С помощью Лебедева Ася отыскала в его смартфоне заметку Пушкина «О Сальери», написанную в 1833 году: «В первое представление Дон Жуана, в то время когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью… Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать Дон Жуана, мог отравить его творца» [Пушкин А. С. Статьи и заметки 1824–1836.].

— Вот, видите, — сказала она, — журналы говорили…

— Те же журналы говорили и об обратном. И по какой-то причине журналы, опровергающие эту историю, в руки Пушкина не попали. Это раз. — С улыбкой, полной сарказма, возразила Нана. — Во-вторых, первое представление «Дон Жуана» состоялось в Праге, и Сальери на нем не присутствовал, так как в это время находился в Вене, где ставил свою очередную оперу. В Вене — да, оперу не приняли: венцы ждали продолжения «Свадьбы Фигаро». По словам автора либретто Лоренцо Да Понте, император Иосиф II, почтивший присутствием премьеру «Дон Жуана» в венском оперном театре, сказал что-то вроде: «Опера божественна, но она не по зубам моим венцам». На что Моцарт, нисколько не огорчившись, ответил: «Ну что же, дадим им время, чтобы разжевать ее». Так что в Вене свистунов было достаточно. Но Сальери вряд ли входил в их число. Он был человеком сдержанным и никогда не стал бы в присутствии самого императора вести себя столь неподобающим образом.

Говоря это, Нана смотрела вовсе не на Асю, грудью стоявшую за любимого поэта, и не на Лебедева, который вместе со своим смартфоном осуществлял ее техническую поддержку, а на Тимура Молчанова. А тот уже не был привычно индифферентен. Напротив, его лицо выражало крайнюю заинтересованность рассказом Наны, а может, и самой женщиной в строгом темно-синем костюме.

Кристина в своем вечернем платье вдруг почувствовала себя разряженной гусыней.

«Что это со мной?» — подумала она, стягивая полы кардигана и пряча лицо в воротник.

— Замерзла? — тут же отреагировал Тимур, и Ольга, прервав рассказ на полуслове, уставилась на нее.

— Нет, — Кристина помотала головой. Ну не признаваться же, что она, кажется, банально ревнует Тимура к умнице Нане.

А та, словно что-то почувствовав, обворожительно улыбнулась:

— Вот представьте, если бы Диккенс написал рассказ о том, что Лермонтов не был убит на дуэли Мартыновым. На самом деле его убил Лев Толстой, позавидовав молодости и таланту?

— Что за ерунду вы говорите! — опешила Ася. — Лев Толстой!.. Лермонтова!.. Позавидовал?.. Чему?.. Сальери завидовал, что Моцарту музыка дается легко, играючи…

— Вы сами в это верите? Ну конечно! «Гуляка праздный» — так, кажется, у Пушкина? Они оба были пахарями, что Моцарт, что Сальери. Но Сальери был признанным авторитетом, имел должность при дворе, деньги. Это Моцарт должен был завидовать Сальери.

— Дорогая Нана, — примиряющим тоном сказал Тимур («Ого! Она уже дорогая!» — внутренне возмутилась Кристина), — я поражен вашей эрудицией.

— Она у нас диссертацию защитила по Моцарту, — открыла тайну коллеги Ольга. — Так что с ней спорить бесполезно.

— Кстати, — снова обращаясь исключительно к Тимуру, сказала Нана, — я завтра обещала организовать маленькую экскурсию, посвященную Моцарту. Совсем маленькую… Не хотите присоединиться?

— Мы завтра уезжаем, к сожалению, — поспешила ответить Кристина. — И у нас другие планы.

— Кристина! — застонала Ася. — Я бы так хотела послушать…

— Нападки на Пушкина? — тут Кристина словно увидела себя со стороны и ужаснулась: ну какая же она дура! Но поделать с собой ничего не могла — ведь эта защитительница диссертации по Моцарту ни много ни мало договаривается с Тимуром о свидании! У всех на глазах!

— Хотелось бы уточнить. — Рыбак, благополучно подъевший все колбаски, наконец обрел дар речи. — Если вы так относитесь к произведению Александра Сергеевича, почему выбрали для постановки именно его?

— Потому что Пушкин — наше все, — важно заявил Фигаро, а Ольга пояснила:

— Фигаро получил грант в честь 222-й годовщины со дня рождения Пушкина на продвижение творчества поэта в широкие массы. Наш проект станет интересен зрителям различных возрастов и социальных слоев. Это будет сплав гениальной лирики Пушкина и не менее гениальной музыки Моцарта. Мы планируем объехать всю Россию и не только. За границей живет огромное количество наших соотечественников, которые с удовольствием поддержат нас материально…

Несмотря на бодрый спич, финансисту в душе Кристины почему-то не верилось в успех подобного проекта. Нет, конечно, какую-то аудиторию они, может, и соберут, но насколько это будет выгодно… Грант — это хорошо, но любые деньги имеют обыкновение заканчиваться, причем чаще всего в самый неподходящий момент.

— В защиту Пушкина могу добавить, — сказала Нана, — что своей маленькой трагедией он фактически увековечил имя Сальери. Не напиши он ее, помнили бы мы сегодня его имя? Кто, кроме специалистов, может сказать, кем были Джованни Паизиелло [Джованни Паизиелло (1741–1816) — итальянский композитор и педагог.], Доменико Чимароза [Доменико Чимароза (1749–1801) — итальянский композитор. Он был центральной фигурой в опере, особенно комической, в конце XVIII века.], Висенто Мартин-и-Солер [Висенте Мартин-и-Солер (1754–1806) — испанский композитор, работал в Италии и Австрии, последнюю треть жизни провел в России.], Джузеппе Сарти? [Джузеппе Сарти (1729–1802) — итальянский композитор и дирижер. Около двадцати лет жил и работал в России, внес существенный вклад в историю российской музыкальной культуры.] А ведь во времена Моцарта их имена имели более высокий вес. Имя человека живо, пока о нем помнят, и в какой-то момент становится безразлично, гением или злодеем. — Нана пожала плечами и, немного помолчав, добавила, глядя в упор на Молчанова:

— Так что? Вы хотите завтра послушать про Моцарта?

— Хотим! Кристина, правда мы хотим? — взмолилась Ася.

— Конечно, хотим, — не преминул поддакнуть Лебедев.

— Хотим, — пришлось согласиться Кристине, хотя никакого желания вновь встречаться с Ольгиной компанией у нее не было. — Мы же хотим, Тимур?

У нее еще оставалась надежда, что тот с невозмутимым видом напомнит о договоренности с Андреем, но он — вот же предатель — только кивнул:

— Разумеется. — И, предваряя невысказанный вопрос, добавил: — Не беспокойся, с Андреем вопрос я решу.

Глава 3

— Так что там с Фигаро? — Кристина вздрогнула от неожиданности, вынырнула из воспоминаний и вопросительно уставилась на Асю. Та смутилась. — Прости, если помешала! Мне показалось… Я подумала…

— Мы будем расследовать Фигаро? — сформулировал ее мысль Федор.

И хотя Асе — учительнице русского языка — не понравилась столь небрежно построенная фраза, Асе-детективу предложение пришлось по душе, и она несколько раз кивнула.

Однако Кристина предложение не одобрила.

— Конечно же нет. У нас и без него работы полно.

— Как по мне, — с опаской покосившись на Асю, заявил Рыбак, — от его смерти спектакль только выиграет.

Сколь ни жестоко звучала эта фраза, Кристина была вынуждена согласиться с ее справедливостью.

Встреча с Ольгой Котовой в Вене и приглашение на премьеру уже успели подзабыться, когда, неделю назад, одногруппница напомнила о себе.

— Кристина, привет! — голос Ольги переполняла радость. — Не забыла? Коронавирусные ограничения сняли, и в субботу мы наконец-то выносим «Моцарта и Сальери» на суд широкой публики. Как вы? Пойдете? Прислать приглашения?

Положа руку на сердце, идти не хотелось. С одной стороны, ничто так не укрепляет коллектив, как совместные походы на культурные мероприятия. Но почему-то сразу вспомнилась Венская опера, колбасная лавка с мятным зайцем на крыше, встреча на следующий день в соборе Святого Стефана, и в особенности взгляды, которыми обменивались Тимур и Нана. Конечно, отрицать бессмысленно — о Моцарте она рассказывала здорово, как-никак кандидат искусствоведения, защитившая диссертацию именно по этой теме. И все-таки…

Кристина окинула взглядом коллег. Ася с Федором что-то горячо обсуждают, Рыбак режется в «Морской бой», Тимур с головой погрузился в чтение Financial Engineering News. Ася, разумеется, будет очень рада пойти, а Лебедев, даже если есть какие-то планы, ни за что не откажется составить ей компанию. Рыбак, хотя и не любитель театра, не отпустит Асю одну. Остается Тимур. Пойдет? Не пойдет? Как бы хотелось, чтобы пошел… Как бы не хотелось…

— Алло, Кристина, ты еще тут? — нетерпеливо окликнула бывшую одногруппницу Ольга, и Кристина решилась:

— Прислать, пять.

Приглашения и еще пахнущую типографской краской программку в тот же день принес курьер.

«Наверное, это была плохая идея — устроить культпоход на спектакль», — подумала Кристина, рассматривая черно-белый буклет, который венчал автопортрет Пушкина, а замыкало изображение Моцарта. Не того, что растиражировано на одноименных конфетах и разнообразных сувенирах, продававшихся в Вене на каждом углу, — белый парик с буклями на висках, мясистый нос, пристальный взгляд. Это был незаконченный портрет, написанный другом Моцарта: пышная грива темно-русых волос, грустные глаза. Композитор напоминал печального скворца. Нана рассказывала, что он очень любил птиц. В доме Моцартов всегда жили канарейки, скворцы. На похороны своей любимой птицы Вольфганг потратил 8 флоринов 56 крейцеров. Ровно столько же дал на похороны композитора друг семьи барон Готфрид ван Свитен, добавив дополнительно 3 крейцера на похоронные дроги…