Иными словами, о самом опасном виде поцелуя.

Услышав в мозгу рев сирены, Гейл вырвала руку и встала. Затем посмотрела ему в глаза и почувствовала удовлетворение. Желание, тут же вспыхнувшее в глубине его глаз, превратило их из сиреневых в темно-фиолетовые.

— Я скоро вернусь, — сказала она и заторопилась к двери.

С этим нужно что-то делать, думала Гейл, вынимая из стойки ключи. Реакции ее тела выходили из-под контроля и становились неуправляемыми. Она боролась изо всех сил, но в мозгу продолжало звучать одно короткое слово… Да.

7

Эндрю не лгал про жуткую головную боль, но его утреннее головокружение было чистейшей выдумкой. Он знал: если Гейл хоть чуть-чуть усомнится в его состоянии, она настоит на том, чтобы больной остался на месте… в ее постели и ее квартире. Один.

Все прошло как по нотам. Эндрю получил возможность обыскать квартиру Гейл и найти хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ему выйти на след ее брата.

О'кей, он получил то, чего хотел. Но какого дьявола ему так же скверно, как преступникам, которых он ловит?! Ослушник Дафф никогда не мучился чувством вины. По крайней мере, если дело касалось работы.

А слежка за Гейл и есть его работа.

Как бы его ни влекло к этой женщине, нужно забыть о сексуальных фантазиях, не дававших ему уснуть. Пора подумать о работе, приятель, сказал он себе. Подумать о действительно важном деле — поимке Кристофера Нортона.

Он знал, что Гейл умна. Дура едва ли смогла бы получить степень доктора медицины в одном из лучших университетов страны. Но вот достаточно ли она умна, чтобы понять, что он не тот, за кого себя выдает? Еще одна небрежность — и Гейл непременно догадается о его подлинной сущности. Сегодня утром он был дьявольски беспечен.

Но, когда пальцы Гейл осторожно касались его кожи, мозг наотрез отказывался работать. Когда она ласково и нежно провела пальцем по шраму, его грудь сдавило так, что он забыл дышать и на мгновение потерял дар речи.

Несчастный случай на охоте! Как же! Даже тупица Льюис, которого он засадил в кутузку два года назад, мог бы придумать что-нибудь более правдоподобное.

Черт побери! Попробуй что-нибудь придумать, если тебе отказывает язык от одного женского прикосновения… Он махнул рукой, проверил, заперта ли дверь, задернул шторы, чтобы уберечься от любопытных взглядов и лучей жаркого утреннего солнца, и пошел в ванную. Приняв душ, он направился на кухню звонить Филдингу.

Набрав «800», он дождался автоматического ответа, а потом добавил номер личного телефона Филдинга. Сейчас ему устроят головомойку за отсутствие вестей в течение двух дней.

Филдинг взял трубку и злобно рявкнул:

— Да!

— Говорит Дафф.

— Наконец-то удосужился, — проворчал босс. — Какого черта ты там делаешь?! Ты должен присылать отчет каждые двадцать четыре часа. А прошло почти двое суток. Ты нарочно меня злишь?

Эндрю молчал. Открывать рот не стоит: босс уже и так выходит из себя.

— Знаешь, Дафф, на твоем месте я бы поостерегся. Теперь ты у меня на коротком поводке.

Филдинг имеет на него зуб и ищет повод, чтобы выгнать. Будь он проклят, если даст боссу этот повод! Особенно теперь, когда он, Эндрю Дафф, наконец ощутил почву под ногами.

Где он ощутил эту почву? В расследовании дела? Или в отношениях с Гейл?

— Я добился успеха, — произнес он. — Получил доступ в квартиру объекта. И сейчас говорю оттуда.

— Ну, Дафф, разрази меня гром! — без намека на восхищение рявкнул Филдинг. — Как ты сумел добиться того, что не удалось ни одному агенту за три года? Взломал дверь?

— Небольшой несчастный случай во время тренировки, — неохотно признался он. — Ничего серьезного, но этого оказалось достаточно, чтобы вчера вечером доктор Нортон не захотела оставить меня одного.

— По-твоему, это может навести нас на след Нортона?

— Я собираюсь обыскать ее квартиру.

— Дафф, не завидую тебе, если ты уйдешь оттуда с пустыми руками. Помощник директора уже неделю грызет мне печенки. Эта особа спит и видит, как бы уволить тебя. Так что советую тебе что-нибудь найти, причем очень быстро.

— Минутку, — с досадой сказал Эндрю. — Так не пойдет. Никто и не заикался о том, что время здесь главное. Лучше бы сказали спасибо за то, что я сумел сделать вдвое больше того, чем сделали недоумки, которых вы бросали на это дело.

— Сказать спасибо? — Филдинг засмеялся. — Скажи спасибо, что тебя не исключили из платежной ведомости сразу после твоего последнего подвига!

— Меня оправдали, — возразил Дафф.

— Ты сам знаешь, что эти идиоты из отдела внутренних расследований не смогут найти даже дырку в собственном носу. Тебя оправдали только потому, что ты уложил троих ублюдков. Не могло же ФБР выгнать агента, который уничтожил основную часть группы террористов, взрывавших школы? Это не те заголовки, которые директор любит читать за утренним кофе.

— Я делал свою работу, — сказал Эндрю, сдерживаясь из последних сил. Главное — защищать людей. Нельзя давать мерзавцам распоясываться. А для этого все средства хороши.

— Плохо делал! — сердито бросил Филдинг. — Число трупов не должно превышать число подозреваемых!

Вот так. Плохо делал.

— Я был там не единственным агентом, — огрызнулся он. — Баллистическая экспертиза так и не смогла установить, кто сделал тот проклятый выстрел.

— Это ты так говоришь! — взвился Филдинг.

— Так говорит отдел внутренних расследований.

— Если бы журналисты не раструбили, что именно ты застрелил того ублюдка с бомбой, привязанной к груди, ты сейчас наклеивал бы штрафные квитанции на стекла автомобилей. Когда ты научишься смотреть в лицо правде? Ты нарушитель дисциплины.

В голову Эндрю ударил гнев. А ты дерьмо. И дерьмом останешься, подумал он, а вслух произнес:

— Черта с два! — ФБР охотилось за Фицроем и его бандой несколько месяцев, но эти подонки нашли свою смерть во дворе начальной школы. И сделал это он, Энди Дафф. Спас целую кучу ребятишек. А потом начальство вызвало его на ковер, потому что дело дошло до перестрелки, в ходе которой были убиты два учителя и работник отдела опеки. То, что именно он уложил Фицроя и двух его подручных, роли не играло. Эндрю был опытным агентом и хорошо знал, что дерьмо всегда льется сверху вниз. Тебя бы туда…

— В последний раз ты испортил дело. Даже у тебя хватит мозгов не отрицать этого. Бюро не любит расхлебывать кашу, заваренную кем-то из его агентов. Сам знаешь, чем это кончается. Если натворишь еще что-нибудь, вылетишь с треском и газетные заголовки не помогут. Ты понял меня?

— Филдинг, если в квартире что-то есть, я найду.

— На этот раз у тебя нет выбора. Даю тебе неделю. Ровно семь дней, чтобы точно выяснить, где скрывается Нортон.

— Между прочим, — язвительно ответил Эндрю, — если бы я не знал вас как облупленного, то решил бы, что это угроза.

Филдинг смачно выругался.

— Нет, черт побери! Это не угроза, а твердое обещание! — рявкнул он и дал отбой.

Кипевший от гнева Эндрю осторожно повесил трубку. Может быть, оно и к лучшему, что его послали в Оуквуд. Будь он поближе к Нью-Йорку, эта скотина Филдинг получил бы хорошего пинка в тощий зад.

…Эндрю начал с ящика тумбочки, на которой стоял давно остывший завтрак. К чертовой матери Филдинга! — решил он, вынимая ящик из тумбочки.

Он осторожно приподнял ящик, стараясь не трогать его содержимого, и проверил, нет ли там тайника или двойного дна. Ничего подобного. Он поставил ящик на кровать, обшарил полку, а затем тщательно осмотрел внутренности тумбочки. Тоже ничего необычного.

Что будет, если его отстранят от следствия? ФБР пошлет другого агента, который должен будет преуспеть там, где он потерпел неудачу. От этой мысли у него свело внутренности. Но профессиональные соображения были тут ни при чем; его реакция объяснялась обычной ревностью. Неужели другой мужчина, другой агент, человек, которого он наверняка знает, будет прикасаться к Гейл так же, как он сам, целовать ее и получать такой же пылкий ответ? Ему захотелось придушить Филдинга собственными руками.

Пытаясь отвлечься от опасных мыслей, он повернулся к кровати, уставился на ящик и начал тщательно осматривать его содержимое. Его одолевали угрызения совести.

Гейл — объект наблюдения, приятель, уговаривал себя Эндрю. Он тяжело вздохнул и продолжил осмотр. Ничего необычного в ящике не было. Ничем не примечательные вещи, которые лежат в тумбочке каждой женщины. Впрочем, украшений маловато. Дафф по собственному опыту знал, что большинство американок питает смешную, но простительную страсть к побрякушкам — как к драгоценностям, так и к бижутерии.

Эндрю снял ящик с кровати и уже собирался вставить его в гнездо, как вдруг заметил, что под коробкой с носовыми платками что-то лежит.

Он слегка нахмурился, снова поставил ящик на кровать, осторожно вынул коробочку и отставил ее в сторону. Присмотревшись, Дафф увидел четыре карманных календарика, скрепленных зеленой аптечной резинкой. Именно в таких календариках его приемная мать отмечала все важные даты — от визитов к зубному врачу до посещений местного клуба бриджа.

Эндрю снял с календариков резинку. Первый из них относился к тому году, когда Нортон ударился в бега. Он исчез в октябре. Тридцать один день. Никаких пометок. Дафф быстро осмотрел даты ноября и готов был перейти к декабрю, как вдруг увидел рядом с двадцать первым числом еле заметную красную галочку. Стало быть, первый контакт Кристофера Нортона с его сестрой состоялся двадцать первого ноября. Эндрю знал об этом из донесения агента. Тогда беглец оставил след в линиях связи.

Совпадения не было. Он готов был поставить на кон свой значок сотрудника ФБР.

Эндрю получил первое реальное свидетельство того, что Нортон поддерживал связь с сестрой. А три оставшихся календаря подтверждают, что Крис находился в контакте с Гейл все это время.

Дафф посмотрел на часы. Гейл пробыла в клинике час. Он может заниматься поисками как минимум еще час. Эндрю сел на кровать и начал просматривать календарики, мысленно составляя донесение Филдингу.

Контакты осуществлялись каждые шесть — десять недель. Второй день после двенадцати недель был отмечен смеющейся рожицей. Форма отметок менялась: встречались и маленькие прямоугольники, и еле заметные галочки. Иногда под названием месяца были написаны буквы латинского алфавита.

Прежде чем поднести к глазам последний календарик, Дафф посмотрел на часы и понял, что прошло уже полчаса. Судя по красной галочке, брат вступал в контакт с Гейл двенадцать дней назад. Дафф начал считать в уме. Именно в этот день он познакомился с Гейл и вмонтировал жучок в ее телефонный аппарат.

Невозможно… Если бы Нортон попытался дозвониться Гейл, он, Эндрю, знал бы об этом. Жучок начал работать в десять утра, но в квартире было тихо. Видимо, галочкой отмечался какой-то другой вид контакта.

Он вернулся к предыдущему календарю. Точки и прямоугольники, с интервалами от шести до двенадцати недель. Но ничто не указывало на смысл этих значков.

Дафф стал рассматривать самый старый календарь, на котором стояла галочка.

Галочка, совпавшая с днем, когда преступник оставил след.

Он перешел к следующим двум календарям. В донесениях говорилось о следе и о чем-то еще… Почта! О боже, он совсем забыл про почту. Несколько недель агенты торчали в почтовом отделении и проверяли все, что было адресовано Гейл Нортон. Когда временно вышедший из строя мозг заработал нормально, Дафф вспомнил, что в отчете упоминалась какая-то пустая открытка. Дату Эндрю забыл, но это было легко проверить.

Внезапно на него сошло озарение и ему стало ясно значение формы значков. Галочкой отмечались телефонные звонки, прямоугольником — контакты по почте.

Если это верно, то двенадцать дней назад Кристофер Нортон звонил сестре по телефону. Это означало, что следующий контакт состоится недель через шесть — двенадцать. Эндрю мог пропустить звонок только в том случае, если разговор состоялся не в квартире Гейл. Но сотового телефона у нее нет. Куда она ходила в тот день? Только в клинику.

С этим нужно что-то делать. Он не имеет права пропустить второй звонок.

Удостоверившись, что календари лежат в том же порядке, что и прежде, Дафф стянул их резинкой, положил под коробку с бумажными носовыми платками, а затем осторожно поднял ящик, собираясь вставить его в гнездо тумбочки.

Он так и не понял, что прозвучало раньше: то ли скрежет ключей в замке, то ли грохот, с которым ящик стукнулся о тумбочку. Удар был таким сильным, что кружка с чаем опрокинулась. Важно было одно — содержимое ящика высыпалось на дощатый пол за долю секунды до того, как в спальню вошла Гейл.

8

— Что вы делаете?

Холодный тон Гейл нисколько не удивил Эндрю. Так же, как не удивил его ледяной взгляд, который она бросила на него с другого конца спальни. Если в личную жизнь человека то и дело вторгаются агенты ФБР, он волей-неволей теряет доверие к окружающим. Это и ежу понятно.

Странно, что она оставила его в квартире одного, а сама ушла в клинику. Это не в стиле Гейл. Впрочем, она прежде всего врач, а потому заботится о благе пациентов больше, чем о собственных удобствах. А он, ублюдок, злоупотребил ее доверием и все испортил!

Да, Эндрю делал свое дело, но это соображение не мешало ему чувствовать угрызения совести. Впервые за годы работы в ФБР он усомнился в том, что любит свою профессию.

Эндрю попытался улыбнуться, хотя ему было не до смеха.

— Маленький несчастный случай, — сказал он, подняв коробку с бумажными платками. Потом вынул несколько и начал вытирать ими тумбочку, стараясь, чтобы чай не пролился на пол и не запачкал стеганое одеяло персикового цвета.

— Вижу, — слегка оттаяв, ответила Гейл.

— Я… э-э… опрокинул кружку и стал искать, чем бы вытереть лужу. Но ящик оказался чуть короче, чем я думал, — солгал он, подбирая рассыпавшиеся по полу вещи. — Испугался, что мне попадет за испачканные простыни.

Он полез под кровать за закатившейся туда бутылочкой поливитаминов. Послышался вздох, а затем стук каблуков по полу. Эндрю выпрямился и почувствовал облегчение. Дрожь, в которую его поверг преждевременный приход Гейл, почти прошла.

— Мне ужасно стыдно, — проговорил он, впервые за все утро сказав чистую правду. Ему правда было стыдно. Стыдно, что он вынужден выуживать у нее информацию. Что она залезла к нему в душу и не выходит у него из головы.

— У вас снова закружилась голова? — спросила Гейл, взяв у него бутылочку и бросив ее на кровать. Потом она ловко вытерла остатки чая и вставила ящик в гнездо, не дав Эндрю возможности положить туда рассыпавшиеся вещи.

Он провел пальцем по стянутым резинкой календарикам, секунду взвешивая свои шансы, а потом вздохнул.

— Нет. Просто я неуклюжий. — Эндрю протянул ей календарики.

В мгновение ока Гейл все вернула на свои места, потом поставила кружку на тарелку и повернулась лицом к Эндрю.

— Вы приняли душ, — сказала Гейл, смерив его одобрительным взглядом.

У Эндрю тут же свело пах от желания. Недовольный этим, он решил придать беседе другое направление.

— Я подумал, что это поможет мне избавиться от головной боли, — проворчал он. В этом утверждении была доля истины. Горячая вода сняла напряжение в мышцах, а головная боль уменьшилась и стала относительно терпимой.

Ее тонкие черные брови сошлись на переносице.

— Вы уверены, что приступы головокружения больше не повторялись?

— Абсолютно уверен.

— А боль? — спросила она, направившись к двери.

Эндрю прошел за ней на кухню, приставил к буфету плетеный стул и сел.

— Почти прошла… Похоже, вы вернулись домой раньше, чем рассчитывали. — Еще чуть-чуть — и она поймала бы его с поличным.

— Для разнообразия Ширли решила ударить палец о палец. Благодаря этому я и сумела освободиться. — Гейл повернулась к нему. На ее губах играла приветливая улыбка.

— Что, док, очень торопились? — поддразнил он ее. — Наверное, боялись, что я сожгу дом?

— Мне пришла в голову одна мысль, — сказала Гейл. — Но для этого требуется ваше согласие.

Эндрю широко улыбнулся, заставив ее рассмеяться.

— Ну вот, вы опять подумали совсем не то!

Эндрю бросил на нее делано простодушный взгляд, к которому прибегал редко.

— И что же, по-вашему, я подумал?

— Неважно.

Он хмыкнул, наклонился и положил руки на стойку.

— Так какая мысль пришла вам в голову?

— Поскольку доктор не велел вам выходить на работу до понедельника, — с улыбкой сказала она, — и поскольку вам, кажется, полегчало, я подумала, что мы могли бы на пару часов съездить на побережье, в Лавровую бухту. Ничего особенного. Просто автомобильная прогулка. Может быть, ланч…

— И осмотр местных достопримечательностей?

Она кивнула.

— Но только если вы согласны.

Перспектива провести целый день с Гейл была заманчивой.

— Это лучше, чем три дня торчать дома и просиживать штаны у телевизора. Но машину поведу я.

— Ни под каким видом, приятель. Приказ врача.

— Я такого приказа не слышал.

— Увы, Эндрю. Вы не сядете за руль как минимум два дня.

— Мысль на время убраться из этого городка мне по душе, но я ни за что не полезу в консервную банку, которую вы называете машиной. У меня до сих пор болят колени, которые упирались в отделение для перчаток. Мы возьмем мой фургончик.

— Вам опасно садиться за руль. Это может кончиться…

— Гейл, за руль можете сесть вы сами. — Эндрю уже знал, как можно положить конец ее нотациям. — Но поедем в моем фургончике. О'кей?

Гейл кивнула.

— Я только переоденусь, — сказала она и исчезла в ванной.

Он задумчиво улыбнулся. Если он завоюет доверие Гейл, перед ним откроются широкие возможности. Возможности, которые имеют отношение не только к стоящей наверху аппаратуре. Нет, ему предстоит нечто куда более интересное. И захватывающее.

Эндрю едва не застонал. Причем вслух. Гейл склонилась над стеклянной витриной, битком набитой старинными флаконами из-под духов. Вынести это зрелище было выше его сил. Конечно, можно было бы поднять глаза и смотреть не на ее бедра, а на что-нибудь более безопасное, но в этой идее он не находил ничего привлекательного.

Может быть, эта поездка и помогла Гейл слегка расслабиться, но про себя он этого сказать не мог. Нет, они не делали ничего особенного, но смотреть на нее весь день было слишком тяжело. Впрочем, жаловаться не на что, подумал Эндрю и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться картиной. Чем больше лавочек они посещали, тем больше он узнавал о Гейл. И то, что он узнавал, ему очень нравилось.

Конечно, в его очередном отчете Филдингу об этом не будет ни слова. Какое Филдингу дело до того, что Гейл нравятся классические флаконы для духов и что при виде плюшевого мишки на ее лице появляется широкая улыбка, от которой у него, Эндрю, сжимается сердце?

Гейл вздохнула и выпрямилась.

— Слишком дорого, — сказала она и отошла к витрине с коллекцией бутылочек из-под кока-колы.

— Насколько слишком? — спросил Эндрю, становясь рядом и вдыхая опьяняющий запах ее горьковатых духов. Если верить досье, покойные Нортоны оставили своим детям кучу долгов, которые с трудом удалось покрыть, продав все остальное. Когда претензии кредиторов были удовлетворены, у Криса и Гейл осталась сумма, на которую можно было очень скромно прожить от полугода до года. Это было довольно странно, поскольку отец Гейл был знаменитым нейрохирургом. Но все их сбережения куда-то исчезли. О причине оставалось только догадываться.