, по имени обитавшей в нем когда-то экономки-долгожительницы. С крыльца его не было видно, так хорошо флигель прятали толстые стволы и буйно разросшиеся ветви платанов. Отец хоть и не стал выгонять Стацинского, но и находиться с ним под одной крышей не захотел.

У высокого, чуть покосившегося крыльца генерал Вуйнович распекал слугу, приставленного ходить за раненым. Слуге, судя по лицу, казалось, что он при Креславле, под огнем: вот-вот упадет в траву и прикроет голову руками.

— Да не знаю я, пан генерал, — донесся до Стефана его жалобный голос. — Я ж только пообедать отошел, а он спал… Вернулся — нет, как краснолюды унесли…

— В таком возрасте краснолюды уже не уносят, — сказал Белта, приблизившись. — Думаю, пан Стацинский просто не захотел далее пользоваться нашим гостеприимством…

Слуга в его присутствии немного осмелел.

— А меня, пан генерал, не за тем ведь ставили, чтоб я за ним следил, как за пленником. Может, их милости вздумалось воздухом подышать, прогуляться…

— Прогуляться? — переспросил Вуйнович, которому самому воздуха явно не хватало. Он вздохнул судорожно, широко разинув рот. — По-твоему, в таком состоянии гуляют?

Обернулся к Стефану, барабаня пальцами по пуговицам мундира.

— Я не знаю, что произошло, — сказал он хмуро. — Утром мне не казалось, что он собирается уезжать. Ты, разумеется, посчитаешь его трусом…

— Нет, — честно сказал Стефан. — И вы бы не посчитали, если бы видели его сегодня утром.

Вуйнович был прав в одном — с таким ранением можно сесть в седло, можно даже доехать… до ближайшей деревни. Если только юнец не принадлежит к той же породе, что и сам Стефан.

— Я попрошу отца, чтоб послал кого-нибудь посмотреть. Будет прискорбно, если он свалится с коня или попадет в болото…

— Спасибо.

Когда Стефан уже собрался искать отца, думая про себя, что вряд ли скоро увидит Стацинского, генерал сказал ему в спину:

— Не знаю, почему мне кажется, что ты лучше моего знаешь, куда он мог уехать.

— Да что вы, я понятия не имею…

Куда — он и в самом деле не знал. А вот почему — догадывался.

Стацинского не нашли. Хозяин таверны по дороге сказал слуге, что видел чрезвычайно бледного господина, который подкрепился сливовицей и умчался по дороге на Швянт. Стефан доложил об этом Вуйновичу, тот махнул рукой и еще раз извинился. И ел его глазами остаток дня, будто Белта сам устроил мальчишке побег. В старости люди часто бывают подозрительны и беспокойны без повода.

У Стефана же было достаточно поводов для беспокойства, и отъезд Стацинского был среди них не первым. Жаль, что нельзя расспросить о медальоне и о той могиле. Ну что ж, в следующий раз. Без следующего раза не обойдется.

Марек, как всегда и бывало в их ссорах, подошел к нему первым. Положил руку на плечо.

— Прости, брат. Я опять тебе наговорил. Не хочу, чтоб мы так расстались.

Стефан увел его наверх, усадил в заскрипевшее кресло.

— Марек, послушай меня. Ты же сам понимаешь, что восставать имеет смысл только в случае войны? Иначе не инсуррекция это будет, а избиение младенцев.

— Я знаю, — напряженно сказал Марек, глядя на брата снизу вверх. — Я тебе об этом и говорил.

— Хорошо. Допустим, вы повезете сюда оружие. На границе вас перехватят, не сомневайся. Усилить стражу в несколько раз они уже успели. Тех, кого поймают, казнят. А теперь представь себе, что будет, когда весть об этом донесется до столицы… или хотя бы до Университета. Особенно если ты будешь среди тех, кого схватят. Сын князя Белты, с соколом на гербе.

Марек жестом остановил его:

— Под княжеской фамилией я уже умирал, второй раз не собираюсь. Я не такой подлец, чтоб подставлять под удар отца… и особенно тебя. Вот мои бумаги, и вот мое теперешнее имя.

Он порылся за пазухой и извлек сложенный вчетверо дорожный пропуск на имя Фортунато Пирло, доброго горожанина Луриччи, нарочного дома «Черроне и сыновья».

— Настоящий? — Стефан поднял брови.

— Разумеется. Это здесь пан Ольховский может очертить меня кругом… а бумагу лучше иметь не выколдованную.

Дожили. Сын князя Белта мотается по дорогам под именем чезарского торговца.

— Речь сейчас не об этом. Как вы собираетесь везти оружие?

И снова это закрытое лицо. Стефан и сам понимал, что некоторых вещей ему лучше не знать, но сейчас молчание брата его задело. Он отошел к потухшему камину. Духи, высеченные на чугунной плитке, безуспешно пытались разжечь огонь.

— Если вы сейчас попадетесь, с нами расправятся раньше, чем мы успеем подняться.

— А если завтра чезарцы задружатся с твоим цесарем — нас прихлопнут как мух!

Прихлопнуть в самом деле могли. Чезарцы не настолько щепетильны, чтоб при изменившемся ветре беречь чужой груз, тем более если груз этот — повод для войны. Стефан вздохнул:

— Хорошо. Что бы там у вас ни хранилось — это надо вывезти из Чезарии. Но ни в коем случае не ввозить в Бялу Гуру.