Ирина Матлак

Крылья феникса

ГЛАВА 1


Мы застываем в янтаре, где свет — тепло любимых глаз,
Где дыханье и улыбки дороже стоят тысяч фраз.
Ты только меня не пускай — не пускай одной улететь,
Никому, молю, не отдай — с тобой позволь догореть! [Здесь и далее в тексте стихи автора.]

Иногда то, что мы принимаем за случайность, на самом деле является неизбежностью. Закономерностью, которую мы просто не в силах понять.

Сидя на крыше четырехэтажного дома, я любовалась закатом и еще не знала, какую случайность принесет мне грядущая ночь.

Этот вечер был совершенно обычным. Солнце медленно отплывало за горизонт, разбрызгивая по столице лучи, подобные разжиженному золоту. Под ним блестели гладкие черепичные крыши, зелень приобретала спокойные теплые оттенки, как будто август уже закончился и наступила середина осени. Ветер приносил запах дыма, выбивающегося из труб расположенной неподалеку котельной, ароматы свежей выпечки, продающейся в соседнем квартале, и спелых яблок.

Совершенно обычный вечер плавно перетекал в совершенно обычную ночь. Ночь всегда была хитрой — подкрадывалась незаметно, вытесняла свет, чтобы впустить в мир тьму, а вместе с ней — и ее вечных спутников.

В Дрейдере, как и в прочих городах, фонари зажигались еще засветло, и ни один из них не гас раньше чем день снова вступал в свои права. Несмотря на это, мало кто отваживался выходить из дома после наступления сумерек без весомого повода, да и при наличии оного еще раздумывали, а стоит ли оно того.

Опустив взгляд на листы раскрытой тетради, я перечитала написанное и вздохнула. Стихи приходили ко мне сами. Я никогда этому не училась, да и поэзию как таковую особо не любила — попросту некогда мне было ее любить. Но иногда случались моменты, когда меня буквально распирало и казалось, что, не возьмись я за перо, карандаш, уголь, мел, да хоть что-нибудь пишущее, и голова просто взорвется!

В детстве родители хвалили меня, говоря, что, возможно, я сумею развить талант и стать известным поэтом.

Папа… мама… кот, которого все мы звали просто Котом… моя любимая семья, которой не стало десять лет назад. Тот день мне запомнился так отчетливо, что я могла воспроизвести в памяти каждую деталь. И сильный хлесткий дождь, под который выбежала в чем была — босиком, в простом домашнем платье; и стража с тонкой полоской усов, сообщившего, что кеб, на котором ехали родители, упал в ущелье; и приторный, тошнотворный запах дешевой туалетной воды, которой пользовалась моя тетушка…

Тетушка Эльза появилась в моей жизни внезапно. Прежде она не общалась со своей сестрой, но, оставшись единственной родственницей, стала моей опекуншей. В тот день она в компании дядюшки Риуса полноправной владычицей поднялась на четвертый этаж пятнадцатого дома на Истарской улице, да так там и осталась. Нам с Котом пришлось перебраться на чердак.

В свою бывшую комнату я переселялась лишь на пару дней в году, когда нам наносила визит работница службы опеки. Эта худощавая, с мелкими чертами лица женщина очень любила деньги и с радостью принимала их от тетушки сразу после любезного приглашения выпить чаю. До меня работнице дела не было… вернее, было, но лишь формально. Да я особо и не жаловалась. Конечно, отношение ко мне тетушки Эльзы лишь с большой натяжкой можно было назвать сносным, но я быстро научилась с этим мириться. В детстве часто плакала и пыталась бунтовать, а потом перестала. Привыкла, наверное.

А совсем скоро мне исполнится девятнадцать. Я избавлюсь от власти опекунов и смогу жить, как захочу… только вот выставить их из дома вряд ли будет просто.

— Тэм, иди домой! — внезапно позвала сына вышедшая на балкон соседнего дома госпожа Грана. — Уже темнеет! — И тут же обратилась к сидящей в кресле-качалке свекрови: — Свежую прессу читали? Нориан Снэш вернулся в столицу!

— Это сегодня только ленивый не обсуждал, — хмыкнула та, раскуривая трубку. — Надо же, столько лет добровольной ссылки, и тут вдруг возвращается…

— Говорят, сам король призывает его к женитьбе. Такая кровь, такая сила… а избранницы все нет.

— Так ведь сколько выпускниц Института аэллин ему предлагали… — Пожилая женщина чуть понизила голос: — Ты ту историю, наверное, не помнишь. Тогда король младшую принцессу хотел замуж за него отдать. Потом случилось что-то, и Нориан Снэш неожиданно отбыл в приграничные земли. А принцессу скоропалительно за другого выдали.

— Отчего ж не помнить, помню… — задумчиво протянула госпожа Грана. — Сколько лет прошло? Пятнадцать? — и без перехода крикнула: — Тэм, иди домой, кому сказала!

Десятилетний мальчонка в последний раз подкинул мяч, ловко его поймал и припустил к дому. Через несколько мгновений за ним закрылась входная дверь.

— Я тебе вот что еще скажу: нынешний выпуск аэллин одним из сильнейших будет, — выдохнув несколько колечек дыма, произнесла пожилая женщина. — Неспокойно у нас сейчас, наследники сильным домам как никогда нужны. Хочет того Нориан или нет, а женится. Повезло тем аэллинам, которые сейчас в институте обучаются, такой шанс… Эх, была б я помоложе годков этак на пятьдесят…

Невольно прислушавшись к разговору, я не заметила, как начало смеркаться. Наверное, о Снэшах в нашем королевстве не слышал только глухой, и если Нориан правда вернулся в столицу, намереваясь жениться… Впрочем, меня это не касается. Подобным мне с такими, как он, не позволено даже разговаривать. Да что там разговаривать — и вблизи их никогда не увидеть!

В здешних кварталах жили практически низы общества — дальше только трущобы. Хотя само слово «низы» всегда вызывало в моей душе негодование. Правильнее сказать, здесь обосновались простые люди, которым, возможно, повезло немного меньше, чем остальным.

Дом наш хоть и был старым, но все же сохранился лучше многих прочих. Жить на верхнем этаже в некотором смысле было даже престижно. Папа, который обладал потрясающим талантом живописца, при жизни продал немало картин. Одну из них даже купил не слишком знатный, но вполне состоятельный лорд в подарок любимой супруге. Родители сумели выкупить две комнаты, принадлежащие соседям, и с тех пор в нашем распоряжении имелись пара спален, гостиная, кухня и даже отдельная ванная, что являлось настоящей роскошью.

Вернувшись на свой чердачок, я потрепала по голове развалившегося на кровати Кота и по привычке сунула тетрадь в нижний ящик тумбочки, спрятав ее под другими вещами. На столике, рядом со швейной машиной, лежали недоделанные заказы, которые мне предстояло завершить до завтра. Серьезную работу вроде полноценного пошива одежды мне доверяли редко, а вот что-то подшить или заштопать просили регулярно. Выручка выходила не слишком большой, но для того, чтобы чувствовать себя мало-мальски независимой от опекунов, ее хватало.

Ночка предстояла долгая. За шитьем я просидела практически весь день, не прерываясь даже на обед, поэтому сейчас чувство голода дало о себе знать.

На кухне я обычно не ела, привыкнув уносить еду к себе на чердак. Вот и сейчас быстро вскипятила воду, заварила чай, прихватила пару бутербродов и уже собралась снова вернуться к себе, когда в кухню вплыла тетушка Эльза.

Вид она имела крайне недовольный — как, впрочем, и всегда. И нелепый — тоже как всегда. Обладая пышными формами, она питала страшную слабость к утягивающим корсетам и глубоким декольте. А также к несуразным шляпкам с перьями и, что самое ужасное, — к ярко-розовому цвету, что, по моему скромному мнению, делало ее похожей на поросенка.

— Инида Трэйндж! — И голос у нее под стать поросячьему, с извечно проступающими в нем визгливыми нотками. — Где тебя весь вечер носит?! Я же говорила, что у Элеоноры для тебя срочный заказ, который нужно сегодня забрать и доделать к завтрашнему утру!

— Вы говорили, — игнорируя ее тон, спокойно возразила я, — что забрать его нужно завтра, а на исполнение у меня будет целый день.

Тетушка поджала губы и, окинув меня раздраженным взглядом, воскликнула:

— Подумать только, какая наглость! Как будто я не помню, что говорю! Ты же знаешь, что Элеонора — жена начальника твоего дяди. Крайне уважаемая особа! Сегодня же, милочка, се-год-ня же нужно сходить и забрать у нее платье!

Я бросила взгляд на окно, сумерки за которым заметно сгустились. Каких-нибудь полчаса — и окончательно стемнеет.

— Ну, что ты молчишь?! — уперев руки в пухлые бока, вознегодовала свин… в смысле, тетушка Эльза. — Какая неблагодарная! А я всегда говорила, что ничего путного из тебя не вырастет! Мы с Риусом столько сил потратили на твое воспитание, растили как родную дочь, но разве дурную кровь исправишь? Что мать твоя была дурой распоследней, что отец…

Крепче сжав поднос и с трудом удерживаясь от того, чтобы не запустить его прямо в опекуншу, я не дала ей продолжить.

— Не смейте так говорить о моих родителях, — пристально на нее посмотрела. — Вообще не смейте о них говорить.

Наверное, что-то такое отразилось в моем взгляде, потому что опекунша, уже собравшаяся продолжить, резко осеклась. Я привыкла игнорировать выпады в свой адрес, относясь к ним с прохладным спокойствием, что, кажется, бесило тетушку еще больше. Но когда она поминала родителей, это спокойствие в одночасье разлеталось вдребезги.