Школа волшебства Ингрид Лоу читать онлайн бесплатно

Ингрид Лоу

Школа волшебства

Посвящается Ханне, с любовью, в день тринадцатилетня, когда она задувает свои оплывающие свечи.

Глава 1

Когда моему брату Фишу исполнилось тринадцать лет, мы переехали в глубь страны из-за урагана и конечно же из-за брата, который его и вызвал. Мне нравилось жить далеко на юге страны, на побережье, где волны без конца накатывали на край земли. Я так любила то место, что переезд оказался для меня серьезным ударом — не менее сильным, чем тот, который я испытала, когда впервые упала на асфальт с двухколесного велосипеда. Тогда от боли под кожей на ладонях словно огонь горел.

Всем было совершенно ясно, что Фиш не может жить рядом, неподалеку, поблизости, подле, вблизи или около больших водных пространств. Вода заводила моего брата, и тогда любая, даже самая спокойная погода портилась и приобретала пугающий характер. Так что в любую минуту можно было ожидать стихийного бедствия.

В отличие от обычного урагана, тот, что случился в день тринадцатилетия Фиша, начался без предупреждения. Всего минуту назад брат срывал упаковочную бумагу с подарков на заднем дворе, и вдруг оба, Фиш и погода, странным образом стали тревожно серого цвета. Когда ветер попытался опрокинуть брата, тот схватился за край стола для пикников. Ветер на глазах крепчал, рвал бумагу из рук Фиша, она взмывала высоко в небо вместе с шариками, опутанными праздничными лентами, и казалось, что весь день рождения вот-вот будет перемолот в огромном блендере. Кругом стоял стон и треск, деревья раскачивались и складывались пополам, падали с легкостью палочек, воткнутых в мокрый песок. Дождь барабанил, словно горсть щебня, брошенная хулиганистым мальчишкой на детской площадке. Окна хлопали, с крыши падали куски черепицы. Шторм становился сильнее, волны беспокойно метались и кружились, а брызги воды вперемешку с пеной выплескивались на пляж все дальше и дальше. Тогда мама и папа крепко схватили Фиша, а все остальные побежали в укрытие. Родители отлично понимали, что происходит, они ожидали чего-то подобного и знали, что нужно помочь брату успокоиться и выстоять в свой первый шторм.

Ураган был очень непродолжительным, но, чтобы приморские города не пострадали от способностей моего брата, мы собрали вещи и переехали в глубь страны, в самую середину, стараясь оказаться как можно дальше от побережья. Вдалеке от большой воды Фиш мог позволить себе вызывать ветер и дождь, а мы могли не опасаться слишком уж больших неприятностей и разрушений, с этим связанных.

Мы поселились на границе Небраски и Канзаса, в собственном доме неподалеку от шоссе 81. Ближайшие соседи жили на безопасной дистанции, и место как нельзя лучше подходило для семьи вроде нашей. Напротив, по другую сторону шоссе, расположился небольшой городок, но и он был больше похож на мираж, мерцающий вдали. Городишко был настолько мал, что в нем не было ни школы, ни магазина, ни бензоколонки, ни мэра.

С понедельника по среду мы называли узкую полоску земли, на которой жили, Канзаской, а с четверга по субботу — Небрасом. По воскресеньям мы ее никак не называли, из уважения к Богу, который в этот день сотворил мир просто так, без линий разметки, прочерченных на теле земли, как морщины на лице дедушки Бомбы.

Если б не дедушка, Канзаска-Небрас никогда бы не существовал, и мы не смогли бы там жить. Когда дедушка еще не был дедушкой, а был неуклюжим, неловким подростком и задул тринадцать оплывающих свечей на кособоком пироге в свой день рожденья, его дар открылся ему, и в тот же миг возник штат Айдахо. Это произошло внезапно, как и в тот день, когда Фиш срывал бумагу с подарков на заднем дворе дома, и в самый разгар праздника начался ураган. По крайней мере, сам дедушка рассказывал эту историю именно так.

Обычно он начинал: «До моего тринадцатилетия Монтана упиралась прямиком в штат Вашингтон, а Вайоминг и Орегон граничили друг с другом…» С течением лет рассказ о дедушкином дне рождения постепенно разрастался, совсем как территории, которые он мог растягивать и передвигать, и мама улыбалась и встряхивала головой всякий раз, когда дед начинал хвастаться. Но в действительности этот маленький мальчик, который вырос и сделался старым, как вино и земля, на самом деле мог создавать новые территории, когда и где хотел. Это было его даром.

У меня же никакого дара пока не обнаружилось. До моего дня рождения оставалась всего пара дней, и вскоре мне предстояло задуть свои тринадцать оплывающих свечей, с той только разницей, что мамины пироги никогда не бывали скособоченными. Мама пекла идеальные пироги, и невозможно было даже представить себе, чтобы пирог, испеченный мамой на мой день рожденья, завалился набок или просел в середине. Все, что делала мама, было идеальным, это было ее даром. Мама была идеальна сама по себе. Порой мама что-нибудь портила, но даже это она делала идеально.

Я часто пыталась представить свой тринадцатый день рождения. Я задуваю свечи на пироге, а тем временем в четырех соседних округах в каждом очаге гаснет огонь. Или загадываю тайное желание — надуть щеки так сильно, чтобы взлететь под потолок, как воздушный шарик. Я говорила Рокету, своему брату: «У меня будет дар что надо, уж поверь». Брат запускал пальцы в нечесаную копну темных волос, да так, что искры летели от образовавшегося статического электричества, и возражал мне: «У девчонки не может быть нормального дара. Так, ерунда какая-нибудь, только пыль в глаза пускать. Что-нибудь приторное. А вызвать настоящее землетрясение под силу только мальчишке». Тогда я смотрела на него волком и показывала язык. Мы оба знали, что многие девчонки, когда-либо карабкавшиеся по нашему семейному древу, обладали незаурядными способностями. Взять хотя бы двоюродную бабушку Джул, которая перемещалась назад во времени на двадцать минут всякий раз, когда ей случалось чихнуть. А Оливия, наша вторая кузина, умела растапливать лед одним только взглядом. Рокету было семнадцать, и ему позволялось говорить такое, чего никогда не простили бы мне, даже если бы я была куда старше. Но он был наэлектризован с головы до ног, и электричество ударяло ему в голову. Он мог, шутки ради, заставить мои волосы встать дыбом, словно их натерли воздушным шариком, или пустить в Фиша шаровую молнию из другого конца комнаты. Если выключали электричество, он мог сделать так, чтобы в доме не погасла ни одна лампочка, и это нравилось всем, особенно младшим членам семьи Бомонт.

Рокет был старшим, Фиш средним, а я младшей. Фиш был только на год старше меня, мы были примерно одного роста и походили друг на друга — оба с пшеничными волосами, как у мамы. У меня были карие глаза, как у отца, а Фиш получил цвет глаз в наследство от мамы — они были у него голубыми, как океан. Похоже, что мы позаимствовали по чуть-чуть от обоих родителей, дополнив их черты изрядной долей собственной индивидуальности. Я не была самой маленькой в семье — ни по росту, ни по возрасту. Задумчивому Самсону было около семи, а Джипси, малышке с кукольным личиком, всего три. Именно она придумала мне прозвище Мибс, не в силах выговорить мое полное имя, Миссисипи, своим детским розовым язычком. С тех пор это прозвище преследовало меня, как одно из грозовых облаков Фиша.

Хотя мне должно было исполниться тринадцать только в субботу, волноваться в предчувствии праздничной суеты я начала уже в четверг. За обедом, сидя возле пустого папиного кресла и приготовленной для него тарелки, я была практически не в состоянии что-либо проглотить. Я бесцельно гоняла еду из стороны в сторону, игнорировала сестру и грезила о том, что случится, когда мой дар откроется мне, как вдруг раздался телефонный звонок, который словно вонзился прямо в тушеную говядину, пюре и нелюбимую всеми стручковую фасоль, лежащие на наших тарелках. Пока мама отошла к телефону, мы, дети, вместе с дедушкой Бомбой воспользовались тем, что она не имела возможности наблюдать за нами, и накидали побольше пюре поверх фасоли. Самсон торопливо набил карманы зелеными стручками, чтобы позже скормить их своей дохлой черепахе. Мама запрещала ему это делать, так как черепаха действительно была мертвой, и пытаться кормить ее было все равно что переводить хорошую еду. Самсон же был полон уверенности, что черепаха просто впала в спячку, и у мамы не поднималась рука выбросить ее из дома.

Мы сидели и хитро улыбались друг другу, преисполненные радости от того, что так ловко расправились с фасолью, когда мама вдруг с громким стуком бросила трубку на рычаг, всхлипнула и осела на пол, совершенно опустошенная. Пытаясь прийти в себя, она смотрела в пол с таким видом, словно сквозь линолеум в голубую и коричневую клетку она неожиданно узрела раскаленную лаву, кипящую в самом центре земного ядра.

— Это папа, — сказала мама сдавленным голосом, при этом прекрасные черты ее лица буквально ходили ходуном. С той стороны стола, где сидел Фиш, подуло ветром, так что у всех колыхнулись волосы, а салфетки поднялись в воздух и, покружившись, упали на пол. Воздух в комнате сделался теплым и влажным, словно сам дом обильно вспотел, а многочисленные пустые банки с крепко закрученными крышками, стоявшие на всех кухонных полках, затряслись и зазвякали, словно кто-то закончил говорить тост, и гости, которых было не менее сотни, разом начали чокаться. Снаружи уже начался дождь Фиша — из моросящего он превратился в ливень буквально за секунду, пока Фиш стоял с вытаращенными глазами, задыхаясь как самая настоящая рыба,[Фиш (от англ. fish) — рыба.] стараясь скрыть ужас, но не в состоянии контролировать свой дар.