Да, время неумолимо бежало вперед, и сам папочка уже отошел от основных дел, лишь помогал зятю из домашнего кабинета. А так, Богословский полностью принял власть, стараясь поддерживать и даже улучшать политику концерна и добиваться еще больших высот. Наш папа гордился Богословским, чего нельзя было сказать о его мнении касательно моего мужа.

Зная папу, можно быть уверенным, что он найдет любую зацепку, любую лазейку, чтобы вывести человека на чистую воду. И он таки нашел что-то на Моретти, но замуж выходить за него мне не запретил. Просто я думаю, там ничего катастрофического не было, иначе никакие мои слова о заверении в любви к этому парню нам бы не помогли. Думаю, там просто было что-то из юношества. Кто знает, может, Даниэль по малолетке наркоту попробовал. Это же не означает, что он злодей и гад.

Довольно потянувшись в кровати, я зевнула и, учуяв запах кофе, открыла глаза.

— Доброе утро, малышка. Твой любимый латте и круассаны.

— На завтрак я предпочитаю тебя.

— Опять оставляете? — недовольно спросила Аллегра, мама Даниэля. — Ребенку нужны родители, а вы все мне его привозите.

— А что плохого в том, что вы посидите со своим внуком? Дамир постоянно со мной, но бывают моменты, когда нам с Даниэлем нужно посетить мероприятие, где нет места детям.

Честно, я была шокирована словами своей свекрови. И после такого даже перехотелось оставлять сына с ней. Ну да, как же, она ведь считала малыша чужим, потому как Дамир был для всех усыновленный мальчик. И по этой причине она всегда без особого желания соглашалась проводить с ним вечера. Знали бы только об этом мои родители, папа бы не посмотрел на то, что Аллегра Моретти — женщина, таких бы словесных мемуаров ей выписал… Вон сестренка моя, Лапочка, она вообще Мирошку воспитывает, а он (на минутку) сын Булата. Только сама Лика считает ребенка родным.

Да у нас в принципе никогда никто не делил людей по статусу и на родных или не родных детей. И мои родители любили Мирослава как родного внука.

— Хорошо, я посижу с Дамиром. Но в следующий раз ищите ему няню. У меня тоже может быть личная жизнь.

Именно эти слова преследовали меня всю дорогу до загородного дома возможного компаньона. И свою обиду могла понять только я, но вот то, что вроде не родной ребенок так и не стал для нее любимым… не смогу понять. Но, скорее, это только из-за воспитания.

— Ты чего задумалась, любимая? — вырвал из мыслей голос Даниэля, сидевшего по левую руку от меня.

— Да о Дамирушке, что нужно ему купить из вещей. Он так быстро растет.

— Милая, ты не умеешь врать. Говори, что случилось.

— Ты так думаешь?

— Ну, конечно, мы же муж и жена. И должны разговаривать о проблемах, которые пришли в нашу семью.

Я вздохнула, прекрасно зная, что Даниэлю не понравится то, о чем я скажу. Но и я понимала, что дороже сына у меня никого нет, и мне важно, чтобы ребенок находился там, где его любят.

— Даниэль, твоя мама больше не хочет оставаться с Дамирушкой, и мне от этого больно, — честно призналась я, переживая о том, как сейчас чувствует себя мой малыш.

— Ну, ее тоже можно понять, Дамир нам не родной, а уж ей тем более. Аллегра — молодая и свободная женщина, ей нужна личная жизнь.

— Ты серьезно? — ошарашено переспросила я, не веря в то, что сказал мой собственный муж. — Дамир не родной? Нам?

— Я не так выразился, Оливия. Я говорю о том, что он не кровный. А мама до сих пор в отчаянии, она тоже не сладко пережила потерю малыша.

— Не кровный не означает не родной, Даниэль! — зашипела я, злясь на него за такие слова. — Мы привезли ей сына второй раз за месяц. Неужели это такая проблема? Или твоя мама думает, что она одна страдает и испытывает боль?

— Армандо, останови машину, — приказал он водителю, который тут же послушался и припарковал авто у обочины.

Дождавшись, когда мужчина покинет салон, Даниэль развернулся ко мне и яростно посмотрел в глаза. Что-то этот взгляд стал часто меня преследовать, и мне это очень не нравилось. Я бы даже сказала, такой его взгляд меня пугал.

— Оливия, послушай меня, пожалуйста, и очень внимательно. А не кажется ли, что все как раз наоборот?

— Что ты имеешь ввиду?

— Не одна ты тяжело перенесла потерю нашего сына. А то, что мама не хочет постоянно сидеть с Дамиром, не означает, что она плохой человек.

— А я и не говорила, что она плохой человек. Просто мне неприятна вся эта ситуация. Мой ребенок — моя жизнь. И мне обидно, когда она имеет в виду, что Дамир для нее — обуза. Мои родители бы…

— Послушай, Оливия! — зло прорычал Даниэль и грубо схватил за запястье, причиняя мне боль. — Она моя мать, и не смей говорить о ней в таком тоне.

— Ну тогда ты и послушай, Даниэль, — и свободной рукой так же грубо схватила его за галстук у самого горла: — Дамир — мой сын. Других вариантов, предположений и слов быть не может. И я тоже не позволю никому говорить о нем в таком тоне! Если с моим двухгодовалым малышом никто не может и не хочет провести время, тогда лучше я буду делать это сама! А ты отправляйся сам на этот долбанный вечер с лживыми и лицемерными людьми!

Он отпустил мою руку, а я его галстук, и уже хотела выйти из машины, чтобы поймать себе такси до дома, как неожиданно почувствовала легкое прикосновение к бедру.

— Оливка…

По телу прошла дрожь. Муж никогда меня так не называл, а тут вдруг… нежно…

— Милая моя, я… прости, я знаю, что бабушка может один вечер посидеть с ребенком, но… Просто у нее характер такой.

— У тебя, знаешь ли, тоже характер не подарок! — гаркнула я, действительно считая, что он очень похож по темпераменту на свою маму.

— Да я знаю, но… все равно люблю только тебя. И ради тебя я поговорю с мамой. Постараюсь объяснить ей все.

— Больше никогда не смей говорить при мне, что малыш нам не родной. Можешь считать что угодно, но он мой сын. Я носила ребенка под сердцем девять месяцев, и как бы там ни случилось, никогда не стану считать Дамира чужим. Представь, что я его сама родила! — прорычала я, а к глазам подступили жгучие слезы, готовые вот-вот скатиться по горячим щекам.

Да, мне, черт возьми, было больно! И очень тяжело, и сколько это все будет продолжаться, я понятия не имела. И, к сожалению, в этой ситуации не все зависело только от меня!

— Прости, ну прости меня. Я разрываюсь между вами. Мне не хочется и тебе делать больно, и маме.

— Но почему-то всегда попадаю я. Даниэль, прекращай так себя вести со мной. Я понимаю, что у тебя бизнес, что ты много работаешь, но я не хочу так жить! И не буду терпеть твою грубость. Ты меня знаешь. Даже несмотря на то, что я тебя люблю, ноги о себя вытирать я не позволю!

— Я извинился, — прорычал он. — И поговорю с мамой. Она изменит свое отношение к Дамиру.

— Не ради тебя, милый муж. Не ради тебя. А просто потому, что ребенок ни в чем не виноват!

Пусть знает, что я не собираюсь стелиться перед ним и терпеть выходки его мамы. А если так продолжится и дальше, то грош цена нашему браку.

Глава 3

Забрав свой чемодан, я, держа сыночка в одной руке, пошла к выходу, выглядывая своих родных. Булат с Лапочкой пообещали нас встретить в аэропорту, и теперь мне оставалось найти их взглядом.

Больше месяца не виделась с родными и ужасно соскучилась по маме с папой. В этот раз мой путь на родину был гораздо слаще и приятнее. Хотя я всегда с удовольствием приезжала домой. Но теперь… теперь у нас не очень ладилось с Даниэлем, несмотря на то, что после последнего нашего разговора о его маме вроде как все встало на свои места. Но нет, я себя чувствовала некомфортно, а потому и решила слетать в Киев, чтобы немного развеяться и поднять себе настроение. А муж был не против, сказав, что за это время успеет закончить все важные дела, а после мы отправимся отдыхать. В Испанию, где я была только раз, и то еще с родителями.

— Оливка, Оливка, мы здесь, — услышала голос сестренки, и, обернувшись, увидела семейство Богословских, забавно машущих мне руками.

— Дамирушка, смотри, вон дядя с тетей, — показала я сыночку пальцем, на что он забавно улыбнулся и тоже помахал ручкой.

— Привет-привет, малыха. Привет, Дамирыч! — поприветствовал Булат, поцеловав сначала меня, а потом звонко чмокнув моего сынишку.

Затем я сразу же утонула в родных объятиях сестренки.

— Привет, моя милая.

— Привет, соскучилась ужасно.

— И я! Привет, Дамирушка, — она тоже чмокнула малыша и снова крепко обняла меня.

— Видишь, Дамирка, как у женщин все сложно. Обнимашки, целовашки, и это они еще не плачут от счастья, — шутливо заметил Булат, уткнувшись носом в детский лобик.

— Кто бы говорил. Меня если два часа нет дома, готов на стенку лезть, — хмыкнула Ангелика, и мы все вместе расхохотались. Боже, как хорошо рядом с ними.

— Как дела, малышка?

— Все нормально. Иногда ругаемся, но с кем не бывает?

— С нами не бывает, — снова хмыкнул Богословский. — В нашей семье только я по шапке получаю.

— Ага, а я смотрю ты от этого «страдаешь». Терпишь, маешься, бедненький.

— Но-но-но, моя «шапка» кайфует от рычаний любимой!

— Потому что стоит мне разозлиться, так меня сразу в кровать тащат, — тихонько, чтобы никто больше не услышал, призналась сестра, довольно улыбаясь.