Преданность… как желанна и прекрасна она, но заслужить ее с каждым годом становится все сложней, вместе с приходом цивилизации в общество просачиваются людские пороки, возводимые в ранг людских норм.

Да, это неизбежно, кое-кто понимает, кто-то просто мирится с происходящим, довольствуясь благами цивилизации. Но многим не нужна жизнь животных, пускай и получивших все блага для существования. Именно эти люди оставляют заметный след в истории, вписывая в «книгу» целые главы золотыми или кроваво-алыми буквами.

Такие люди властвуют над тысячами судеб обывателей. А какими они представлены для современников — не столь важно. Только потомки смогут оценить их деяния, мало кто из великих удосуживался признания при жизни!

Подобным человеческим знаменем может стать каждый из витязей, но они давно определили собственные ценности — часто упоминаемые отцом Варфоломеем, наставниками, учителями. Мало кто знает, каких усилий стоило команде корпуса в корне поменять мировоззрение отроков-максималистов. При кажущейся отрешенности от прошлого витязи обладали характером воинов, воспитанных в жестких условиях — когда друг, брат, товарищ — в одном лице, всегда поможет в беде: тренировка ли это или очередная зубодробительная задача учителя Логинова — не важно! Братство дало им мечты и надежды. А вместе с этим рождалось чувство единства и родства, недопустимое для остальных солдат русской армии, когда беда молодого собрата воспринимается как собственная…

Внушаемые Старшим братом через отца Варфоломея ростки философии почетной смерти на поле боя дают поразительный результат воинской смекалки и дисциплины. Отринуто глупое геройство, искоренена трусость — одним из девизов корпуса с успехом мог стать: «Русские не сдаются!», но даже он не смог бы отразить всей сути странных воинов, из рядов которых с успехом выходили полицейские, мастеровые, инженеры и даже пара младших наблюдателей ПБР. Да и что говорить, если над вратами разрастающегося корпуса Русских витязей появились слова святого Григория Богослова: «Война предпочтительней мира, удаляющего нас от Бога».

И вот сейчас корпус в шаге от падения — мог умереть не просто основатель, а тот, чья жизнь является одновременно сердцем и мозгом молодого организма «Русских витязей». Можно ли простить это? Каждый из витязей ответит: «Нет!» и правильно сделает, ведь преступники, какими бы высокими идеалами не прикрывались, останутся преступниками навсегда. Будь то разбойник в лесу, «прикармливающий» местных крестьян сотой долей награбленного, или купцы, наживающиеся на горе людей, всем им положено наказание! Пусть не равноценное, но как таковое оно обязательно должно быть.

Воевать против русских людей у Прохора желания не было, ему требовались истинные виновники нападения. Но и это не значит, что он не сможет переступить через десяток-другой жизней «невинно» убиенных. Опыт противодействия соотечественникам у витязей был, но тогда они воевали по всем канонам военной доктрины: против мятежников, а теперь предстояло вести небольшую войну в городе, не применяя артиллерии, в заведомо меньшем числе, чем возможный противник. Эти мысли пробегали в голове полковника Митюхи, пока они шли к Старому городу. Прохор вспомнил, как видел висящие по обочинам дороги на Воронеж трупы булавинцев.

Да, карательный отряд князя Долгорукова, мстящего за гибель брата, не знал жалости. В том рейде репутация князя сильно «подмокла», хотя там был приказ государя. Да и опьяняющее чувство мести свято в этом времени: европеизация не взяла верх в родственных отношениях, не заменила кровной связи выгодой и ежесекундным наслаждением.

Что до собственной репутации, то Прохора она заботила меньше всего. Главная цель любого витязя — выполнение поставленной перед ним задачи, а путь… путь может быть любым. Проверив заряжен ли пятизарядный пистоль, созданный на Тульском оружейном заводе по образу и подобию барабанного ружья, изготовленного в XVII веке мастерами Иваном Болдыревым и Евтихием Кузовлевым, командир витязей махнул рукой, ускоряя шаг.

— Вперед.

Черта Старого города осталась позади, выстроившиеся в колонну по три, роты шли друг за другом с интервалом в пару саженей. Витязи на ходу меняли факелы, черные головешки шипели в снежных сугробах, отброшенные к стенам домов. Идущие в центре держали наготове фузеи, успевая замечать шевеление спрятавшихся в тени людей. Хотя солнце давным-давно село, жизнь в этом районе города продолжала бурлить, несмотря ни на какие события, происходящие в Первопрестольной.

Неровный желтый свет факелов падал на деревянные стены, оконные ставни домов давно закрыты, а люди попрятались по норам, боясь высунуться наружу. Их можно понять — район опасный, а когда на улице солдатские полки, то и вовсе…

Вскоре полк уперся в живой тупик. Из-за того, что здесь не было четкого разделения на улицы как таковые, навигация подвела Прохора, поздно заметившего окружающие полк толпы оборванцев. Циркуляр застройки столицы сыграл злую шутку с молодым витязем.

Зайдя в тупик, витязи заняли круговую оборону. Выстроившись в квадрат по три шеренги с торца и тыла и по две шеренги с боков — полк приготовился к бою. Две роты, незанятые обороной, встав на колено за спинами братьев, подняли оружие вверх, высматривая мелькающие силуэты на крыше. Между тем единственный проход назад загородила толпа оборванцев, впереди всех стоит крепкий мужик в алом кафтане, у него на поясе болтается шпага, ножны усыпаны разными каменьями, на голове немного криво натянута подбитая лисьим мехом шапка стрельца. Весело оглядев стоящих перед ним юнцов, вырядившихся в темно-зеленую форму, неизвестный ватажник сплюнул в сторону, смачно гаркнув при этом:

— Нешто нас почтили присутствием царские холопы? — нагло осклабился он.

— Прочь с дороги, пес! — презрительно бросил Прохор, доставая пистоль, щелкнули затворы фузей остальных витязей. — Или все здесь ляжете!

— А силенок-то хватит, всех положить, — так же нагло поинтересовался тать, бросая взгляд за спину витязей.

Прохор заметил, как из окон высунулись дула старых охотничьих ружей, на крышах с удвоенной частотой замелькали темные силуэты, где-то там едва видимо тлели фитили. У всех в толпе непонятно откуда появилось оружие: кто-то держал допотопные пистоли, кто-то старые бердыши, некоторые особо именитые вовсе стояли с клинками: шпагами, саблями, палашами.

— Шли бы вы, солдатики, обратно, не доводили до греха, у нас их и так порядком набралось, лишнее убийство мальчишек нам ни к чему, да и вам молодым жить да жить еще… — нагло хмыкнув, ватажник погладил эфес шпаги.

— Ответь мне, бандит, зачем вы на государя с наследником напали? Неужели не понимаете — вас с лица земли сотрут вместе с халупами, и смотреть не будут, кто тут обретается? — прикусив губу от злости, полковник оглядывал диспозицию противника.

Голытьба подготовилась, вон даже на крышах людей посадить успели, или, может, у них всегда так гостей встречают, мол, не балуй, иначе и пулю схлопотать можешь? В меткости местных стрелков Прохор сильно сомневался, вот только, когда на расстоянии в десяток саженей на тебя смотрит пара ружейных дул, думать о везении что-то совершенно не хочется.

— Никто из наших не поднимал рук на царя-батюшку! — побледнел бандит. — До такого никто бы не додумался, да и дураков таких нет, чтоб себя губить… И за собой остальных вести, — чуть слышно добавил тать.

— А если человек какой у вас новый появится, вы его к себе сразу пустите или досмотр какой устроить пожелаете? — с той же яростью спросил Прохор, внезапно меняя тему.

— Проверим, без этого никак, кто же постороннего так просто в дом пустит? — Если ватажник и удивился, то виду не подал, чувствуя, что вопрос задан не просто так.

— Так какого хрена ты мне говоришь, что это не ваши людишки на царскую кровь руку подняли?! Отследили мы их как раз до начала ваших улочек, а вот куда дальше они пошли, мы не знаем, так что вранье можешь при себе оставить, — прошипел полковник, делая пару шагов вперед.

Тот от напора растерялся и отступил на один шаг, Прохор, наоборот, остановился, выдохнул сквозь зубы ругательство, ладонь непроизвольно погладила эфес сабли:

— Все мы русские, поэтому предлагаю следующее условие: через час вы должны выдать тех, кто совершил нападение. Если они умрут, неважно по какой причине, Старый город запылает, как и в случае открытого неповиновения.

Больше не говоря ни слова, Митюха повернулся на 180 градусов и зашагал прочь. Роты витязей, сохраняя настороженность, развернулись и ровным строем пошли прочь с улочек Старого города прямиком к дому сапожника. Они не видели, как в разные концы Старого города понеслись нарочные с приказами от Васьки Горлопана, одного из сильнейших главарей бандитов Москвы. Главари собирались на Ночной Сбор…

Васька только что понял простую истину — эти щенки действительно выполнят обещание или, на худой конец, приведут других солдат, способных выполнить приказ молодого полковника. Но как этого не допустить? Отдать им своих? Остальные не поймут — идиоты! Как им объяснить, что в случае сражения весь их мирок просто уничтожат, про самих обитателей трущоб Первопрестольной Васька старался не думать: царские войска никогда не отличались жалостью к бунтовщикам.