4

Я вышла из кабинета и попрощалась с Артемидой, пообещав ей непременно заходить почаще и получив ценный совет о том, какой длины юбки мне следует носить, чтобы наладить личную жизнь. На лестнице я достала из сумки телефон, чтобы посмотреть, не звонила ли мне Марта (я выключила звук, пока была у господина Лунца). На экране высветилось только новое сообщение: «Не боишься, райская птица? Хочешь дать мне урок?» Только этого не хватало, подумала я. Мало мне истории с исчезнувшим шедевром, так теперь меня достает какой-то псих. «Кто это?» — написала я. Ответ пришел, когда я уже входила в главный зал, где на скамейке посередине меня ждала Марта. «Чело-век». Именно так, через черточку. В сердцах я стерла эту ерунду и поспешила к подруге.

Марта сидела на той же скамейке, что и я час назад, а двое ее отпрысков ползали по полу вокруг. Третий спал, привязанный к Марте модным слингом. Она не обращала внимания ни на кого из них, самозабвенно рассматривала картины и ела булочку, время от времени смахивая крошки с младенческой макушки. Ей никто и никогда не делал замечаний в этом музее, потому что только она могла реставрировать многометровые статуи и потолочную лепнину, и, кроме того, ее обожали за легкий характер. Я села рядом и с удовольствием стала слушать все новости про всех знакомых, чувствуя, как растворяется тревога. Марта была удивительно уютной и умела создать атмосферу комфорта даже на шумном вокзале или в полицейском участке.

— Ты ничего не замечаешь? — спросила я у нее, кивнув на главную картину в зале.

— Как же, намного стала краше! — искренне ответила моя подруга. — Я очень хорошо все рассмотрела, работа отличная. Повозиться, конечно, пришлось, но ты отменно ее освежила. Подчищала кусками? Где совсем потемнело?

Даже она ничего не увидела. Но копия и правда была прекрасная.

— Ну, расскажи, что еще происходит? — сказала она, расправившись наконец с булкой, и теперь с таким же аппетитом смотрела на меня в ожидании моих историй.

Я вспомнила все, что произошло со мной за то время, пока мы не виделись, и решила ничего не говорить про Аптекаря, потому что у меня была новость значительно важнее таинственных домов и спрятанных подлинников.

— У меня свидание! — выпалила я.

— Наконец-то! — Марта всплеснула руками, отчего младенец завозился, а она стала раскачиваться из стороны в сторону, чтобы он не проснулся. — Рассказывай!

И я начала с самого начала, с той выставки, когда мы в первый раз увиделись.

— Как, ты говоришь, его зовут? — переспросила она. — Я знаю многих архитекторов, наверняка и с ним пересекалась.

Я пообещала их познакомить, а Марта посоветовала не забывать, что мне уже не пятнадцать лет, и отнестись хотя бы к этому парню серьезнее.

— Не всю жизнь же тебе куковать с Готфридами и Филиппами Четвертыми или сколько их там было, — сказала она. — Хотя если с этим архитектором не заладится, могу одолжить тебе своего Амедея Отважного, который почивает сейчас у меня в гостиной. Орден Чертополоха, между прочим, это тебе не фунт изюма, да и мужчина отличный, лежит себе тихонько, претензий не предъявляет, хлопот с ним никаких, если не кантовать, веков пять еще протянет запросто. И что самое приятное, исправно приносит денежки!

— А где ты, кстати, его взяла? — спросила я. — Частный музей?

— Нет. Безумный коллекционер. Частное лицо, неприлично богатое. Но человек при этом хороший, об искусстве заботится по-честному. Вот у него действительно дом-музей. Заходишь — голова кружится. Много копий, конечно, но копии очень достойные.

— Копии? — Она попала в точку, и я немедленно уцепилась за ее слова. — Послушай, так он наверняка знает, кто сейчас лучшие копировальщики.

— Ну да, — пожала плечами Марта. — Знает, но не факт, что выдаст, профессия-то, скажем прямо, на грани. Они все время под колпаком. А тебе зачем? Ты сама кого хочешь скопируешь при желании.

— Это не мне, — соврала я. — Один знакомый интересовался.

— А, наш новый друг архитектор, — опять оживилась Марта, и я не стала ее разубеждать. Мне тоже хотелось говорить только о нем. Он и правда мне очень понравился.

5

Мы договорились, что он заедет в семь. Начиная с четырех я стала выглядывать из окна на улицу с интервалом примерно минут пятнадцать. Разумеется, я придумала себе его появление в мельчайших деталях и была уверена, что он приедет на черной блестящей машине и в подарок я получу длинноногие розы непременно алого цвета. Он вышел из лимонного «мини-купера», который припарковал под деревом перед моими окнами, и долго доставал что-то с заднего сиденья. Вопреки моим ожиданиям, вместо цветов он привез с собой довольно большой прямоугольный сверток, перетянутый бечевкой. Похоже, внутри была картина, я подумала, что дарить картину реставратору — это как-то уж слишком, и отправилась открывать ему дверь в большом замешательстве. Марк сразу звонко поцеловал меня в щеку, как будто мы дружили сто лет, прошел в коридор и прислонил сверток к стене.

— Это потом, — сказал он, перехватив мой удивленный взгляд. — Все потом объясню. Ну, показывай, как у тебя тут что. Или давай я сам угадаю, где что и что к чему. — И он, потирая руки, направился прямиком в гостиную.

Удивляясь самой себе, я пошла за ним по собственному дому. Будь на месте Марка кто-то другой, я бы немедленно поставила его на место, не допустив подобной дерзости, но с ним все это было естественно: комфортно, легко и весело. Он вел себя свободно, но не был наглым, не переходил границ, он шутил, и мне было смешно, он подтрунивал надо мной, но мне не было обидно. В гостиной Марк с головой залез в камин, потому что ему стало интересно, что за необычная у него конструкция, в ателье внимательно рассмотрел все картины и сказал, что это самый красивый склад шедевров, какой ему доводилось видеть. В коридоре изучил фотографии на стенах и заявил, что я похожа на свою бабушку, а я не могла не похвастаться моим самым любимым снимком, где она стояла в шляпке под пальмами и игриво улыбалась фотографу.

— Это мама твоего отца?

— Нет, это мама моей мамы. Она придумала назвать меня Агатой.

— Твоя мама воспитывала тебя одна? То есть… как вообще у тебя дела с родителями?

— С родителями у меня все хорошо, — рассмеялась я. — У меня их полный комплект, с этим у меня полное везение, так что моей маме не пришлось мучиться со мной в одиночестве, да она бы и не справилась. Они когда-то работали вместе на…

— Ты часто с ними видишься? — перебил он, не отрывая взгляда от фотографий. — Они живут где-то рядом?

— Они живут в большом старом доме на другом конце города. Видимся мы не то чтобы очень часто, но слышу я их регулярно. Причем иногда даже без телефона. Видимо, некоторые воспитательные моменты записались у меня на подкорке, и когда мне, например, ужасно хочется наделать глупостей, мой мозг быстро находит в архиве подходящую запись выступления моей мамы по этому поводу и врубает мне ее на полную громкость.

Марк даже не улыбнулся моей шутке, а очень серьезно кивнул, как будто со знанием дела.

— А как твои родители? — вежливо поинтересовалась я. — Чем они занимаются? Они, наверное, сильно тебя любят. Ты такой… Мне кажется, ты рос в большой любви.

— Мою маму зовут Агата, — все так же серьезно сказал он и вдруг спросил чуть ли не радостно: — А где у тебя дверь на чердак?

— Чердак? — удивилась я.

— Ну да! У тебя же есть чердак, чтобы там прятаться?

— Чердак есть. Но я не прячусь. От кого мне прятаться?

— Не скажи. — Марк скорчил загадочную физиономию, взял меня за руку и потащил за собой в сторону кухни. — Чердак — крайне функциональное помещение, а прятаться там можно от кого угодно или от чего угодно. Чердаки помогают от разочарований, обид и дурных людей. Да и просто от самого себя там можно прекрасно спрятаться. Я в детстве очень любил забираться на чердак. Однажды, лет в восемь, мы забрались туда с моим другом, долго играли, бесились, а потом так устали, что заснули на коробках со всяким тряпьем, а мама не знала, где мы. И когда мама того мальчика пришла к нам забрать его… В общем, мне конкретно досталось, когда нас обнаружили. И мама моего друга запретила ему со мной дружить. Прямо там, при мне.

— Послушай, — сказала я, — ты, похоже, так настрадался, что я приготовлю тебе что-нибудь выпить. Тем более что ты привел меня ко мне на кухню.

— Кухня прекрасная, — осмотрелся он. — Большая. И много света… А там что?

— Там была старая кладовка и кусок соседской террасы, — крикнула я ему уже в спину. — Теперь — зимний сад. Импровизация на тему! Мне хотелось зимнего сада, но пространство не позволяло, так что пришлось сломать стенку, наделать лишних окон — и вот…

— Здорово! — отозвался он из-за высоких застекленных дверей. — Просто кусок лета! Тогда, конечно, и чердак не нужен. Любишь тут сидеть?

— Люблю. Не так сильно, как в ателье, но тоже очень люблю.

— В ателье ты ведь только работаешь?

— Не совсем. — Я достала с полки лучшие стаканы. — Я счастливый человек: люблю то, чем занимаюсь, и мне, представь, еще и платят за это деньги. Ну разве не красота? Так что ателье — это самое любимое место в доме, я там живу. А конкретно — поселяюсь в той картине, с которой работаю в данный момент. Да-да, не смейся, они для меня такие живые… Каждая картина… это как новая реальность, мне в них спокойно, так хорошо там внутри, пока я работаю. Я даже разговариваю с ними. Я в них прячусь!