— Что вам надо? Что вам надо? Вы что, с ума сошли?

— Я просто… — Марко сильно запыхался, но не выпускал плеча незнакомца из своей стальной хватки.

— Что вы вцепились в меня?

— Давайте присядем… Пожалейте старика. Почему бы нам не поговорить?

Мужчина молчал.

— Послушайте, я переехал несколько месяцев назад в этот район, после того как умерла моя жена.

Мужчина с недоумением продолжал смотреть на Марко.

— Хотите портвейна?

— Портвейна? — удивился незнакомец.

— Да, превосходный сорт. У меня в семье все занимались портвейном. Представляете?

— Зачем мне это знать?

— Возможно, и незачем. Но попробуйте портвейн. Я знаю в нем толк.

— Хорошо. Я выпью глоток, пожалуй. Только отпустите меня. У вас слишком тяжелая рука.

— Тогда давайте присядем, и я отпущу вас, обещаю.

Они вместе опустились на скамейку, и только тогда Марко убрал руку. Мужчина сделал глоток из липкой бутылки.

— Действительно, хороший портвейн.

— 2014 год. В тот год был особенный урожай.

— Вот это меня всегда удивляло. Чем он может быть особенным?

— Хлебнете еще? Знаете, как говорят: портвейн очищает душу.

— Да что уж там… Зачем вы мне помешали?

— Выпейте еще… Пейте-пейте.

— Был такой поэт Омар Хайям, наверняка вы слышали о нем.

— Что-то припоминаю.

— «Вся мудрость на дне вина». У него вся поэзия о вине и его магическом воздействии на человека.

— Вы как-то связаны с искусством? — спросил Марко, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Я режиссер. Хотя какое там. Был режиссером. Теперь я ничтожество. Ничтожество, — медленно повторил мужчина.

— Это вы так решили?

— Что?

— Вы решили, что вы ничтожество?

— Так решили многие из тех, кто посмотрел мою последнюю картину. Критики…

— Критики! — Марко взял бутылку и сделал глоток. — В 2014 году было мало дождей. Необычно для региона. Портвейн получился более терпким. Такой насыщенный вкус. — Он протянул бутылку обратно мужчине. — Вы сказали, критики плохо отозвались о вашем фильме?

— Да, настоящие шакалы. Только и рыщут, кого бы еще осквернить и сожрать. Чтобы ничего не осталось от человека, от художника. Это ужасно…

— А кто такие эти критики? — Марко пристально смотрел на мужчину.

В этот момент режиссер подумал, что старик совсем выжил из ума, и сделал еще глоток портвейна.

— Они решают, кто гений, а кому ничего не светит.

— Я это понимаю. Не думайте, что я совсем идиот. Люди… Они не вправе решать, кто достоин, а кто нет. Однажды Кейт мне так сказала.

— Кейт?

— Моя жена. Она умерла несколько лет назад. Так вот, Кейт говорила, что человек не может быть судьей другому человеку. Он слишком зависим. Слишком зависим от обстоятельств. Попробуйте лишить человека, даже самого достойного, сна или еды. Представляете, что произойдет с ним через несколько дней, недель или месяцев? Единственным его желанием будет утолить голод и поспать. Все его мысли будут направлены только на это. А спустя какое-то время он смирится и просто будет существовать в данных обстоятельствах насколько ему хватит сил. Кого тогда он сможет оценивать или судить, и уж тем более критиковать? Человек слишком слаб, чтобы иметь право на это. А вот чтобы создать что-то, нужны воля и желание творить.

Мужчина сделал еще несколько глотков.

— Хороший портвейн.

— Я всегда старался вкладывать любовь в этот напиток. Думаю, так должно быть со всем. Кейт вкладывала любовь в наш дом, наших детей. Я ходил на работу, которая придавала смысл моей жизни, помимо семьи. Зачем вам думать о том, что сказали люди, которые никогда не смогут понять того, что поняли вы? Они не жили вашей жизнью, не были вашими глазами и сердцем, не прошли ваш путь и не испытывали того, что испытывали вы. Сдались они вам!

— Возможно… Наверное вы правы. Но когда работаешь над какой-то идеей, фильмом, да неважно, над чем. В глубине души волей-неволей теплится надежда, что это кому-нибудь нужно. Иначе зачем все это?

— Это нужно вам. Люди — заблудшие души. Мы приходим на эту землю, чтобы менять и меняться. Само по себе это уже чудо. Как можем мы судить друг друга, если находимся среди таких же путников?

— Странно. Странно все, что вы говорите. Откуда вам знать?

— Мне семьдесят четыре года, но понял я это совсем недавно.

— Вы счастливы?

— Очень. Я прожил пятьдесят лет вместе с любимой женщиной, у меня прекрасные дети и внуки, каждый день я могу любоваться восходом солнца. — Марко протянул руку к небу, как бы приглашая мужчину присоединиться. — И пить божественный портвейн с интересным собеседником.

Режиссер проследил взглядом за рукой Марко и медленно выдохнул — так, как будто он сделал вдох когда-то очень давно и забыл, что надо выдыхать.

Они сидели в тишине, пока не потушили фонари.

— Как вас зовут?

— Марко.

— Марко, вы не составите мне компанию? Что-то я дико проголодался.

— С удовольствием! К слову, я знаю отличную таверну неподалеку… Там лучший в Порту завтрак.

* * *

Артем вышел из автобуса. Небо заволокло тучами: кажется, опять собирался дождь. Порыв колючего ветра ударил в лицо. Климат в Порту довольно капризный и прохладный по сравнению с Лиссабоном, за что его частенько называют северной столицей Португалии. Артем думал, что столь изменчивая погода возможна только в Санкт-Петербурге, но никак не в сказочной Португалии с ее белоснежными домами, ярким, почти оранжевым солнцем и синим безоблачным небом. Оказалось, что это всего лишь миф. Человек так легко придумывает себе сказки и все, что с ними связано, — героев, обстоятельства — и, самое главное, с такой наивной беспечностью в них верит. Верит. Предпочитая их реальности.

Артем прошел несколько до невозможности уютных кафе, которые были еще закрыты, но в одном из них молодая девушка-официантка уже начала утреннюю рабочую суету.

Артем намеренно решил нигде не останавливаться. Еще немного, и перед ним предстала река Дору [Дору — река, берущая начало в Испании, протяженностью 897 км, в устье которой расположен португальский город Порту.], более широкая и бурная, чем он ожидал увидеть. Он достал пачку сигарет, закурил. Может показаться странным, но на душе у него было до удивительного легко, и сомнения, которые он испытывал всю свою жизнь, как человек рефлексирующий, отступили. Порой он очень завидовал людям уверенным, не подверженным лишним сомнениям, всегда четко знавшим ответы на вопросы зачем и почему.

Артем никогда не понимал до конца смысла жизни, как ему казалось, абсурдной по своей сути: вот ты рождаешься, живешь и в какой-то момент осознаешь, что умрешь. Такие жестокие и кабальные условия.

София, встреча с ней, их быстрый, даже стремительный, наполненный светом год. Всего лишь год… Он разбавил красками серую жизнь и даже подарил эфемерное чувство, что в филологической конструкции называется надеждой. И ведь Артем действительно поверил, что человек имеет право на это самое счастье. Как же это было глупо и наивно, ей-богу, и, что самое главное, абсолютно бессмысленно.

Артем смотрел на непрестанное течение реки. На вековые, словно нарисованные, дома с потрепанной штукатуркой и потрескавшимися фасадными изразцами. Как будто они всегда были, есть и будут здесь. На редкие жемчужины Порту — бог знает как сохранившиеся световые фонари на крышах. Все это совсем скоро прекратит свое существование, а вместе с этим и его воспоминания.

Он уверенно шел вперед, точно зная, куда ему надо, когда нечто похожее на удар обрушилось на его плечо. Артем чуть не упал от неожиданности. Обернулся и увидел старика. Тот что-то быстро говорил на португальском. Артем не понял ни единого слова:

— Инглиш? Do you speak English? [Вы говорите по-английски? (Англ.)]

— Прошу вас.

Артем с недоумением смотрел на старика, который протягивал ему бутылку.

— Хотите? Хотите портвейна? Превосходный портвейн, попробуйте, — настойчиво твердил старик по-английски, намеренно растягивая гласные.

Машинально Артем взял бутылку и сделал глоток.

— Я знаю, зачем вы здесь, — продолжил незнакомец.

— Что?

Артем смотрел сквозь него и никак не мог понять, откуда появился этот человек. Он ведь рассчитал время, чтобы не было лишних глаз.

— Давайте присядем. Прошу вас.

— Что вам нужно?

— Прошу вас, давайте сядем. Мне тяжело стоять. Я слишком быстро шел за вами.

— Что вам надо? — повторил Артем.

— Я не хочу… Я не хочу… Давайте присядем.

Артем уступил настойчивости старика, сел на скамью и сделал еще один глоток.

* * *

Телефон противно пиликнул на столе.

«Соскучился? Я скоро буду. Поздно, а пробки не заканчиваются. Куда все едут? Прости, милый, забываю порой, что я не одна. Все-таки я ужасная эгоистка».

«Ты — моя любимая эгоистка». Артем не любил писать эсэмэски, в отличие от Софии. Она могла несколькими строчками изменить его настроение в течение дня. Как-то она призналась, что до сих пор стесняется говорить по телефону. Намного легче ей было донести мысль письменно.

«Я подписала свой самый успешный договор. Во всяком случае, на настоящий момент».

Артем положил телефон. Скоро София будет с ним, и это — главное. Он считал, что мужчина выражает свои чувства поступками, действием. К словам он испытывал недоверие, как к чему-то сиюминутному.