С болезненной горячностью он стал рассказывать о незнакомце, заказавшем ему «Реквием», делиться с Сальери своими страхами.

Тот, успокаивая его, сказал:

И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти «Женитьбу Фигаро».

Тут боковая дверь с шумом распахнулась, прожектор метнулся и высветил фигуру Фигаро. Белая широченная рубашка с рюшами, расстегнутая на груди, черные штаны до колен, распущенные вьющиеся волосы — и Моцарт, и Сальери мгновенно были позабыты, все внимание сосредоточилось на нем. Заиграла музыка, и Фигаро, идя по проходу, запел:

— Ла-ла-ла-лейла, ла-ла-ла-ла!

С точки зрения Кристины, пел он здорово: с чувством, с воодушевлением, но абсолютно не к месту. Если танец и «Маленькая ночная серенада» украсили спектакль, то ария была подобна осиновому колу, вбитому в его душу. Она перерубила нерв действия, фактически убив его. Вряд ли в зале остался хоть один зритель, которому было дело до борьбы в душе Сальери, до сумасшествия Моцарта. Они, словно отыгравшие свое и забытые на сцене марионетки, поблекли, потеряли смысл. Сейчас здесь царил Фигаро. Поминаемый Пушкиным мимоходом, он превратился в главное действующее лицо.

«Но почему эта ария? — недоумевала Кристина. — Это же не Моцарт!» Россини, «Севильский цирюльник». Та самая опера, которую они слушали в Вене. Она написана после смерти Моцарта и, выражаясь современным языком, является приквелом «Женитьбы Фигаро» Моцарта. Кристина покосилась на сидящего рядом Тимура, но на его лице не отражалось никаких эмоций.

— Это Моцарт? — громким шепотом спросил Лебедев у Аси, перегнувшись через сидящего между ними Рыбака.

— Нет! Тише! — возмутилась она.

Окончание спектакля: выпитый бокал, слезы Сальери — самые что ни на есть настоящие, «Реквием» — все было скомкано, повисло, словно паруса в штиль. Трагедия превратилась в фарс.

Но на щедрость аплодисментов это абсолютно не повлияло. Зал аплодировал минут десять. Какая-то очень высокая и худая женщина в несуразно длинной тунике, отчего она казалась еще выше, и широких брюках вручила Нане букет роз, который та, смутившись, сунула Фигаро.

Выходя из зала, Кристина столкнулась со Славиком, тем самым, который должен был играть Моцарта.

— Привет! — сказала она, но тот не обернулся, и Кристина решила, что обозналась. Все-таки со встречи в Вене сотрудников «Кайроса» и участников спектакля «Моцарт и Сальери» прошло довольно много времени.

Раздражение и разочарование — вот два чувства, с которыми Кристина вернулась домой. Хотя, если откровенно, частично их вызвал не столько спектакль, сколько поведение Молчанова. Проводив Кристину до подъезда, он не стал напрашиваться на чай-кофе, а она сама не решилась его пригласить.

Ну вот и все. Пока мысли Кристины витали где-то далеко, мозг привычно выполнял свою работу. Пробежав глазами подготовленный документ и оставшись удовлетворенной его содержанием, она переговорила по телефону с заказчиком. Браться за что-то новое не хотелось. Пожалуй, есть смысл уйти с работы пораньше — ведь ей еще нужно ехать за Настей Дубровиной в детский сад на Вокзальной.

— Уже уходишь? — удивилась Ася. — Может, пойдем выпить моккачино?

Вкуснейший моккачино подавали в кафе в двух шагах от офиса «Кайроса», и Кристина, как бы ни была загружена работой, практически никогда не отказывалась от подобного предложения. Но сейчас его подоплека была шита белыми нитками. «Расследование Фигаро» — вот что хочет обсудить Ася. А какое может быть расследование, если они даже фамилию его не знают? Вряд ли в паспорте и прочих официальных документах режиссера-постановщика «Моцарта и Сальери» фигурирует имя персонажа Бомарше.

— Завтра, завтра! — покачала головой Кристина и, подхватив со стола сумку — увесистую торбу, в которую помещался ноутбук и пара-тройка объемистых папок, — поспешила к двери.

— Завтра так завтра, — пожала плечами Ася под звон колокольчика над входной дверью, провожающего Кристину.

Глава 4

Стоило Кристине сесть в машину и пристегнуться ремнем безопасности, как в ней проснулся дисциплинированный водитель.

«Как же я повезу ребенка, если у меня нет детского кресла?» — подумала она. Опыта ни в приобретении, ни тем более эксплуатации подобного устройства у нее не имелось. По-хорошему нужно было сразу же поручить это дело бездельничавшему Рыбаку. Он наверняка обрадовался бы возможности прогуляться. Но теперь поезд ушел — не возвращаться же ради этого в офис. Забив в навигатор адрес ближайшего автомагазина, Кристина отправилась в путь.

Первый же вопрос, заданный продавцом-консультантом, симпатичным молодым человеком в темно-синем комбинезоне с красной эмблемой фирмы на нагрудном кармане, поставил ее в тупик:

— А сколько лет ребенку?

— Ну… — Кристина задумалась, — от двух до трех… Или четырех… Разве у вас нет универсального кресла?

— Универсальные есть от рождения до четырех и от рождения до семи. Может, вы знаете вес ребенка? — в голосе продавца Кристина уловила нотки мужского превосходства. Парень определенно насмехался над ней.

— Вес точно не знаю, — она пожала плечами. — Дайте мне то, что до четырех лет, а если не подойдет, я приеду и поменяю. Хорошо?

Разумеется, продавец с радостью согласился, лишь бы поскорее избавиться от покупательницы, желающей приобрести то, не знаю что. Он любезно донес покупку до машины, помог установить кресло и коротко проинструктировал, как им пользоваться, за что Кристина простила ему насмешки.

Обнесенный внушительным забором детский сад на Вокзальной буквально утопал в зелени. У ворот в дежурке ковырялся в смартфоне охранник. Кристина остановилась, решив, что нужно предъявить какой-то пропуск, но секьюрити, скользнув по ней взглядом, очевидно, принял за свою и лишь лениво кивнул в сторону рамки металлоискателя — проходи, мол. Кристина скользнула вперед, рамка пискнула, но страж ворот не отреагировал, и она пошла по дорожке из веселой разноцветной плитки к белому трехэтажному зданию. Внутри оно тоже оказалось веселым: разноцветные двери, на стенах — кувыркающиеся медведи, зайцы, жонглирующие морковками, и белочки с золотыми орешками в лапах. Тишина, царившая в здании, настораживала. Может, она опоздала и всех детей уже разобрали добропорядочные родители? Только бедняга Настя Дубровина тихо грустит где-то в уголке.

Тут одна из дверей — желтая — открылась, и в коридор вышла женщина. Невысокого росточка, с пышным рыжим хвостом, она напоминала одну из нарисованных на стене белочек, только вместо орешка в руках у нее была сумка. Точь-в-точь такая же объемная торба, как у Кристины.

— Здравствуйте! — обрадовалась она.

— Здравствуйте! — Женщина окинула ее цепким взглядом, скользнула по сумке и, очевидно признав коллегу, улыбнулась. — Вы по какому вопросу?

— Я… Меня попросили ребенка забрать. Настю Дубровину из младшей группы.

Кристина вдруг испугалась: сейчас женщина-белочка скажет, что детей могут забирать только родители, а незнакомому человеку с улицы ребенка не отдадут, но та лишь кивнула:

— Да, Настина мама дала добро, чтобы девочку забирали родственники и знакомые. Младшая группа сейчас на прогулке. Пойдемте, я вас провожу.

Свое раннее детство Кристина давно забыла, но в детском саду, куда водила ее бабушка, определенно не было такой замечательной игровой площадки: ярко-зеленое покрытие, оранжевые скамейки, горка, песочница, качели — все новенькое, чистое и радует глаз. Даже деревья, огромные раскидистые липы, наверняка посаженные в прошлом столетии, казались молодыми.

Сначала Кристине показалось, что на площадке никого нет. Но тут сопровождающая ее женщина негромко кашлянула, и с ближайшей скамейки, стоящей спиной к зданию детского сада, вскочила высокая тощая девушка, на ходу пряча в карман смартфон.

— Ой, Елена Александровна, здравствуйте! — запричитала она. — Всех детей разобрали, кроме Дубровиной!

— Здоровались уже, Галина Михайловна, — тоном, не обещающим ничего хорошего, проговорила женщина. Сейчас она уже напоминала не белочку, а скорее рассерженную белку, готовую вцепиться в нарушителя ее спокойствия.

На «Михайловну» девушка со скамейки явно не тянула. Несерьезная какая-то, да еще и телефоном пользуется, хотя это, судя по всему, запрещено в рабочее время. Сейчас женщина-белка ей задаст! Но, похоже, Елена Александровна предпочитала не выносить сор из избы. Разбор полетов состоится обязательно, но позже, без посторонних. Сейчас же она только едва заметно покачала головой:

— Это как раз за Дубровиной.

— За Настей? — уточнила Галина.

— За Настей.

— Настенька! — голосом, полным патоки, позвала воспитательница. — Иди сюда, за тобой пришли.

Откуда-то из-под дерева раздался нечленораздельный звук и появился ребенок в красной футболке и зеленых шортах. Определить на глаз, мальчик это или девочка, было сложно: всклокоченная копна буйных русых кудрей, уже начавшая подживать царапина на щеке и огромные светло-серые глазищи с одинаковым успехом могли принадлежать и тому и другому.