— Мы и не встречались, честно говоря. Я его любила на расстоянии.

— А он?

— Ну что он — не замечал.

— Грустная какая история! Но потом же все случилось?

— Случилось. Только уже с другим.

— В Гейдельберге?

Вера хитро глянула на Костю поверх очков.

— Ага. Там.

— Слушай, чего ты темнишь-то? Я вот тебе все выкладываю, как на духу!

— Да кому интересно слушать про неудавшиеся романы?

— Мне! Обожаю такие истории. Она любит — а он циник и подлец. Или наоборот — он любит, а она изменяет.

— И что интересного?

— Как что — человек! Смысл его поступков.

— У меня простой смысл был. Я себя считала ужасно некрасивой. И пыталась самоутвердиться.

— Некрасивой? Ты? Верится с трудом.

Вере показалось, что в голове он прокручивает новый сюжет, как с ее детством, которое сам придумал. Хорошо, что на ней темные очки, и Костя не видит ее глаз! Она подумала про дом, с которым ей предстояло расстаться, про поиски новой квартиры, в которую будет переезжать одна. Но горечи эти мысли не вызвали, даже наоборот — обрадовали. Все у нее будет хорошо. До сих пор справлялась, справится и теперь.

Костя вырвал ее из размышлений, задав неожиданный вопрос:

— А хочешь, я тебе свой любимый клуб покажу?

Вера недоуменно уставилась на него:

— Сейчас же день, клубы закрыты.

— Нет, это не такой клуб. Там всегда кто-нибудь есть.

Место, о котором Костя говорил, располагалось в бывшем «Буревестнике»; такси доставило их туда за пять минут. Вера вылезла, потопталась на площади перед зданием.

— Идем, — позвал Костя. — Вон в ту дверь.

Они нырнули в прохладный холл, и Вера увидела на стенах афиши разных годов — в основном рисованные, с киноактрисами и названиями фильмов.

— Здесь кинотеатр? — спросила она. — Никогда бы не подумала.

— На самом деле, это киноклуб. Полуофициальный. Остался еще с девяностых. Я в школе сюда любил ходить и сейчас бываю.

Он оглянулся по сторонам и двинулся в сторону лестницы. Оттуда заметно тянуло табаком — в нарушение всех правил пожарной безопасности.

На площадке возле урны стоял человек, похожий на пещерного обитателя — заросший густой бородой, в растянутом свитере и бесформенных штанах. При виде Кости неандерталец встрепенулся, протянул руку для рукопожатия.

— Мясников! — представил его Костя. — А это Вера.

— Ты здесь откуда? — спросил загадочный Мясников. — Ты вроде за границей должен быть.

Костя отмахнулся:

— Сплетни и слухи. Скажи мне лучше, Мясников, как сам живешь?

— По-прежнему. Твоими молитвами.

— Клуб держится?

— Пока не разогнали.

— А народ ходит?

— Ходят потихоньку. Сам знаешь, на наш репертуар любителей немного.

— Зато каждый на вес золота. Ты, Мясников, можешь мне услугу оказать? По-дружески. А?

— Чего надо?

— Мы кино хотим посмотреть.

— Сеанс в шесть вечера.

— Нет, нам сейчас. На двоих.

Мясников глянул на Веру; она, хоть и смутилась, стойко встретила его взгляд.

— Могу в целом. Что поставить?

— Есть у тебя «Голубой ангел»?

— Вроде был.

— Тогда его.

Мясников затушил окурок о край урны, выбросил, отряхнул пепел со свитера и с бороды.

— Ну пошли. Я вам зал открою.

Он извлек из кармана связку ключей и, погромыхивая ими, пошел по коридору к двойным дверям в самом конце. Отпер, распахнул одну створку и махнул рукой, пропуская их внутрь.

В зале было темно, свет шел только из коридора. Костя подвел Веру к последнему ряду, усадил в центре и сел сам; Мясников тем временем прикрыл дверь снаружи.

В рубке над ними что-то зашуршало, затопало, как будто в клетке заворочался неведомый зверь. Потом щелкнул аппарат, экран вспыхнул и по нему побежали титры. Минуте на двадцатой, когда в кадре запела Грета Гарбо, Костя повернул Веру к себе и начал целовать, уверенно и неторопливо. Она не сопротивлялась, даже наоборот: обвила его шею рукой, сунула пальцы за ворот рубашки, пощекотала затылок. Между ними была ручка кресла, мешавшая прижаться теснее, но после поцелуя они до конца фильма сидели, привалившись друг к другу плечами. «Голубой ангел» оказался коротким, и спустя полтора часа они вышли на крыльцо, оглушенные резким контрастом цветущего весеннего дня с черно-белым экраном. На фоне сероватых елей в сквере сияла молодая зелень дубков, высаженных в ряд, под ними полыхали оранжевые и фиолетовые тюльпаны. Из дверей клуба показался Мясников, на свету превратившийся в настоящего лешего из сказки.

— Спасибо, дружище! — Костя хлопнул его по спине.

— Для тебя всегда готов, только попроси, — ответил тот, переминаясь с ноги на ногу. — Ты когда вообще вернулся? Чего не заходил?

Вера бросила на Костю вопросительный взгляд, но тот смотрел на Мясникова.

— Да так. Некогда было.

— Ну понятно. Ты заглядывай, не забывай. И это…

Костя поднял руку в предупреждающем жесте, но Мясников все-таки договорил:

— Если работа будет, дай знать.

Костя торопливо кивнул, бросил приятелю «пока», и они с Верой пошли вниз по ступенькам.

— Понравилось кино? — спросил Костя, и Вера кивнула, решив не добавлять, что видела «Голубого ангела» раз десять, не меньше. Временами, когда нападало элегическое настроение, она могла усесться где-нибудь в открытом кафе на Ринге, заказать рюмку айсвайна и, поставив перед собой планшет, пересматривать старинные фильмы вроде этого.

— Что у тебя дальше по программе? Кино было, теперь театр? Время подходящее, — пошутила она.

Костя шутки не оценил; брови у него съехались на переносице, рот скривился.

— Нет уж, только не театр, — ответил он едко.

— Тогда пойдем ко мне. Надо вещи собирать.

— Ты завтра рано уезжаешь?

— Ну да. В девять на «Ласточку», чтобы успеть к самолету.

— Я думал, за тобой пришлют машину. Служебную.

— Пришлют. Только уже дома, в Вене.

— Дома, в Вене, — автоматически повторил Костя. — Хорошо живешь, Вера… как тебя по отчеству?

— Леонидовна.

— А фамилия?

— Эдлингер.

— Вера Леонидовна Эдлингер. Как в кино. Или в пьесе какой-нибудь.

— Опера «Мимолетное увлечение», ария заморского гостя… Так мы идем? Или я одна? — Вера остановилась, посмотрела Косте в глаза.

— Идем, конечно. У нас еще по программе прощальный ужин. Торжественный, прошу заметить.

— Тебе вчера было мало? Как, кстати, голова — не болит?

— Ты о моей голове не беспокойся, она в полном порядке. Пойдем, будешь складывать чемоданы, а я тебя беседой развлеку.

В номере Вера действительно достала из шкафа небольшой чемодан на колесиках с выдвижной ручкой, открыла его и положила на пол. Побросала туда с полок футболки и джинсы, пару свитеров, пиджак прямо вместе с вешалкой. Костя тем временем развлекался с умной колонкой, заставляя проигрывать какие-то русские хиты, которых Вера не знала.

Она зашла в ванную, прикрыла дверь, окинула взглядом расставленную на столешнице косметику, кремы и флаконы. Потом сняла рубашку, сбросила брюки и постояла перед зеркалом в одном белье. Распустила волосы, встрепала их немного, приподняв на макушке.

В таком виде предстала перед Костей, который, еле слышно охнув, велел колонке замолчать и поднялся Вере навстречу.

Его объятия были мягкими, вкрадчивыми и не вызывали желания отстраниться или воспротивиться. Пальцы — на удивление нежные для мужчины — пробежали по ее позвоночнику от шеи до поясницы, теплая ладонь легла на бедро.

Она потянула Костю к кровати, но он, помотав головой, подхватил ее и усадил на стол. Теперь их лица были на одной высоте, ее, пожалуй, даже немного выше. Костя осторожно спустил ей с плеч лямки бюстгальтера. Отступил на шаг и, не сводя с Веры глаз, начал расстегивать пуговицы у себя на рубашке.

Она сама сняла бюстгальтер, бросила на пол, Костя освободился от рубашки и джинсов и прижал ее к себе, кожей к коже. Вере казалось, что ее обволакивает неслышная музыка, и она закрыла глаза, чтобы уловить ее и постараться запомнить. Костины волосы щекотали ей ухо, потом опустились ниже — это он поцеловал Вере ключицу и тонкую вену, пульсирующую над ней. Его руки легли ей на грудь, легонько сжали, потом скользнули вниз; Костя снял Веру со стола и уложил на постель.

От того, что это именно он лежит рядом, от нереальности происходящего Вера чувствовала себя как во сне или фантазии, которая вот-вот промелькнет и растает. Она держалась за него, даже когда все закончилось, гладила по волосам, по руке, подсунутой ей под спину. Потом наконец расслабилась и выдохнула, позволив Косте перевалиться на бок. Он полежал так, разглядывая ее профиль на фоне серебристо-голубой стены и зеркальной двери шкафа. В зеркале отражалась тонкая Верина нога, согнутая в колене, волосы, разбросанные по подушке, плавный холмик груди.

Костя сел, прислонясь к изголовью кровати, поискал на полу свои джинсы и вытащил пачку сигарет.

— В номере нельзя курить, — предупредила его Вера.

— Я знаю. Выйдем на балкон?

Костя натянул джинсы на голое тело, Вера накинула плащ. Балкон смотрел на задний двор отеля; там было пусто, если не считать пары кошек, дремавших на скамейке. Приближался вечер, и солнце садилось, расцветая оттенками рыжего, алого и багрового. На перила балкона приземлилась стрекоза, помахала хрустальными крылышками. Вере показалось, что она косится на нее подозрительным круглым глазом.