— Праздник же! — настаивал Рыбак.
И тогда, чтобы поставить жирную точку в разговоре, тоном, дававшим понять, что дальнейшее обсуждение вопроса отменяется, Кристина сказала:
— Наш преподаватель по философии говорил: «Чтоб праздник отличить от буден, давайте в праздник пить не будем!»
Тут девушка из компании, стоявшей за соседним столиком, обернулась и удивленно посмотрела на нее.
— Кристина? Светлова? — после непродолжительной паузы неуверенно спросила она.
— Вот тебе и венцы, — пробормотал Рыбак.
А Кристина растерянно кивнула:
— Да…
— Я Ольга… Ольга Котова…
— Ольга?.. — по ее лицу пробежала улыбка узнавания. — Ольга!
Она порывисто шагнула вперед, девушки тепло обнялись, а затем синхронно спросили:
— Какими судьбами? — и засмеялись.
— Это мои коллеги, — первой ответила Кристина. — Приехали в Вену на выходные. Ася, Иван, Федор и Тимур.
К этому времени Федор с Тимуром уже расставляли на столе бумажные тарелки с аппетитными загорелыми колбасками, при виде которых рот невольно наполнился слюной.
— А это — мои, — в свою очередь представила стоящих за соседним столиком Ольга. — Фигаро…
— Тот самый Фигаро? — спросил Федор, сражаясь с колбаской с помощью пластиковых ножа и вилки.
— Представьте себе, — усмехнулся невысокого роста блондин с выбритыми висками и креативным пучком на макушке — явно не обошлось без стайлинга. Он взял со стола бутылку, слегка встряхнул ее, отработанным жестом заправского сомелье снял фольгу, сдернул мюзле и еще раз, уже более энергично, встряхнул. Пробка с хлопком вылетела в венское небо, следом хлынула пена куда попало — в стаканчики, на стол и даже на газету хмурого гражданина. Тот нахмурился еще больше и, что-то пробормотав, отошел к соседнему столику. — Приятно встретить соотечественников, — сказал как ни в чем не бывало Фигаро. — Присоединяйтесь!
Кристина тут же воспользовалась приглашением. Не ради дармового шампанского — ей действительно приятно было встретить одногруппницу. Следом, прихватив тарелку с непобежденной колбасой, подскочил Федор.
— Это Нана, — продолжала представлять спутников Ольга.
— Нана? — Федору наконец-то удалось справиться с колбаской, и, насадив кусок на вилку, он уставился на высокую брюнетку в темно-синем с едва заметной белой полоской брючном костюме. — Красивое имя. Наверное, грузинское?
Девушка скривила губы, отчего ее лицо приобрело холодное и злое выражение.
— Если каждый, кто задает этот вопрос, давал бы мне сто рублей, я бы уже насобирала на квартиру в центре Москвы.
— А это Славик и Антон, — продолжала Ольга, очевидно, не в первый раз слышавшая эту отповедь Наны.
— Славик — это я! — невысокий блондин похлопал себя по груди.
Антон, высокий и полный, задумчиво кивнул.
— Ну вы с нами или нет? — нетерпеливо спросил Фигаро, обращаясь к Тимуру, Ивану и Асе, по-прежнему стоявшим у соседнего столика.
— Ася… — позвала Кристина.
Та, не сводившая удивленных глаз с Фигаро, не заставила себя долго уговаривать. За ней к компании присоединился Тимур. Рыбак еще пару секунд постоял в раздумьях, а затем оторвался от столика с таким трудом, словно за те минуты, пока кусок железа служил ему подпоркой, тот врос в его бок и пустил там корни.
— Тост? — Ольга посмотрела на Фигаро.
— За Моцарта и Сальери, — торжественно провозгласил тот.
— За Сальери, — повторил Антон.
Тост показался Кристине странным, и пять минут тому назад она была против распития спиртных напитков на улице, но под взглядом Фигаро, направленным на нее, она смешалась и протянула руку. Стаканчик показался неприятным — мокрым и холодным, но шампанское понравилось. Фруктово-цитрусовое, с легкой кислинкой, оно показалось ей дерзким. Таким же, как Фигаро, который, несмотря на гламурный облик, выглядел вполне мужественно.
— «Моцарт и Сальери» — это спектакль, который мы ставим, — пояснила Ольга.
Глаза у Аси удивленно расширились.
— Пушкина? — уточнила она, обращаясь к Фигаро. Филолог по образованию, Ася с трепетом относилась к классике.
Лебедев, которому, очевидно, не понравилась интонация, с которой было произнесено это имя, недовольно фыркнул:
— Как можно вводить народ в заблуждение? Ведь уже всем и каждому понятно, что Сальери не травил Моцарта! Правда, Михалыч?
На застывшем лице Тимура, как обычно, не отразилось никаких эмоций.
— Правда, — подтвердил он. — В 1997, если память мне не изменяет, году в Милане состоялся суд над Сальери. В итоге подсудимый был оправдан в связи с отсутствием состава преступления.
— Вот-вот, — закивал Лебедев, — это просто треш какой-то. Я бы на месте родственников Сальери подал иск на родню Пушкина за клевету.
— Какая же клевета? — мягко возразила Ася. — Это художественное произведение…
— Если художественное, то надо было хотя бы фамилии поменять. Типа Иванов и Сидоров! — возразил Федор и радостно заржал — до того смешной ему показалась собственная шутка. Спустя полминуты, поняв, что смеется один, он успокоился, пожал плечами и вопросительно посмотрел на Кристину. — А что? Не так?
— Мне кажется, во времена Пушкина версия отравления Моцарта Сальери была вполне актуальна, — сказала она.
— Нана, — обратилась Ольга к подруге, медленно потягивающей шампанское, — скажи!
— И да, и нет, — глубокомысленно заявила она, и Кристина поняла, что это не первая ее порция алкоголя за этот вечер.
— Ну Нана! — с гримаской обиженного ребенка простонала Ольга.
— Мы же договорились — завтра, — отрезала та.
И тут Тимур Молчанов, который всегда и везде предпочитал своим поведением оправдывать фамилию, сказал негромко:
— Насколько мне известно, Сальери сам сознался в содеянном…
Тут он посмотрел на Нану с улыбкой, крайне доброжелательной, но с долей вызова. Причем это заметила только Кристина, с некоторых пор научившаяся считывать неуловимые постороннему глазу эмоции Тимура. И сейчас в его взгляде промелькнуло что-то сродни пресловутому 25-му кадру, который не привлекает внимания, но откладывается в подсознании. Впрочем, в отличие от 25-го кадра, на поверку оказавшегося элементарным мошенничеством, взгляд Молчанова был способен оказывать воздействие на подсознание человека. Иначе почему Нана, явно не приветствовавшая появление чужаков, вдруг сменила гнев на милость?
— Документально это нигде не зафиксировано, наоборот, Бетховен в своих разговорных тетрадях отрицает версию отравления Моцарта. И сам Сальери перед смертью говорил, что на нем нет этого греха.
Тем временем Фигаро снова наполнил «бокалы».
— За Моцарта! — провозгласил он, подняв бумажный стаканчик.
— За Моцарта, — хором отозвались присутствующие.
— И чем вы с коллегами занимаетесь? — спросила Ольга, когда с шампанским было покончено.
— Консалтингом, — ответила Кристина, пытаясь краем уха услышать продолжение разговора Тимура с Наной. Похоже, тема Моцарта заинтересовала и Асю, и, отлепившись от нее, она подошла ближе. Следом, разумеется, потянулся Лебедев. Компания, как это часто бывает после второго (а может, и не второго) бокала, разделилась по интересам: встреча выпускников (Кристина и Ольга), беседы на производственные темы (Фигаро, Антон и Славик), группа поддержки Пушкина и Сальери (Нана, Ася, Тимур и Лебедев). И только Рыбак продолжал держать нейтралитет, терзая пластиковым ножом забытую Асей колбаску.
Когда работаешь в одном помещении с коллегами, волей-неволей приобретаешь свойство слышать все, что происходит вокруг тебя. Вот и сейчас Кристина пусть не дословно, но улавливала, о чем идет речь в каждой группе.
Фигаро, Антон и Славик ссорились. Вернее, тон задавал Славик. Словно маленький задиристый воробей, он поочередно наскакивал на своих собеседников. Похоже, этот разговор заходил у них не в первый раз.
— Ты же обещал! — выговаривал Славик невозмутимому Фигаро. — Обещал, что я буду Моцартом.
— Разумеется, обещал, — согласился Фигаро. — При условии, что ты научишься играть на фортепиано как Моцарт.
— Я свидетель, — кивнул Антон.
— Ты вообще молчи! — наскочил на него претендент на роль Моцарта. — Сальери, между прочим, был худым. А у тебя центнер лишнего веса!
— Ну и ладно, — с невозмутимостью слона, преследуемого Моськой, отмахнулся Антон. — Зато мне не надо играть.
— Можно врубить фанеру, а я буду только изображать игру. Это же легко.
— Ага! Легко! Да только у тебя руки, как грабли. И пальцы не бегают, а ползают.
— Как будто в зале сплошные знатоки пальцев соберутся…
— Соберутся, не соберутся, мне халтура не нужна! — возразил Фигаро. — Да и не похож ты на Моцарта.
— А он похож на Сальери? — взвился Славик.
— Он — похож! — попытался урезонить спорщика Фигаро, но ничего путного из этого не вышло.
Ольга тем временем рассказывала о своей жизни после окончания института. На работу по специальности устроиться она не смогла: там, где обещали мало-мальски сносную зарплату, требовался специалист с опытом. Новоиспеченных же экономистов брали на такие копейки, что хватало лишь на проезд к месту службы да незамысловатый обед. Рассказывать, что сама проработала почти четыре года за те самые копейки, Кристина не стала. В отличие от Ольги она рискнула начать с азов, и в итоге риск оправдался. Одногруппница же, помыкавшись в поисках работы и попробовав себя в различных ипостасях, наконец встретила Фигаро. Дальше шла многословная ода его организаторским и прочим талантам, которую Кристина слушала уже вполуха, сосредоточив внимание на нешуточном споре, разгоравшемся между Наной и Асей. Раскрасневшаяся Ася доказывала, что Александр Сергеевич вовсе не хотел своей маленькой трагедией опорочить имя Сальери, винила во всем немецкие газеты, дезинформировавшие солнце русской поэзии. И хотя на ее стороне был численный перевес в лице Федора, Нана явно побеждала, парируя Асины доводы сокрушительными аргументами.