Во втором действии отец уже не спал, а внимательно следил за сюжетом, переглядывался с Костей на особенно страшных или захватывающих эпизодах. Такой близости с отцом Костя давно не ощущал, и их совместный поход в театр стал для него одним из главных детских воспоминаний.

В следующий раз Костя оказался в том же театре с мамой, и представление понравилось ему куда меньше, потому что действительно предназначалось для детей. Там был какой-то кот, воспитывавший детеныша-чайку, все говорили преувеличенно громко, и назидательная подоплека так бросалась в глаза, что Косте стало неловко. На предложение мамы посмотреть попозже «Гуси-лебеди» Костя ответил решительным отказом.

Потом вместе с классом он оказался в ТЮЗе, где показывали «Тома Сойера». Марка Твена Костя прочел от корки до корки, все собрание оранжевых томиков с черно-золотой рябью на корешках, и рассчитывал получить удовольствие. Вместо этого он увидел на сцене женщин с перетянутой грудью, говоривших тонкими «мальчишечьими» голосами, и пришел в искренний ужас. ТЮЗ на этом тоже отпал.

Зато у Костиного одноклассника по имени Рома Городецкий оказался в цирке знакомый клоун, и Городецкий пообещал, что клоун проведет их с Костей за кулисы. Костя отпросился у мамы — она не запрещала ходить, куда ему хочется, но просила предупреждать, — и они с Городецким отправились в цирк.

Больше всего Костю впечатлил настоящий оркестр — такого он не ожидал. Оркестр сидел в специальной ложе, и оттуда ярко блестели духовые. В первом действии выступали акробаты, фокусник и вольтижеры на лошадях. Клоуну удалось посадить Городецкого с Костей в первый ряд, и лошади проносились на расстоянии вытянутой руки от них, громко ударяя по арене копытами. От них шел резкий звериный запах, трепались по ветру длинные хвосты, мужчина в центре щелкал кнутом, чтобы лошади бежали быстрее.

В тот момент Косте еще было интересно, но, когда они оказались за кулисами, и он увидел этих же лошадей, устало топтавшихся в грязноватом углу, а рядом клетки с обезьянками, медведя с вырванными когтями на тяжелой цепи и сиротливого понурого тигра, у него стало тесно в груди и захотелось плакать.

Клоун был откровенно пьян, красная пластмассовая шляпка болталась на резинке у него на шее. Усмехаясь, он подвел их к девушке-акробатке, бесстыдно поправлявшей белые колготки в проходе, ведущем на сцену. Представляя ее — «наша Катенька», — клоун шлепнул акробатку по округлому заду, а она даже не поморщилась, только расхохоталась.

Цирк запомнился Косте каким-то вертепом, где мучают животных и насмехаются над детьми. Больше он туда не ходил, сколько Городецкий его ни звал, обещая даже участие в представлении в роли подсадного.

В школе Костя продолжал учиться на отлично — только ради того, чтобы к нему не приставали. Он понимал, что четвертки, а тем более тройки, вызовут у мамы некоторые вопросы, поэтому носил пятерку за пятеркой, но настоящего интереса ни к одному предмету не испытывал. Наверное, мог бы полюбить литературу, но у них появилась новая учительница, Татьяна Викторовна, похожая на суетливую наседку и во все сующая свой нос. Ей важно было знать, о чем они думают, кто с кем дружит, кому кто нравится. Наверное, Татьяна Викторовна любопытствовала от доброты душевной, не желая им зла, но ее улыбочки, попытки влезть в душу и «поговорить как друзья» весь класс воспринимал в штыки.

Разочарованный школьным курсом литературы, Костя обратил внимание на кино. К тому времени пресловутый «Буревестник» благополучно закрылся, и на его месте кооператоры натыкали множество мелких магазинчиков, торговавших китайским барахлом. Потом стихийный рынок схлопнулся, какое-то время помещение пустовало, и вдруг там возник киноклуб. Кажется, кто-то из новых владельцев здания увлекался кино, потому что выбор фильмов оказался на редкость причудливым. Поздно вечером, когда заканчивались «коммерческие» сеансы, там крутили Антониони, золотой век Голливуда, еще какие-то очень старые ленты.

Костя приходил — один или с Городецким, с которым только и водил дружбу, — усаживался с краешку в последний ряд и смотрел как зачарованный, впитывая непонятные сюжеты, усваивая их не разумом, а кожей. Ему казалось, он начинает понимать, чем ему хотелось бы заниматься. Точно не медициной и не наукой. Он будет фантазировать, а потом переносить свои фантазии в жизнь. Кажется, такая профессия называется «режиссер».

Придя к этому осознанию классе в восьмом, Костя начал готовиться. Он еще не выбрал для себя, хочет работать в театре или в кино. А что, если совмещать? Сил у него много, он сможет. В школе он попробовал собрать театральный кружок, но в дело тут же вмешалась Татьяна Викторовна со своей вечной заботой. Очевидно, ей хотелось угодить Костиной маме, которую повысили до директора, и она всячески старалась «помогать и направлять». Костя, ни в какой помощи, тем более в «направлении», не нуждавшийся, злился и старался избавиться от нее.

С этой целью, назначая сбор, он называл Татьяне Викторовне неправильное время, и она появлялась, когда все уже расходились по домам. Костя строил изумленную гримасу, делая вид, что это учительница ошиблась — очень жалко!

На просмотр в труппу он пригласил всех желающих, но сам устроил довольно жесткий отбор. Многие тогда на него обиделись, но Костя стоял на своем: раз он тут главный, то и решать ему. Мама вызвала его на разговор, усадила перед собой за столом на кухне и посоветовала быть снисходительнее. Ей, как директору, привычно было улаживать конфликты и мирить спорщиков, но Костя уперся: он не хотел у себя никаких толстых девочек в очках, вроде дочки Татьяны Викторовны, которая изо всех сил рвалась в театр, не хотел ничьего присмотра и контроля.

Тем не менее к одному маминому совету Костя прислушался и вместо полноценного спектакля начал с простенькой сборной солянки из стихов с музыкальными номерами.

Очень серьезный, он сидел возле кулисы на сцене и беседовал с «артистами». Они должны были сами выбрать стихотворение, которое собирались прочитать, и Костя комментировал их выбор, одобрял или отвергал. Своих предпочтений старался не выказывать, но добивался от будущего спектакля цельности, поэтому в основном вышла подборка любовной лирики: Блок, Ахматова, Есенин.

Косте очень хотелось, чтобы мама увидела премьеру вместе со зрителями, но она включила директора и заставила их устроить прогон, чтобы «утвердить спектакль». Сцепив зубы, Костя согласился, и мама пришла, села в первом ряду, поправила на коленях узкую юбку и приготовилась слушать.

Первым выступал тот самый Городецкий, с которым Костя когда-то ходил в цирк. Чувствуя себя юным Пушкиным, читающим стихи в Царскосельском лицее, он заложил руку за лацкан пиджачка и вступил: «Предчувствую Тебя… Года проходят мимо». Мама едва заметно улыбнулась.

Прогон прошел удачно: как директор школы, мама спектакль утвердила, разрешила повесить афиши и отпечатать на своем принтере приглашения. Артисты раздавали их знакомым и родственникам, те, уже на словах, звали посмотреть еще людей. В результате в актовом зале не хватило места, пришлось принести из физкультурного скамейки и поставить под окнами, по бокам. Кто-то все равно стоял, утверждая, что так лучше видно сцену.

Музыкальное сопровождение включал из радиорубки Мясников — прошлогодний выпускник, не попавший в институт, которого мама, пожалев, устроила временно в школу подсобным рабочим. Мясников оказался настоящим меломаном, приволок в радиорубку свою коллекцию дисков, и музыку подобрал — при Костином активном участии, — очень удачно.

Спектакль — точнее, концерт, — вышел стройным, красивым и прочувствованным. После каждого номера артистам аплодировали, а тем, кто сумел привести больше родни и друзей, даже кричали браво и бис. Затея с театром явно себя оправдывала.

Поскольку учебный год заканчивался, Костя взял паузу на время летних каникул, чтобы выбрать материал для будущей постановки, на этот раз уже настоящей. Татьяна Викторовна настояла, чтобы пьеса была из школьной программы, и Костя выбрал «Горе от ума». Его так и подмывало самому сыграть Чацкого, прогрессивного и непонятого провинциальным окружением, но потом он решил, что все-таки останется режиссером. Непосредственный контакт с публикой его слегка страшил. Пусть уж лучше другие, раз такие смелые, стоят под светом софита, которым управлял тот же Мясников из своей радиорубки. Он все для них придумает, покажет, как надо — и уйдет в тень.

Времени на размышления у него было достаточно — целые каникулы. Костя крутил в голове сюжет, поворачивал так и этак. Ему хотелось перенести пьесу в современную обстановку, поэтому Фамусова Костя превратил в чиновника из городской администрации, Молчалина — в его зама, Софью — в избалованную студентку, разъезжающую на «порше».

А когда начались репетиции, у Кости случился первый в жизни роман. До этого ему, конечно, нравились девочки, обычно не одноклассницы, а постарше, но тут сердцем режиссера завладела, по закону жанра, актриса, исполняющая главную роль — Софьи то есть.

Звали Костину пассию Маргаритой. Дерзкая, задиристая, Маргарита прекрасно училась и на все имела свое мнение. В данном случае она тоже проявила инициативу: осталась с Костей после репетиции в темном актовом зале, за занавесом в углу сцены, притянула его к себе и поцеловала с языком, так что у него перехватило дыхание. Почувствовав это, Маргарита не ослабила напор, а наоборот, прижалась к нему всем телом, сунула руку под рубашку и стала гладить по животу. Так к Косте не прикасался еще никто и никогда; он похолодел, потом, наоборот, раскалился, как утюг, чувствуя, что щеки предательски краснеют, а в джинсах становится тесно. Маргарита отстранилась, сверкнула на него карими глазами, зацепила указательным пальцем за ремень. Костя оторопел. На что она намекает? Это произойдет? Здесь? Сейчас?