Только ее пальцы всё еще цепляются за его руку, беспокойные и нервные.

Глава 3

Сон настолько сладок и мягок, что не хочется просыпаться. Серый слышит деловитое кудахтанье кур, чувствует под боком мягкий матрац и зарывается глубже в подушку. Дивный сон. Даже запах свежих наволочек чудится, с мыльной ноткой. И над головой тихий мамин голос шепчет простенькую молитву. Как тогда, в детстве, до рыжей хмари.

— Сережа! Сережа, просыпайся! — Мама теребит его за плечо, и Серый с сожалением открывает глаза.

Прекрасные ощущения не исчезают. Он лежит в незнакомой комнате на одной из кроватей с резным изголовьем. Солнечные лучи играют на тонком растительном узоре светлых обоев, на золоченых рамах картин, потолок украшает люстра с хрустальными подвесками. Из приоткрытого окна летит птичье пение, которое изредка перекрывает кукареканье петуха. Тюль колышется от легкого ветерка и бросает полупрозрачные тени на деревянный пол.

Серый моргает, не до конца понимая, где он находится.

— Сереж! — Мама снова дотрагивается до его плеча, теплая, по-домашнему уютная в халате с узором из листьев плюща, и он вспоминает вчерашний день. Просыпается окончательно.

— Я думал, мне это приснилось, — хрипло говорит он и замечает: — Милый халат. Тебе идет.

— А? — Мама смотрит на себя и теребит широкие махровые рукава. — Это Юфима Ксеньевича…

Взгляд ее глаз, таких похожих на глаза Серого, стреляет в сторону. Маме явно не по себе.

— Я думала, что мы не проснемся, — признается она еле слышно.

Серый тоже невольно переходит на шепот:

— Почему?

— Всё это… — мама неопределенно машет рукой, не уточняя, что именно, — слишком непонятно. Почему хмарь сюда не опускается? Почему здесь больше никого нет?

— Ну… — Серый раздумывает над вполне резонными вопросами. Сонная голова соображает вяло и вместо ответа подбрасывает воспоминание о шраме Юфима. — О хмари мы знаем мало. Наверное, ее все-таки что-то отпугивает. Может, здесь аномальная зона? С другими людьми у хозяев, похоже, не срослось, вот они от них… того… — Серый отводит взгляд, не желая напоминать об их собственном прошлом.

Мама не обращает внимания на его слова и вскидывается:

— Тогда тем более нельзя у них оставаться! Если они нас в любую минуту…

— Мам, Юфиму пытались перерезать горло. У него шрам на шее есть, не заметила? — перебивает Серый. — Если бы такое случилось со мной или с Вадиком…

Он осекается. Это запрещенный прием — вспоминать о брате. Мама моментально проглатывает все обвинения, темнеет лицом и теребит серьги. Да, если бы кто-то попытался навредить Серому, она бы убила безо всяких колебаний и раздумий. А если бы существовал кровавый обряд, возвращающий людей из хмари, она перерезала бы всех даже в группе Прапора, и рука бы не дрогнула в сожалении. Хотя нет, мама пожалела бы… Потом. Наверное. Когда заобнимала бы Вадика всласть. Но это совершенно не то, о чем следует с ней говорить.

Серому на пару секунд становится стыдно. Он не успевает открыть рот, чтобы извиниться, — мама встряхивает головой, смотрит исподлобья и продолжает:

— А платья нашего размера у них откуда? И обувь! Да еще парные костюмы Михася и Верочки! Ты хоть знаешь, как сложно подобрать подобное?! А на всех всё сидит идеально!

Серый встает в тупик. Подметить размер одежды и обуви — ему бы такое и в голову не пришло. Это так по-женски и так… логично.

— Ну… Наверное, у них тут какой-нибудь склад остался. От театра, — шутит Серый. — Костюмы с этой… как ее… короче, размеры у них почти безразмерные — подогнать можно под любую фигуру.

— Сережа! — сердится мама. — Ты думаешь, я безразмерную вещь не узнаю? Послушай, тут все слишком странно: сад, дом, курочки эти, картошечка… Электричество, кстати, тоже непонятно откуда! Никаких генераторов нет. Мне здесь не по себе. Давай уйдем, а? Я не хочу, чтобы что-то случилось и с тобой! Ты же у меня один остался, — мамин голос срывается на сбивчивый шепот, в нем звучат подступающие слезы.

Серый со стоном плюхается на подушку и страдальчески сводит брови. Он терпеть не может ее слезы — он не знает, что с ними делать. Успокаивать женщин, тем более маму, отец его не научил. Не успел.

— Ма-а-ам, ну что ты, в самом деле? Ничего страшного пока не случилось! Я цел, здоров и даже сыт. Мам, давай без паники? Мы можем уйти в любой момент — ворота открыты, забор у них невысокий. Но лично мне неохота опять ворошить хмарь. А здесь я выспался по-человечески.

— Но…

— Мам, впервые за эти годы я нормально поспал! Тут есть нормальная еда! Свежее мясо, яйца, овощи, даже, блин, яблоки! Ты хочешь увести нас от всего этого потому, что у них есть платья вашего размера и электричество? — Серый щелкает пальцами перед маминым носом. — Ау! Земля вызывает разум, прием!

Сон и еда — это хороший аргумент. Да и в исполнении Серого подозрения звучат на редкость глупо. Мама моргает, словно только что осознает, откуда хочет уйти.

— Они приняли нас как гостей, — продолжает Серый, — накормили, напоили, в баньке попарили, спать уложили…

— Мне напомнить, кто тоже себя так вел? Очень неоднозначный был персонаж! По некоторым источникам детей ел, — замечает мама.

Ее слезы так и не проливаются — высыхают, не успев начаться. Серый с облегчением смеется.

— На Бабу-ягу эти двое точно не похожи. Мам, я не хочу уходить. Давай останемся.

— Ладно, — неохотно говорит она. — Но по первой же моей команде…

— Хватаем ноги в руки и бежим, — кивает Серый, встает и потягивается. Тело отзывается приятной истомой. Усталости и уныния больше нет, а ведь последний год они были неизменными спутницами. — Ох, классно-то как!

Мама хмыкает и бросает в него, полуголого, комок махрового тряпья, который оказывается еще одним халатом. Довольная мордашка Серого ее успокаивает. Тревожный огонек в глазах гаснет.

— Умывайся уже. И так на завтрак опоздали.

Серый понимает, что мамина молитва не была сном, и оглядывается, замерев с зубной щеткой в руках.

— Ты что, все это время сидела и ждала, когда я проснусь?

Мама не смущается.

— Мы с Прапором сегодня не спали, по очереди дежурили. Мало ли, вдруг рыжая хмарь сюда все-таки залетает, — она хмуро смотрит в окно.

— Я слышал, ты молилась…

— Привычка — вторая натура, — она обнимает себя за плечи и кивает в сторону белой двери: — Ванная там.

Уборная под стать остальному дому: золоченые краны, раковина на вычурном столике, ванна на гнутых ножках. Смешит унитаз — он сделан в виде деревянного кресла с резной спинкой и подлокотниками и больше похож на трон, чем на отхожее место. Возвращение унитаза к первозданной чистоте осуществляется с помощью затейливой подвески на золотистой цепочке. Серый моментально приходит в великолепное настроение, едва устроившись на сиденье.

— Я, Сержио Пятый, король Ваннерленда и Туалетодонии, своим высочайшим повелением приказываю очистить мир от хмари! Да будет так! — выдает он торжественным голосом и величественно дергает за подвеску.

— Сережа, ты чего? — кричит мама сквозь шум воды.

Семнадцатилетний идиот в лице Серого хлопает по крышке и радостно гогочет. Мама встречает его сияющую физиономию снисходительным вздохом.

— Какой ты еще мальчишка.

— Ага, — кивает Серый, даже не пытаясь убрать дурацкую улыбку.

Они переодеваются во вчерашние костюмы, по привычке сцепляют руки и выходят из гостевого крыла по широкому, украшенному картинами и вазами коридору. Вид восхищает: потолок в затейливых узорах, тяжелые люстры переливаются хрусталем, стены обиты шелковой тканью, в огромных зеркалах отражаются окна — словом, всюду роскошь дворянской усадьбы. Особое внимание привлекают картины. Серый не выдерживает — останавливается у ближайшей.

— О, мам, смотри, тут женщина в твоем платье!

Мама замедляет шаг и с интересом смотрит на портрет. Женщина надменно улыбается в ответ, опустив одну руку на прислоненный к креслу меч. На ее коленях сидит ребенок, который держит в руках кисточку и разукрашивает листья плюща. Плющ аркой укрывает пару, его листья торчат из венка на голове ребенка и скользят по плечам незнакомки. Присмотревшись, Серый понимает, что за ее спиной не спинка кресла, а щит. Всё выписано невероятно тонко, сквозь сорочку ребенка просвечивает розовое тело, а в каплях росы на плюще играет отражение женщины. Серый в восторге, маме отчего-то портрет не нравится.

— Да, действительно, очень похоже, — зябко передернув плечами, говорит она и тянет Серого дальше. — Пошли быстрее, потом посмотришь.

Серый выворачивает шею до последнего — в галерее еще много картин: есть и пара, чья одежда очень похожа на наряды Верочки и Михася, и девушка в голубом. Он открывает рот, чтобы попросить маму вернуться, но тут по коридору пробегает ветер и приносит с собой аромат сдобы. Густой, теплый, одуряющий запах свежей выпечки… Желудок издает нетерпеливое урчание. Серый сразу же забывает о картинах и ускоряет шаг.

В столовой весело и шумно. Длинный прямоугольный стол уставлен пирожками, оладушками, блинами и самыми разными начинками. Мед, свежие ягоды, сметана — эти лакомства Серый пробовал еще до хмари, — незнакомая желтая икра и даже варенье! Все переговариваются, распивая чай из изящного фарфора. Зета не видно. Во главе стола сидит Юфим. Его светлая рубашка с кружевным жабо в любой другой обстановке вызвала бы хихиканье, но здесь, посреди дворянской усадьбы, она смотрится очень органично. Юфим намазывает на оладушку варенье и оживленно что-то рассказывает Верочке: