Ирина Нечаева

Гончая: корабль-призрак

Простит ли нас наука за эту параллель,

За вольность толкований и теорий?

Но если уж сначала было слово на земле,

То это, безусловно, слово «море».

Владимир Высоцкий

Помощник капитана

И вдоль прибрежных городов летит сигнал быстрее вздоха:

Сгорела, кончилась эпоха великих парусных судов.

The Dartz, «Катти Сарк»

В день, когда мне исполнилось двенадцать, случилась встреча, определившая всю мою дальнейшую жизнь. Утром я спустился в гостиную раньше всех и первым делом, естественно, приступил к разворачиванию подарков. В первой же коробочке обнаружился бумажник из лакированной кожи, и я приуныл, поняв, что все остальные подарки тоже будут «практичными» и «полезными». И сразу полез к самому большому прямоугольному свертку, чтобы поскорее справиться с самым большим разочарованием.

До сих пор не знаю, как моим родителям пришло в голову сделать мне этот подарок. Наверное, отец просто спросил, чего бы купить для мальчика моего возраста, а как раз в тот день в магазин завернул какой-то добрый ангел, принявший облик продавца. Мой отец был бухгалтером и самым неромантичным человеком в мире — наверное, даже в детстве он читал по ночам учебник математики и играл с логарифмической линейкой. Матери же просто в голову бы не пришло, что двенадцатилетний пацан может интересоваться книгами.

Да, в свертке оказались книги. Восемь одинаковых томов в сине-белых обложках с золотой надписью «Лучшие морские романы для юношества». Понятно, что я, с моим-то воспитанием, был не в восторге и от этого подарка. Для чего-то брезгливо потыкав первый том пальцем, я все же его раскрыл — из вежливости, что ли.

«И вот в нынешнем 17… году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир „Адмирал Бенбоу" и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке».

В ту самую минуту я пропал навсегда. В моих снах поселились гулкие белые паруса и абордажные сабли, пиратские сокровища, морские карты и корсарские корабли… А ведь тогда я еще ни разу не видел моря и никогда не ступал на палубу. Что там, в моем родном Лохмаре, не было даже толковой реки — я корабль-то живьем увидел уже в морской школе. Ясное дело, меня никто не понимал. У моих друзей были другие герои — трансформеры, или супергерои из комиксов, ну а у тех, кто любил читать, — мушкетеры или эльфы. В библиотеке на меня смотрели криво, но разнообразные «Штурманские практики» и «Курсы навигации» все же выдавали. Родители моей «блажи», как они выражались, тоже не одобряли. Меня ждали Боннский университет, юриспруденция и место в отцовской фирме. Но если уж море позовет кого, то это навсегда, и когда мне сравнялось шестнадцать, я стал курсантом шлезвиг-гольштейнской школы моряков.

При столкновении с реальностью все мои мечты само собой, жалобно треснули, но все же устояли. Я же совсем сосунком был, крысенком сухопутным, и свято верил, что «Навигации» Кальтенбаха и Альбрехта — «Навигациями», но в моей жизни будут и штурвалы, и потертый секстант [Объяснения морских терминов можно найти в глоссарии в конце книги.] и подзорная труба, и просмоленные шкоты… Инженерная графика, менеджмент, сталь, пластик и заумные приборы мало соответствовали моим представлениям о романтике. Но учился я более-менее прилежно, да и отдушина все же нашлась — учебная шхуна «Святая Мария». Каждое лето я выходил на ней в море — волонтером, практикантом, матросом, в последний раз даже штурманом — и тут уже старался как черт. Капитан меня отмечал и даже звал после окончания школы к себе, но как-то меня эта перспектива не радовала. Ходить из года в год одними и теми же маршрутами, учить курсантов, разбираться с волонтерами… Надо сказать, что в наше время решительно во всех местах, где предполагается романтика, девчонок будет не меньше, чем парней. Вот и на «Святую Марию» каждый год приходили девушки — глаза горят, на все ради моря готовы — а первая же мозоль оборачивается катастрофой и слезами, не говоря уж о проблемах с горячей водой. Ну и что с ними делать?

В общем, неделю после торжественного выпуска я шатался по вольному ганзейскому городу Гамбургу и размышлял о своей жизни и о том, что же с ней делать. Пришлось признаться себе, что современный флот меня на самом деле вовсе не прельщает. Да тут еще статья на глаза попалась, восторженно захлебывающаяся, — о любителях древности, выстроивших себе деревню по образцу поселений десятого века. Живут там, хлеб сеют, коз разводят и прекрасно себя чувствуют. Экскурсии принимают… Вот почему никто так корабли не реконструирует? Нет, есть, конечно, так называемые реплики — «Батавия», уныло стоящая у причала, «Эндевор», «Гётеборг», «Золотая лань», «Штандарт» — но это не корабли, в первую очередь, а «проекты». Слово-то какое, тьфу. Сам бы занялся, но ведь денег на это нужно немерено, а на «Святой Марии» много не заработаешь.


Приготовившись уже отправиться на шхуну и сообщить о своем согласии, я сидел в порту и страдал напоследок по несбывшимся мечтам, когда вдруг увидел, как в гавань медленно входит большой парусник. Поначалу я толком не обратил на него внимания, сочтя очередным учебным корытом или, того хуже, плавучим рестораном, но по мере того, как он подходил к понтону, оказалось, что это превосходнейшая историческая реконструкция трехмачтового фрегата. Конец семнадцатого века по грубой прикидке. Он был велик и притом очень изящен, и, видно, только что оттимберован. Дубовые борта, розоватая медь обшивки, стройные мачты, реи идеальны выровнены, ванты обтянуты — нигде ни малейшей небрежности… И шел он, как на параде, — под всеми парусами, вымпел гордо развевается. Ох и мастер у них у штурвала стоит… Красиво, черт возьми. Правда, имени его я с ходу не вспомнил, но это говорило скорее обо мне, чем о корабле.

Короче говоря, к тому моменту, как с фрегата подали кормовой швартов, я уже чуть носом в борт не уткнулся. Стоял, задрав голову, и разглядывал его, как в детстве витрины игрушечных магазинов перед Рождеством.

— Ты с таким вожделением смотришь, что впору в суд подавать за домогательства, — раздался веселый голос где-то сбоку. — Нравится?

Говоривший оказался невысокой худой девицей, рассматривавшей меня с безжалостным любопытством натуралиста.

— Язык проглотил? — поинтересовалась она насмешливо, но не зло.

Я вроде бы кивнул. Потом вспомнил какие-то слова, спросил:



— Ты с этого корабля?

— Да. Джо, второй помощник. — Она протянула мне маленькую жесткую ладонь.

— Рудольф. Вам люди не нужны?

— Ты грота-стаксель от норд-веста отличишь, морской волк? — осведомилась она с добродушным презрением.

— И даже грота-стаксель от грот-марселя, — в тон ответил я, — дипломированный штурман.

— О как. Тогда собери документы, рекомендации, если есть, и дуй к капитану, он решит. Потому что вакансия у нас как раз есть. Жду.

Последнее слово она договаривала уже мне в спину — у меня было ощущение, что, если я не потороплюсь, фрегат исчезнет так же, как и появился. Обернувшись на ходу, я прочитал жарко начищенные буквы. «Hound». «Гончая».

Капитан несколько расстроился, но рекомендации мне дал с большим удовольствием (судя по тому, что я заметил при мимолетном взгляде на бумагу, моему умению обращаться с парусами и прокладывать курс позавидовал бы сам Френсис Дрейк). Поинтересовался, куда я собираюсь. Удивился. Пожелал удачи, заметив, что она мне понадобится. И напоследок сказал, что в случае чего его предложение остается в силе.

После таких проводов на «Гончую» я шел с некоторой опаской. Похоже, кого попало с улицы туда не брали. Ладно, попытка не пытка.

Джо ждала прямо у трапа.

— Явился! — просияла она и сразу потащила меня куда-то, ухватив за рукав. У дверей же капитанской каюты остановилась и проинструктировала: — Капитана зовут Ричард Кэссиди. Только ничего не бойся и ничему не удивляйся.

Как вы думаете, есть ли в мире человек, который после такого предупреждения не будет удивляться и бояться? Вот и я сразу испугался окончательно.

Но Джо смотрела на меня выжидающе, и я шагнул в каюту, предварительно постучав.

— Здравствуйте, сэр, — поздоровался я.

— Добрый день. Полагаю, вы Рудольф.

Быстро пролистав мои бумаги, капитан перешел на немецкий — безупречно правильный, разве что немного слишком литературный.

— Вы служили на «Святой Марии»? — удивился он, но почти сразу же сказал, как мне показалось, разочарованно: — Ну да, конечно… Что ж. Ваша квалификация кажется мне достаточной, основное испытание вы выдержали.

Какое такое испытание?!

— Не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы заняли место третьего штурмана. Если вы, конечно, не возражаете.

Прекраснейший корабль в мире готов принять меня на борт, если я не возражаю?!

— Да я хоть до конца света готов у вас работать! — выпалил я.

Наверное, зря. Наверное, надо было уточнить условия и что там еще делают приличные люди при приеме на работу, да еще и согласиться как бы нехотя. Но я впервые в жизни был уверен в своей дальнейшей судьбе и бодро добавил еще, идиот, не заметив сразу, как помертвел лицом капитан: