Уж не стал ли и дражанский совет заглядываться в сторону Чезарии?

У Стефана по спине пробежал холодок. Надо бы поговорить с тáйником наедине и по возможности без чужих ушей…

Не успел. Лотарь придержал его за локоть.

— Вы ведь придете в гостиную, Белта? Нам нужно поговорить…

По традиции в Зеленой гостиной, прилегающей к цесарским покоям, Лотарь отдыхал от праведных трудов — и принимал только очень близких. Или по очень важным делам.

Или же Лотарь действительно соскучился по старому другу… или собрался обсудить что-то важное касательно иностранных дел.

Официальное начало войны, к примеру…

Зеленая гостиная, хоть и не уступала в роскоши остальным дворцовым залам — все та же богатая драпировка стен, позолота, куда ни кинешь взгляд, малахитовые столики и подсвечники, украшенные изумрудом, — все же казалась более уютной. Тут горел огонь, и Стефану показалось, что попал он в пасторальное семейное гнездышко. На дражанском ковре перед камином возился шестилетний наследник, а рядом в кресле сидела с вышивкой цесарина.

Лицо ее против огня вырисовывалось темным бумажным силуэтом — такие вырезают барышни в салонах ради потехи. Платье на цесарине было самого простого покроя, единственное украшение — одинокий рубин на шее, но именно строгость наряда выделяла ее среди расфуфыренных придворных девиц и ясно указывала — кто здесь правительница. Как бы ни любил Лотарь охотиться по чужим постелям, ни одна фаворитка не удерживалась рядом надолго. Видно, часы, проведенные рядом со свекровью, не прошли даром…

Стефан и цесарина всегда относились друг к другу холодно. Он — из-за Лотаря, из-за того, что Доната оставила мужа одного, когда тому больше всего был нужен союзник. Сама она, очевидно, инстинктивно — как всякая женщина недолюбливает мужчин, слишком тесно дружащих с ее избранником, если не она сама причина этой дружбы.

Доната Слобода, урожденная Костервальдау, приехала в Остланд из Драгокраины. Мать Лотаря пожелала скрепить союз, который, по ее мнению, слегка пошатывался, и ее сыну привезли невесту — чернявую девочку лет четырнадцати. Привлечь в ней могли разве что глаза, томные, с поволокой и тайной. Но цесарю тогда было не до дамских глазок, а сама Доната слишком хотела выжить при дворе, чтоб позволить кому-нибудь еще собой увлечься. Цесарина Доната жила при Остландском дворе уже восемь лет, и до сих пор о ней не ходило слухов — таких слухов, по крайней мере, которые могли представлять опасность. Можно было восхищаться тем, как прямо, не сворачивая шла она по тонкой линии, на которой другая оступилась бы. Была цесарю ровной и спокойной женой и, хоть не стала по-настоящему союзницей, по меньшей мере не мешала. Произвела на свет здорового, красивого сына; покровительствовала сиротам и утешала страждущих — одним словом, заняла все те ниши, которые должна занимать правительница, ни разу не переступив границы, за которой ее присутствие показалось бы излишним. Лотарь как-то сказал, что из всех решений покойной матери это, пожалуй, единственное, которое он не стал бы оспаривать.

Не потому, что любил жену, разумеется.

Ее присутствие удивило Белту. В те минуты, когда он не был занят государственными делами, цесарь держал сына при себе — все равно, сидел ли он у отца на коленях или ползал под столом и хватал советников за ноги, — только б на виду. Но цесарина общества не любила, и в гостиную наследника приводили фрейлины.

Стефан поцеловал ей руку; Доната одарила его обычным холодным приветствием. Наследник обрадовался Стефану больше: вскочил с ковра, на котором расставлены были в боевом порядке оловянные рыцари, поздоровался церемонно — оттого, что мать была рядом.

— Я очень лад, что вы велнулись ко дволу, князь Белта, — тщательно выговорил мальчик.

— Благодарю вас, ваше высочество. — Стефан присел, глядя в темные — дражанские — глаза ребенка. — Надеюсь, вы здравствуете…

— У меня была плостуда, — гордо объявило высочество и, не дав Стефану выразить сожаления, заявило: — Смотлите, это у меня Клеславль!

Белта пригляделся. Солдатики на ковре изображали самую знаменитую битву Яворского. Похоже, цесаревича мало беспокоило, что остландская армия в той битве потерпела поражение. В отличие от его матери.

— Весьма любезно с вашей стороны, князь, было рассказать нашему сыну о восстании, — сказала она, обрывая нитку и отмеривая следующую. — Лучше всего узнаешь историю из уст участника событий. Вот только теперь он, кажется, считает бунтовщика Яворского лучшим воином всех времен…

— Я искренне сожалею об этом, ваше величество… Я пытался лишь объяснить наследнику, что армия его страны сражалась против достойного противника…

— О, я ничуть не сомневаюсь в ваших добрых намерениях — кто бы мог в них сомневаться? Но все же хорошо, что нас не слышит покойная цесарина… она могла бы истолковать ваши слова неправильно.

Цесарь нахмурился. Напрасно она при нем — о матери…

— Так что же, — Лотарь сделал усилие и улыбнулся, — Стефан, расскажите нам о путешествии, о Бялой Гуре…

«И о зреющем заговоре, — уныло подумал Стефан. — Непременно, государь…»

— Я взял на себя смелость и записал некоторые размышления о том, что происходит на моей родине. Может быть, вашему величеству угодно будет с ними ознакомиться…

Протянутую бумагу цесарь взял без интереса, скользнул взглядом и отложил.

Стефан рассказывал долго, хотя Лотарь явно думал о другом. Помянул и охоту на оборотня (ребенок забыл о битве и уселся на ковре, раскрыв рот). Но скоро цесарина заявила, что с нее хватит ужасов, а наследнику давно пора спать. Лотарь поднял ребенка с пола, поцеловал в макушку. Стефан отвел глаза, ощутив мгновенный укол зависти. Его цесарь не отпустил.

— Мне неловко, — признался Стефан. — Кажется, я совершил ошибку, рассказав вашему сыну о Яворском…

— Он, по крайней мере, заинтересовался историей. Залез в книгу и сам отыскал там расклад битвы. Вот — посмотрите, как стоят солдатики.

— В шесть лет читать книги о баталиях… Наследник не по годам умен.

— Ум не обязательно приносит счастье. — Лотарь угрюмо смотрел в камин.

— Вы несчастливы, ваше величество?

Цесарь молчал, не отрывая взгляда от огня. Потом выдохнул, резко поднялся и спросил, не желает ли князь Белта прогуляться при луне по весеннему саду.

Худшего места для прогулки вряд ли можно было найти. Холод, талый снег, голые еще ветви деревьев и скелеты кустарников. В такое время если и гуляют, то по оранжерее…

Стефан плотнее прихватил у горла тяжелый воротник, ожидая, пока Лотарь заговорит. Одни на пустынных дорожках, со стороны они походили, наверное, на двух призраков, гуляющих по кладбищу.

— Мне это напоминает наши самые первые прогулки, — осмелился Стефан. Тогда Лотарь мог говорить свободно только вне дворцовых стен, но в то время жива была цесарина — а сейчас?

— Верно, — кивнул Лотарь. — Я хотел бы знать… Вы по-прежнему друг мне, как тогда?

Снова «мне», а не «нам».

— Ваше величество, вы же знаете. Всем, что у меня есть, я обязан вам…

— Я говорю не об обязанности, — оборвал Лотарь.

— Что случилось, мой цесарь? — тихо спросил Стефан. Обычно он избегал называть Лотаря своим цесарем. У Бялой Гуры цесаря не было, был выборной князь…

Кажется, Лотарь понял.

— Помните, Стефан, — начал он, глядя в сторону, — когда-то вы развлекали меня рассказами о Дикой Охоте, о призраках вашего замка, о красавице, которая сохраняла молодость, купаясь в крови девственниц?

— Помню, ваше величество, — кивнул князь. Кажется, правы ученые, от безумия в роду не убежать, будь ты на вид хоть самым здравомыслящим человеком.

А ведь в самом деле — было время, когда он рассказывал наследнику страшные истории… чтобы отвлечь его от других страхов.

Цесарь будто услышал его мысли.

— Я прошу вас: если то, что я скажу, покажется вам бредом умалишенного, скажите мне это прямо. Вы всегда были честны со мной…

Белта осторожно кивнул.

— Вы отговаривали меня от союза с Чезарией, Стефан. Не только вы, каждый здравомыслящий человек при этом дворе. Вы считаете его гибельным, верно?

— Я лишь считаю, ваше величество, что капо Чезарии сложно доверять…

— Он гибелен! — Лотарь впечатал кулак в ствол подвернувшегося деревца. — И я не настолько глуп, чтобы не понимать этого. Но видите ли, Стефан… Моя покойная мать толкает меня на этот союз. И я не могу противостоять ее воле, никогда не мог…

Он затих. Потом рассмеялся — смехом таким же ледяным, застывшим, как скованные морозом лужицы под ногами.

— Ну что, испугались? Цесарь ваш все-таки унаследовал семейную болезнь…

— Постойте, государь… Отчего вы решили, что покойная цесарина… влияет на вас?

— Я слышу ее, Белта. — Лотарь переглотнул. — Я часто ее слышу, стоит только шуму во дворце затихнуть. Она говорит со мной. Приказывает. И я не в силах ей противиться…

Я поеду с тобой, сын мой. Тебе нечего бояться. Посмотри, какая луна…

— Так, — медленно сказал Стефан, — как если бы все было во сне… из которого вы хотели бы вырваться, но не можете?

Лотарь резко обернулся.