Когда свеча прогорела до половины, я вернул свитки на место и лёг на циновку. Перед мысленным взором всё еще стоял принц, ставший богом. Неизвестный рассказчик представлял историю так, словно всё было сделано ради покоя государства и из любви к старшему брату, но я-то знал, что младший принц никогда бы не отдал царю всё, если бы не хотел вырваться из дворцовых стен на свободу, к бесконечным сплетениям дорог…

Легенда говорила, что он вознёсся на Небеса и стал известен под прозвищем Нищий принц. Он был покровителем странников. Наверное, сейчас ему уже не поклонялись, ведь бены исчезли как народ. Интересно, он бы подсказал мне что-нибудь, если бы я спросил? Наверное, нет, ведь я давно уже не путешествовал. Но если мой предок происходил из правящей семьи, то, наверное, состоял с этим богом в родстве. Любопытно, ответил бы Нищий принц, если бы во мне была толика его крови?

Случись это, я бы приказал слугам воздвигнуть ему храм на первом же лесном перекрестке. Но разве ничтожный раб и наложник способен докричаться до Небес? Пусть и ради наследника Сына Неба… Не стоило и думать об этом, а уж пытаться…

Я повернулся на другой бок и наконец-то скользнул в сладостный сон.

Мне снилось императорское ложе. Стоял солнечный день. Белые полупрозрачные ткани переливались на свету и колыхались от тёплого, наполненного душистым жасмином ветра. Ложе устилал белый шёлк, и смуглая, почти что золотая спина императора горела на ней.

Я не видел его лица — лишь кое-как собранные в пучок волосы. Ветер летел, играл с занавесями и бросал на золотую спину белые лепестки, и те, соприкоснувшись с кожей, вспыхивали яркими огоньками.

Император пошевелил лопатками, чуть приподнял голову. Что-то сказал, я не услышал, что именно, но понял, что он попросил погасить огоньки.

Моя рука скользнула по золотой спине. Некоторые огоньки гасли сразу, стоило только к ним прикоснуться. Другие требовалось ущипнуть. Третьи ушли под кожу, и, чтобы добраться до них, мне пришлось надавить и нащупать. Летел ветер и сладко пахло жасмином…

Я проснулся, а перед глазами всё ещё стояла золотая спина с горящими белыми точками.

Сердце замерло и заколотилось, словно бешеное. Этого… этого не могло быть! Это наверняка был просто сон! Просто мне приснилось то, о чём я думал! Совпадение, не больше!

Глупо, но я уставился в потолок так, словно оттуда должен был явиться некий знак, который подтвердил бы истинность видения. Разумеется, потолок ничего мне не показал.

Но я всё равно поднялся и пошёл в покои принца Чана так, словно драгоценная карта огоньков в моей голове могла погаснуть, а знание — расплескаться. Чан вскинулся, когда моя рука прикоснулась к его плечу:

— А? Что? Ты что тут делаешь?

— Мой принц, я придумал, как мне передать вам ян, — прошептал я. — Без… нежеланных касаний.

— О! — принц Чан сонно зевнул и нахмурился. — Ага. Что для этого нужно?

— Лишь мои руки и ваша спина. Вы согласны обнажить спину?

Глава 3

Точки и спины

— Вот ещё! — возмутился принц Чан. — Нет! Я не согласен! Всё, иди отсюда, или я позову стражу!

И он с гневным сопением завернулся в одеяло и продолжил спать, даже не попытавшись попробовать.

Рабу не следовало спорить с господами и настаивать на своём — это было чревато. Не казнью, нет, но отправляться в руки пыточных дел мастера мне не хотелось. Потому я тихо вернулся в кабинет и, найдя тушь, зарисовал карту на своей руке. Из-за тусклых предрассветных сумерек получилось плохо. Я лишь понадеялся, что эта запись напомнит мне истинное положение точек, когда доберусь до бумаги и кисти.

Сон исчез. Я рискнул в очередной раз и воспользовался водой для умывания, утерев лицо собственным рукавом. Остальное время скоротал за расчесыванием волос. В моем распоряжении был лишь маленький декоративный гребешок, и это дело растянулось на долгое время. Я сидел на циновке, а мой взгляд всё не отрывался от стола. Некая незначительная мелочь на нём не отпускала меня, цепляла глаз, но из-за того, что это была мелочь, разум так и не осознал её, как я ни старался. За окном медленно, будто бы нехотя разгорелся рассвет. Принц Чан проснулся лишь спустя две палочки после восхода солнца.

— Ты что, ещё здесь? — раздался хриплый шёпот.

— Доброе утро! — поздоровался я и поднялся, чтобы поклониться.

Принц Чан повернулся на бок, протёр глаза, сонно зевнул и уставился на меня.

— Мне приснилось, или ты правда предлагал какой-то способ поделиться ян без лишних ухищрений? — уточнил он.

— Не приснилось, — кивнул я и потупился. — Я был настолько воодушевлён, что посмел разбудить вас. Простите.

— Подойди, — зарывшись поглубже в одеяло, велел принц.

Я приблизился и, повиновавшись жесту, склонился ближе. Принц коротко размахнулся — и лицо обожгла пощёчина.

Что ж, слухи не соврали. Он и правда любил причинять боль.

— Благодарю за вразумление, мой принц.

Я покачнулся и склонился. Волосы с тихим шорохом упали, скрывая меня от мира.

Принц Чан усмехнулся — и новая пощёчина прилетела с другой стороны.

Впрочем, это оказалось не столько больно, сколько унизительно. Да и дело ограничилось лишь двумя пощёчинами. После принц остановился и спросил:

— За что — понял?

— Полагаю, за то, что нарушил ваш сон, — честно ответил я и вытерпел третью пощёчину. — Простите ничтожного раба за его скудоумие и сжальтесь. Скажите, за что вы меня наказали?

— Первая пощёчина была за то, что разбудил, это верно. Последняя — за скудоумие, это ты тоже правильно догадался. А вторая — за предложение, — спокойно объяснил принц Чан. После наказания его глаза блестели, а на лице появилась лёгкая улыбка. — Ты посмел предложить мне свою жизненную силу.

— Вас не устраивает моя жизненная сила? — удивился я. — Чем?

Принц потянулся, отогнал меня от своего ложа жестом и встал.

— Если все ели из одного котла, то это не значит, что я тоже буду. Какой бы вкусной еда ни была, я не ем чужие объедки, — пояснил он, плескаясь в тазу для умывания.

Слова врезались ледяной пикой под дых, провернулись.

— Однако же вы припадёте к источнику воды, если будете изнывать от жажды. Вам будет всё равно, сколько человек из него пили, — заметил я.

— Ты не источник воды. Ты наложник тетушки Сайны. Чужие объедки, — фыркнул принц Чан, утираясь полотенцем.

В груди ещё раз провернулась ледяная пика, но я усилием воли подавил это ощущение. Судя по блеску в глазах, принц Чан полагал, что он как-то меня задел. Наивный, избалованный ребёнок… Ему было невдомёк, что в моей жизни случилось так много всего ужасного, что любой другой на моём месте давным-давно бы сломался. Что мне слова с неприглядной правдой?

Но, разумеется, как господин Гармонии я был обязан порадовать наследника, и потому покорно склонился и еле слышно выговорил:

— Безусловно, вы правы. Я всего лишь наложник моей госпожи и… И моё положение — вовсе не моё решение.

Ничто не разъяряет господ сильнее сопротивления и равнодушия к боли. Я быстро усвоил эту нехитрую истину, поэтому всегда показывал, что мне плохо. Помогал и нехитрый трюк — распахнутые глаза. Стоило уставиться в одну точку и не моргать, как на глаза наворачивались слёзы. Как правило, при виде слёз желание продолжать у господ пропадало.

Сквозь занавесь волос я увидел удивлённое лицо принца Чана.

— Ты что, плачешь? — недоверчиво уточнил он, словно растерявшись.

Я выпрямился и сложил губы в улыбке, оставив взгляд пустым и равнодушным. Это всегда производило впечатление на тех, кто желал задеть меня, и они уходили с глубоким убеждением, что причинили мне невыносимую боль.

— Нет, мой принц. Вы сказали правду. Это не причина для слёз, — проронил я, опуская ресницы. Влага дрожала в уголках глаз.

Глупцы не знали, что настоящую боль причиняли не слова, а люди. Мои глаза на самом деле были сухими. Они давно были сухими. Своё низвержение я уже оплакал. Оно лишь служило ширмой, прикрывая главную слабость — надежду на освобождение.

Оттачиваемая годами уловка не подвела. Вся ярость принца испарилась. Взгляд его стал непонятным, трудноопределимым.

— Так что ты там хотел предложить с передачей ян? — уже намного миролюбивей, как будто бы даже извиняясь, спросил он.

— Всего лишь предположение, — я выпрямился и засунул руки поглубже в рукава. — Не стоящее внимания и ничем не обоснованное.

— Ты что-то говорил про спину и свои руки, — вдруг упёрся принц Чан.

Я осторожно согласился, и надменный кивок, которым меня одарили в ответ, мне совершенно не понравился.

— Хорошо. Я пришлю к тебе моего телохранителя — обучи его, — велел принц Чан.

Меня на пару мгновений накрыла паника. Я был господином Гармонии! Поделиться искусством передачи жизненных сил, обучить другого, чтобы меня сместили с должности и низвергли до положения обычной постельной игрушки? Лучше сразу принять яд, не сходя с этого места!

Потом пришло отрезвление. Телохранитель — человек из хорошего рода, слуга, приближённое лицо, а не раб. И у него нет моих способностей. Его не будут использовать как господина Гармонии.

— Как прикажете. Но позволю себе заметить, что для искусства гармонизации в человеке должна быть искра таланта и большая жизненная сила. Воин не обучится за короткое время, — я пожал плечами. — Возможно, мой способ и не работает вовсе, ведь я придумал его лишь этой ночью и не проверял на других.