— Спасибо, — глухо откликнулась сверху Хана.

В прихожей я сбросил рюкзак на пол, пробрался по минному полю из игрушек и книжек, добрел до кухни. Зиппи сидела за кухонным столом. Зиппи всегда за кухонным столом. Остальные — я, родители, сестры, которые не Зиппи, и даже сам наш дом — только планеты, вращающиеся вокруг Зиппи, нашего солнца, место которого всегда за кухонным столом.

Сверху доносились треск и грохот — там бесились еще какие-то сестры. Я слышал — а точнее говоря, не слышал, — как мама в своей спальне проверяет работы или пишет планы уроков. Слышал, как у меня урчит в животе. Но на Зиппи все это не производило никакого впечатления. Как и всегда. Зиппи сидела за компьютером, рядом — стопка бумаги и чашка кофе. Одета она была в длинную черную юбку и джинсовую рубашку. Воротник скособочился там, где на нем лежала коса.

Я подошел к разделочному столу и встал между двумя нашими электрическими бутербродницами; осматривал их, пытался принять решение.

— Которая из вас желает нынче отправиться со мною в странствие к сытости? — спросил я у бутербродниц. — Ты, молочная, желаешь в сырную одиссею? Или тебе, мясная, угодно поискать себе добычи?

— Это будет одиссея… нет, даже не буду говорить какая. Молочную бери, — посоветовала Зиппи.

— А тебя никто не спрашивает, — ответил я, обшаривая холодильник. — Вопрос мой был адресован…

— Мясные нарезки у нас кончились. Голди слопала последний кусок индейки.

Я произнес надлежащее благословение, вымыл руки. Потом засунул между двумя кусками хлеба побольше сыра и включил бутербродницу. Перебросил горячий бутерброд на бумажное полотенце, произнес благословение хлеба — хотя, если честно, хлеба там почти не было, один сыр, особенно если говорить о калориях.

У нас на все есть благословения. Если бы в библейские времена делали бутерброды, мы благословляли бы и бутербродницу. Но бутербродов тогда еще не было. Тяжелые выпали на долю евреев испытания: блуждали, бедные, по пустыне, и ни одного горячего бутерброда насколько хватает глаз.

Я пристроился поесть прямо у разделочного стола. Обеденный весь забрала себе Зиппи, не притулишься.

— Как занятия прошли? — спросила Зиппи, не поднимая головы.

Она что-то прокручивала на экране компьютера и записывала цифры на листке бумаги.

Сердце у меня екнуло. Не стала бы она задавать такой вопрос, если бы ничего не знала. Что, встретилась с одним из раввинов? Или кто-то видел, как я разговариваю с Анной-Мари?

— Да… нормально, — ответил я.

— Спрашиваю я потому, — продолжает Зиппи, — что мы тут получили мейл от ребе Морица, что у тебя уже «неуды» по математике и геморе [Гемора — совокупность еврейского закона (галахи) и его письменных толкований.].

Мейл наверняка отправили родителям, но они еще сто лет до него не доберутся. Может, и вовсе читать не станут. Зиппи уже под двадцать — можно было бы вычислить ее точный возраст, но, как вы уже поняли, с математикой у меня неважно, — поэтому она у нас такими вещами и занимается: отслеживает мейлы и звонки от учителей из своего офиса за столом.

— Мне кажется, ты не расстраиваться должна, а гордиться.

— Ну, пожалуй, — согласилась она. — Есть чем гордиться: ты всего за две недели сумел так запустить ситуацию, что ребе счел нужным нас об этом уведомить.

Впрочем, ни радости, ни гордости я у нее на лице не заметил. У Зиппи тут включаются личные чувства, потому что сама она очень сильна и в математике, и в священном писании. Школу окончила год назад, а теперь учится в колледже на инженера. Когда она снова заговорила, голос ее звучал устало и обреченно:

— И как это яблочко упало так далеко от яблони?

Я разгрыз корочку.

— Ты же не яблоня. Ты тоже яблочко. Так что вопрос в другом: как на одной и той же яблоне выросли яблочко спелое и наливное, а рядом — гнилое, кривобокое и червивое?

— Никакой ты не кривобокий и не гнилой, — сказала Зиппи (против моей червивости она не возражала). — Ты что вообще проходишь в этом году? Геометрию? Я знаю, тебе она плохо дается, но… ты что, не можешь постараться?

— Математика — из Ситры-ахры [Ситра-ахра («нечистая сторона») — этим словом называют все дурное, сомнительное, не относящееся к иудаизму и его изучению.].

— У тебя все, что тебе не нравится, «с нечистой стороны».

— Ну прости. Я, видимо, неправильно выразился. Я хотел сказать вот что: Зиппи, дорогая моя старшая сестричка, математика — классная штука. Позанимаешься со мной?

— Сдалась тебе эта математика. Ты еврейский мальчик. Кого волнует, умеешь ты считать или нет? А вот гемора — другое дело. Еврейский мальчик должен знать Талмуд.

Конец ознакомительного фрагмента