— Ее будут звать Элиза, как звали нашу матушку, и она унаследует нашу фамилию, — решила Роза, как только покормила и помыла малютку, да еще и завернула в свою мантилью.

— Роза, ни в коем случае! Только представь, что скажут люди!

— Это я беру на себя. Люди скажут, что ты святой, Джереми, приютил бедную сиротку. Нет ничего хуже, чем расти без семьи. Что бы стало со мной без такого брата? — ответила Роза, прекрасно зная, какой ужас вызывает у Джереми малейшее проявление сентиментальности.

Сплетен было не избежать, но и с этим Джереми Соммерсу пришлось смириться: ведь он уже согласился, чтобы девочку назвали в честь его матери и поселили в комнате его сестры, отчего весь дом наполнился суматохой. Роза повсюду излагала невероятную историю о прекрасной корзинке, оставленной неизвестным у дверей Британской компании по импорту и экспорту, и никто ей не верил, но и обвинить ее в предосудительном поведении никто тоже не мог, ведь каждое воскресенье все видели, как Роза поет в хоре англиканских прихожан, и ее стройная талия бросала вызов законам анатомии, а посему малютку посчитали плодом связи Джереми с какой-то уличной девкой — вот отчего она воспитывалась как член семьи. Джереми не утруждал себя попытками развеять гнусные сплетни. Его пугала непредсказуемость детского поведения, но Элиза сумела завоевать его сердце. Хотя Джереми этого и не признавал, ему нравилось смотреть на девочку, играющую у его ног, когда вечерами он усаживался в кресло-качалку почитать газету. Мужчина и девочка никак не выражали взаимную привязанность: Джереми нервировало простое рукопожатие, а мысль о более близком контакте вызывала панику.

Когда в тот день, 15 марта, в доме Соммерсов появилась новорожденная, няня Фресия, совмещавшая обязанности кухарки и экономки, заявила, что от девочки нужно отделаться.

— Если уж собственная мать ее бросила, так это потому, что она проклята, и лучше бы к ней вообще не притрагиваться, — предупредила она, но ничего не смогла поделать с решимостью своей хозяйки.

Как только мисс Роза взяла малютку на руки, та принялась орать во всю глотку, сотрясая дом и терзая нервы его обитателей. Не в силах унять крикунью, мисс Роза устроила для нее колыбельку в ящике своего комода, укрыла одеялом и бросилась на поиски кормилицы. Вскоре она вернулась вместе с нанятой на рынке женщиной, но хозяйке не пришло в голову проверить свою находку: как только она увидела налитые груди под рубашкой, сделка была заключена. Кормилица оказалась туповатой крестьянкой, она пришла в дом со своим ребятенком на руках, таким же чумазым, как и она сама. Мальчика пришлось долго отмачивать в горячей воде, чтобы избавиться от грязи, налипшей к его заду, а мать окунули в лохань со щелочью, чтобы вывести вшей. Оба ребенка — Элиза и сын кормилицы — страдали от колик из-за желтушного поноса, перед которым оказались бессильны и семейный доктор, и немецкий аптекарь. Сломленная детским плачем, в котором слышался не только голод, но еще боль и печаль, мисс Роза тоже рыдала. Наконец на третий день в дело неохотно вмешалась няня Фресия.

— Да как вы не видите: у женщины этой гнилые соски! Купите козу, пусть она девочку кормит, а еще давайте ей отвар из корицы, а не то она у вас помрет, не дождавшись и пятницы, — выговаривала няня Фресия.

В ту пору мисс Роза почти не знала испанского, но слово «коза» она разобрала и отправила кучера на рынок, а кормилицу выгнала. Как только животное доставили, индианка поднесла девочку прямо к набрякшему вымени (мисс Розе оставалось только ужасаться грубости местных нравов), и теплое молоко вкупе с отваром корицы вскоре выправили ситуацию; девочка перестала верещать, проспала семь часов подряд, а проснувшись, принялась яростно чмокать губами. Через несколько дней она уже имела благостный вид здорового младенца, и было очевидно, что она набирает вес. Мисс Роза приобрела бутылку с соской, заметив, что, когда коза гуляет по двору, Элиза начинает принюхиваться в поисках вымени. Она не желала, чтобы девочка принимала козу за свою мать. Желудочные колики — вот самая серьезная хворь, приключившаяся с Элизой во младенчестве, все остальные болезни пресекались на корню, как только заявляли о себе, при помощи травок и заговоров няни Фресии, включая безжалостную африканскую корь, завезенную в Вальпараисо каким-то греческим матросом. Пока в городе свирепствовала эпидемия, няня Фресия по вечерам клала Элизе на пупок кусок сырого мяса и крепко-накрепко перевязывала красным шерстяным платком — это была самая действенная защита от заразы.

В последующие годы мисс Роза превратила Элизу в свою игрушку. Она часами увлеченно обучала ее петь и танцевать, читала стихи, которые девочка без труда заучивала наизусть, заплетала волосы в косы и наряжала как на праздник, но, едва появлялось занятие поинтересней или начинала донимать головная боль, мисс Роза отсылала девочку на кухню к няне Фресии. Элиза росла между комнатой для рукоделия и задними дворами, говоря по-английски в одной части дома, а в другой — на смеси испанского и мапуче (родном языке ее няни), временами одетая и обутая как герцогиня, а в другие дни играющая с курами и собаками, босоногая и едва прикрытая куцым передником. Мисс Роза хвасталась девочкой на своих музыкальных вечерах, возила в карете пить шоколад в лучшую кондитерскую, брала с собой за покупками и посмотреть на корабли в порту, но с равным успехом могла провести несколько дней в уединенной задумчивости, что-то записывая в своей таинственной тетради или читая роман, совершенно забыв о своей воспитаннице. А когда вспоминала, ее охватывало раскаяние, и мисс Роза бросалась на поиски, покрывала девочку поцелуями, пичкала лакомствами, заново обряжала в кукольные наряды и выводила на прогулку. Мисс Роза решила дать девочке самое достойное (насколько это было возможно в Вальпараисо) образование, включавшее в себя изыски, приличествующие знатным дамам. Однажды, когда Элиза попробовала отвертеться от фортепианного урока, мисс Роза ухватила ее за руку и, не дожидаясь кучера, проволокла по улице через полгорода, до самого женского монастыря под холмом. На стене из грубого кирпича над массивной дубовой дверью с железными заклепками было написано выцветшими от соленого ветра буквами: «Сиротский дом».

— Ты должна быть благодарна, что мы с братом взялись о тебе заботиться. Вот куда попадают подкидыши и внебрачные дети. Ты тоже сюда хочешь?

Онемевшая Элиза замотала головой.

— Значит, тебе придется учиться играть на фортепиано, как делают достойные барышни. Ты меня поняла?

Элиза научилась играть. Она не обладала ни талантом, ни вдохновением, но усердие позволяло девочке в двенадцать лет аккомпанировать мисс Розе на музыкальных вечерах. А спустя несколько лет, даже несмотря на долгий перерыв в занятиях музыкой, она не утратила мастерства и могла заработать себе на жизнь, играя на пианино в передвижном борделе, — мисс Роза, упорно обучавшая ее высокому искусству музыки, даже предположить не могла, во что в конечном счете выльются ее уроки.

Однажды вечером много лет спустя, спокойно попивая китайский чай и беседуя со своим другом Тао Цянем в маленьком садике, который они возделывали вдвоем, Элиза пришла к выводу, что мисс Роза была замечательной матерью и что она благодарна мисс Розе за великое пространство внутренней свободы, которым та наделила свою приемную дочь. Няня Фресия была вторым столпом детства Элизы. Девочка висла на ее широких черных юбках, сопровождая индианку в домашних делах и сводя с ума нескончаемыми вопросами. Так Элиза узнала индейские мифы и легенды, обучилась читать тайные знаки животных и моря, распознавать духов, видеть послания в снах, а еще — готовить. Чуткий нюх позволял девочке с закрытыми глазами судить о продуктах, травах и специях и запоминать их свойства так же, как она запоминала стихи. Вскоре сложные креольские блюда няни Фресии и изысканные пирожные мисс Розы перестали быть для нее секретом. Элиза обладала редким кулинарным талантом, в семь лет она могла без отвращения снять кожу с коровьего языка и выпотрошить курицу, без малейших признаков усталости замесить тесто на двадцать пирогов, часами лущить фасоль, с раскрытым ртом слушая кровавые индейские предания няни Фресии и ее красочные вариации на тему жития святых.

Роза и ее брат Джон были неразлучны с самого детства. Теперь Роза коротала зиму за вязанием жилетов и носков для капитана, а он по мере возможностей старался привозить ей из каждого путешествия полные сундуки подарков и большие коробки с книгами; некоторые из них сразу же попадали в запертый ящик в шкафу Розы. Джереми, будучи главой семьи и хозяином дома, имел право вскрывать корреспонденцию своей сестры, читать ее личный дневник и пользоваться ключами к любой мебели, однако вовсе не был склонен к таким поступкам. Джереми и Роза относились друг к другу по-семейному и очень серьезно, у них было мало общего, помимо взаимной зависимости, которая по временам напоминала ненависть. Джереми содержал Розу, но не оплачивал ее причуды и при этом не спрашивал, откуда у сестры деньги: предполагалось, что ее капризы финансирует Джон. Роза, в свою очередь, вела хозяйство с мастерством и изяществом, следила за порядком и элегантностью в доме, всегда могла отчитаться за потраченные деньги, но при этом не докучала брату по мелочам. Роза обладала безошибочно хорошим вкусом и врожденной грацией, она наполняла их существование блеском и одним своим присутствием опровергала распространенное в тех краях мнение, что мужчина без семьи — это потенциальный злодей.