Ирина Декаданс

Кайрос

В древности говорили: «Ты произнеси “кайрос” и посмотри, что перед тобой откроется!»

Καιρός

...

У древних греков было два слова для времени: хронос — касается хронологической последовательности, или времени прошедшего и всё пожирающего (имеет количественный характер); кайрос — неуловимый миг удачи, который всегда наступает неожиданно, и поэтому им очень трудно воспользоваться (имеет качественный характер).

Wiki

...

Хронос — это греческое слово, обозначающее хронологическое время. Хронологическое время видится как линейное и последовательное. Каждая секунда стоит не больше и не меньше любой другой секунды. Ритм нашей жизни, в сущности, диктуется тиканьем часов. Но в мире существуют целые цивилизации, которые подходят к жизни на основе парадигмы кайроса — «подходящего времени», «качественного времени». Время — это нечто такое, что нужно пережить.

Стивен Кови

...

Кайрос обращает внимание человека на тот благоприятный момент, когда нужно действовать, чтобы достичь успеха. Этот бог был очень почитаем у древних греков. Он изображался с прядью волос на голове — только за этот локон и можно ухватить неуловимого крылатого Кайроса. В руках он обычно держит весы, что символизирует справедливость судьбы, посылающей удачу тем, кто это заслужил.

Евгений Найдёнов

...

Все, что может произойти, уже существует в будущем и продолжает существовать в прошлом. Перемещаясь по оси Времени, мы только сталкиваемся с событиями в своем настоящем.

Астрофизик Н. А. Козырев.

Предисловие

Всем тем, у кого без вести пропали близкие, хочу сказать лишь одно — ничто не исчезает бесследно.

Даже мысль оставляет след.

Вся наша жизнь — это тёмные и светлые полосы, а всё что нам остаётся, — вера.

Рано или поздно, иногда, может быть, сами того не осознавая, мы ловим момент кайрос.

И даже не представляем, что в это самое мгновение решается наша судьба.

За вдохновение большое спасибо моей маме. Воистину она — лучшее, что мог послать мне Бог.

Глава 1. 20/44

В салоне автомобиля было очень душно. С главной улицы города в окна то и дело заглядывали ослепляющие огоньки убранства рождественской красоты — нескончаемые фейерверки в небе, фонари, гирлянды в форме звёзд, свисающие разноцветной россыпью со снежных деревьев, а также пестрящие вывески и витрины магазинов, утопающих в массивных дубовых ветках, начищенных сапожках и в маленьких белых свечах. Даже «шашечки» на кузове таксисты предусмотрительно украсили красной шапочкой. Большие редкие хлопья снега долго кружили в причудливом танце под звуки уличных театральных представлений, прежде чем растаять, едва успев коснуться асфальта, и всё же по бокам проезжей части скапливались сугробы.

— Катрина… — выдохнула девушка, сидящая на заднем сиденье, когда в кармане завибрировал телефон. Прежде чем поднять трубку, она долго глядела в мигающую надпись номера, высвечивающегося на дисплее. Наконец, палец свайпнул по зелёной кнопке. — Терпение. Я почти на месте, — слова растягивались по слогам. — Еду в такси.

— Давай там не тупи и дуй сюда быстрее, — нетерпеливый женский голос подтрунивал и раздавал приказы. — Не заставляй меня жалеть о том, что я тебе отдала своё лучшее платье, которое могла надеть сама. В нём я обычно собираю сотни лайков в инстаграме. Учитывая, что в твоём гардеробе одна серость, запускать тебя в таком виде было бы преступлением. Так что ты моя должница.

— Ну чё ты такая вялая! Ты одна будешь трезвая, Лунара. Как обычно, белая ворона, — на заднем фоне кто-то захихикал в трубку, пытаясь перекричать болтовню и музыку.

— Скоро внесут мой торт. Такое зрелище ты в своей жизни никогда не увидишь больше, это я тебе обещаю. У тебя есть десять минут, — вдруг спохватившись, Катрина затараторила, беря вновь телефон в свои руки, — надеюсь, ты не забыла захватить мои курсовые и пиджак с кровати? Я улетаю завтра в Париж, надеюсь, помнишь. Сегодня ночую у Кайла, а утром нам уже надо быть в аэропорту, заехать домой не успею. Так… Мне не нравится твоё молчание. Если ты едешь без моего малинового пиджака, то лучше поворачивай назад.

— Я ничего не забыла, всё со мной.

Трубку положили, и Лунара последовала этому примеру, отложив смартфон на сиденье рядом с собой. Она заглянула в небольшой рюкзачок, доверху набитый бумагами, папками вперемешку с одеждой Катрины. На всякий случай удостоверившись, что всё на месте, она с облегчением выдохнула. Возвращение назад заняло бы очень много времени, несмотря на поздний час, праздничные улицы города оставались слишком оживлёнными, нетерпеливые водители автомобилей, попавших в пробку, нервно сигналили друг другу, лавируя из ряда в ряд.

«Наверное, всё-таки опоздаю», — рассуждала она, провожая взглядом сменяющиеся за окном магазины и перекрёстки дорог. «Ну и ок. Как не ходила в клубы, так и нечего начинать. Не посмотреть как отрывается народ столицы не самое страшное упущение в жизни. И всё же курсовая в обмен на приглашение и модное платье, которого у меня никогда не было, вроде бы неплохой бартер».

Впервые она куда-то выбирается. Туда, где весело, много пьяных людей и музыки. Прошло десять лет, как мать погибла при пожаре, и семь — как отец числится бесследно пропавшим, а она до сих пор не может усвоить то, что их больше нет рядом. С мамой произошёл несчастный случай, и на отца легла дурная тень. Не выдержал, как говорили многие, сбежал от проблем и сдался, оставив маленького ребёнка на произвол судьбы. Но она никогда не осуждала его поступок. Он был слишком сдержанным, отчаянно пытался скрыть свою боль утраты от дочери, что ему, в общем-то, и удавалось, по нему никогда не было видно, что он тоскует. Следователи переворошили всё вверх дном в поисках прощальной записки сбежавшего. И вот одним серым, как и вся её нынешняя жизнь, утром, впервые после исчезновения отца она вошла в кабинет, чтобы разобраться в его вещах, личных делах, письмах, переписках. За готическим замком из плесени с разноцветными острыми башенками, что прорастали прямо из кружки с недопитым кофе, она обнаружила результаты обследований у психотерапевта, державшиеся в строжайшей тайне. Взяв в руки бумаги, чтобы ознакомиться с содержанием, Лунара содрогнулась, её вниманием завладела крышка стола — исцарапанная лаковая поверхность была усеяна одной единственной буквой «М», с которой начиналось имя матери.

Воспоминания о детстве с привкусом жвачки и грусти вдруг нахлынули прямо в такси. Она обняла саму себя за плечи. Ноздри втянули поглубже витающий в салоне терпкий аромат дорогого древесно-амбрового одеколона отца. Рюкзак, лежащий на сидении рядом, мигом превратился в клетчатую шляпу и трость. Да, пожалуй, именно таким она и запомнила его. Чудаком, безмерно обожающим три вещи: ковыряться в часовых механизмах, английскую моду (дед был уроженец небольшого городка Отли графства Уэст-Йоркшир, отсюда и любовь ко всему европейскому) и свою дочь. Их вечера проходили идентично — она лежала в гостиной на диване, поедая свежеиспеченный яблочный пирог из пекарни «Буше» за углом, и смотрела очередную серию «Том и Джерри», в то время как отец хлопотал в своей комнате. Каждый раз, когда кот попадал в беду, она закрывала глаза, а потом заливалась смехом, зовя отца посмотреть на эту сцену. Обычно он снисходительно выглядывал из кабинета, чтобы уделить внимание заливающейся хохотом дочурке, улыбался и возвращался к работе. Несмотря на то, что клиенты чаще всего задерживали оплату, отец продолжал делать ремонт механизмов в долг, так как искренне верил, что добросовестный джентльмен не позволит запятнать свою честь невозмещенным долгом. Наверное, поэтому и сам часто брал кредиты, ради выплаты которых трудился порой без выходных и даже ночами. В тот не предвещающий беды вечер к ним зашёл новый клиент.

— Звезда, — осматривая принесённые очередные часы, отец ни на секунду не медлил с заключением. — Механизм бочкообразной формы, восемнадцать миллиметров калибр. Я раскручу винты блока заводной пружины, чтобы посмотреть, в чём может быть дело. Приходите завтра.

Пока она была увлечена просмотром очередной серии, отец доразбирал старый часовой механизм, принесённый безработным соседом на починку, обул тапочки, и, протирая в руках исцарапанный циферблат куском микрофибры, вышел во двор, окружённый сталинскими пятиэтажками, и больше не вернулся.

Никогда.

У тёток, довольствующихся перетиранием новостей политики и жалующихся на жизнь, появилась ещё одна тема для пересудов — «да этот неудачник с третьего этажа просто слинял от кредиторов и семейных обязанностей». Участковый записывал в блокнот их показания и склонен был поверить скорее им, нежели ребёнку. Лунара одна верила в то, что её элегантный отец ни за что бы не смог себе позволить куда-то уехать или отправиться далеко в таком виде — даже его домашняя одежда, всегда выглаженная и опрятная, и та не могла бы заменить ему любимые рубашку зауженного кроя и галстук-бабочку. Несмотря на доводы окружающих, она знала наверняка — он попал в беду, и никто вовремя не смог ему помочь. Он никогда бы её не бросил.