— Я не против, но в чём причина такого интереса ко мне?

Плещеев улыбнулся и спросил:

— А вы разве не догадываетесь?

— Дело во вчерашнем беспорядке в городском саду, не так ли?

— Вы абсолютно правы. — Плещеев закашлялся, потом вытер платком рот, извинился и продолжил: — Однако я не уполномочен обсуждать сей инцидент. Моя задача — доставить вас на его дачу. Так мы едем?

Клим кивнул.

— Тогда прошу в экипаж.

Уже в коляске, запряжённой двойкой молодых и холёных лошадей вороной масти, управляющий прокашлялся и сказал:

— Не скрою, его превосходительство восхищён вашим вчерашним поступком.

Клим бросил в сторону спутника недоумённый взгляд и спросил:

— Его превосходительство? А разве господин Папасов не купец первой гильдии?

— Был раньше, но после высочайшего пожалования ему чина действительного статского советника получил и потомственное дворянство. Ранее он служил в Казанском государственном банке и был членом Учетно-ссудного комитета, но потом по состоянию здоровья вынужден оставить службу. Замечу, что господин Папасов был на особом счету у императора. Ещё в шестьдесят седьмом году дамское седло, упряжная сбруя и брезентовая армейская палатка, изготовленные на его фабриках, были удостоены бронзовых медалей на Всемирной выставке в Париже, за что российский помазанник Божий вручил ему личную письменную благодарность. А в следующем году Иван Христофорович пожертвовал десять тысяч рублей на закупку муки голодающим крестьянам Архангельской и Новгородской губерний. И опять самодержец удостоил его чести — подарил именной золотой перстень. А учебные стипендии, учреждённые ещё его первой супругой? А благотворительное строительство больниц, школ и приютов в Казани? Поэтому нет ничего удивительного в том, что государь пожаловал ему чин статского генерала.

— Что ж, теперь мне всё понятно. Благодарю вас за разъяснение.

— Не стоит. Мне хотелось, чтобы у вас была полная ясность в отношении человека, с которым вам предстоит встретиться через несколько минут.

— Тогда, Андрей Владимирович, позволю задать ещё один вопрос: как вы нашли меня?

Плещеев развёл руками, и вновь улыбка осенила его лицо.

— Ксения Ивановна Папасова, дочь Ивана Христофоровича, запомнила ваше имя, а фамилию, к сожалению, забыла, но, как выяснилось, из всех пяти с половиной тысяч дачников и почти четырёх тысяч местных жителей зарегистрировано только три человека с именем Клим. Один — шестилетний, другой — старец, а третий — вы. Благо ваша законопослушная хозяйка подала ваш паспорт в участок ещё вчера.

— Я не знал, что полиция Ораниенбаума выполняет функции адресного бюро, — съязвил Ардашев.

— Нет, конечно, — прищурив глаза, ответил управляющий. — Но они уважают господина Папасова и не посмели отказать мне в любезной просьбе помочь отыскать вас… Вот мы и на месте.

Перед Ардашевым вновь возник двухэтажный особняк, одной стороной обращённый на деревянную Спиридоновскую церковь Офицерской стрелковой школы, а другой — смотрящий в сторону экзерциргауза [Экзерциргауз — манеж, крытое помещение для военных упражнений в холодную и ненастную погоду, манеж.] лейб-гвардии Волынского полка.

За высоким забором раскинулся довольно приличный участок, похожий на парк с аллеями. Туи, липы, вязы и дубы создавали тень для гуляющих. Справа и слева от входа в дом рабочие под присмотром какого-то человека с седой бородой и усами заливали раствором два короба высотой немногим выше аршина [Аршин — 0,711 м.]. Их старший, облачённый в картуз, ситцевую рубаху, подпоясанную узким ремешком, носивший брюки и брезентовые штиблеты, размахивал руками и ругался на подчинённых. Те опасливо кивали и заделывали щели в деревянных конструкциях, из которых выливалась жидкая масса. Поймав на себе взгляд управляющего, он замолчал. В этот момент Плещеев и обратился к нему:

— Как дела, Павел Данилович?

— Помаленьку, Андрей Владимирович. Постаменты заканчиваем.

— И слава Богу, а то Иван Христофорович у меня справлялся насчёт них.

Ардашев поднялся по ступенькам и вслед за управляющим вошёл в дом. Они остановились перед кабинетом.

— Присядем пока, подождём, — опускаясь на турецкий диван, предложил Плещеев. — Там, судя по всему, посетитель.

Клим сел рядом и взглянул на часы — они показывали четверть десятого.

Неожиданно за дверью раздался возмущённый голос:

— Я ещё раз повторяю, господин Папасов, — вы поступили не по-купечески! У меня уже была устная договорённость с предыдущим хозяином суконной фабрики о её покупке. И цена была определена. Мы ударили по рукам. И тут появились вы и предложили цену на десять тысяч больше! И сорвали сделку! Как вы посмели?

— Вы не ко мне адресуйтесь, а к господину Шувалову. Именно он расторг с вами прежнее устное соглашение, а не я.

— Да что вы говорите? В прежние времена таких купцов, как вы, топили в Волге.

— Позволю заметить, милейший, что я потомственный дворянин. И к купеческому сословию, кстати, глубоко мною уважаемому, отношения не имею.

— Да уж, слыхали! Действительный статский советник! Скажите, пожалуйста, а сколько чемоданов ассигнаций надобно отвезти в столицу, чтобы получить чин статского генерала? Или можно закладными бумагами рассчитаться? А?

— Простите, я не отвечаю на глупые вопросы. К тому же я очень занят. У меня аудиенция.

— Аудиенция? Ох, каков гоголь-моголь! Так и у меня были бы аудиенции, если бы вы сделку не сорвали. Я ведь мечтал развить производство. Но вы всё испортили. Одно вам обещаю — я с вами поквитаюсь. И мне всё равно, генерал вы, адмирал или целый генералиссимус! Недаром о вас по всей Казани ходит дурная слава. Скольких волжских купцов вы разорили? Скольких обманули? Скольких сделали несчастными? Но ничего, расплата близка, и справедливость восторжествует… Так что ждите дурных вестей. Они прилетят отовсюду. И с берегов реки Казанки тоже.

— Вы мне угрожаете? Что ж, я вправе заявить на вас в полицию. Пока, правда, повременю. Послушайте, Александр Владимирович, давайте начистоту: ведь это ваш человек второго дня споил фабричных рабочих и подбил их на забастовку? Деньги на водку небось из вашего кармана утекли?

— Какая глупость! Я не имею ни малейшего отношения к вчерашней бузе в городском саду. Узнал об этом событии из газет.

— Не знаю, не знаю… Но надеюсь, полиция и жандармы разберутся.

— Я к этому непричастен. — Скрипнули ножки стула по паркету. — Не смею более задерживать ваше купеческо-дворянское превосходительство.

Послышались шаги, и полный господин с недобрым лицом появился в дверях кабинета. Взглянув на Ардашева, он остановился и воскликнул удивлённо:

— Вы?

— Здравствуйте, — поднялся Клим, ожидая, что ему подадут руку. Он тоже узнал посетителя. Это был тот самый попутчик по дороге в Ораниенбаум, которого он окрестил капиталистом.

— Никогда не имейте дела с этим человеком, — грозя пальцем в сторону резной двери, выпалил он и, так и не подав студенту руки, удалился.

Проводив ушедшего взглядом, управляющий изрёк:

— Такие ссоры иногда случаются у деловых людей. Но нас это не касается. Вы подождите минутку, я доложу о вас.

— Как угодно, — кивнул Ардашев и вновь опустился на диван.

Плещеев скрылся за дверью кабинета, но через некоторое время оттуда вышел не управляющий, а совсем другой человек, с греческим носом, роскошными нафиксатуаренными усами и бородкой клинышком, в костюме с жилеткой в клетку и с крахмальным стоячим воротничком. Седина уже обсыпала инеем волосы, усы и бороду. В его чёрном галстуке красовалась булавка с неприлично большим солитёром [Солитёр (фр. solitaire — букв. одинокий; уст.) — здесь: крупный бриллиант в оправе без других камней.]. Он носил модные светлые брюки в полоску.

Студент поднялся.

Незнакомец улыбнулся и, протянув руку, сказал:

— Папасов, Иван Христофорович. Очень хочу с вами познакомиться, господин… простите от дочери мне известно только ваше имя — Клим, а фамилию мне ещё не доложили.

— Ардашев Клим Пантелеевич, — рекомендовался студент, отвечая на рукопожатие.

— Очень рад! Прежде всего разрешите выразить вам признательность за спасение мой дочери.

— Не стоит благодарности.

— Надеюсь, вы окажете нам честь и разделите с нами завтрак?

— Удобно ли?

— Конечно, удобно! Не стесняйтесь.

— Право, я уже позавтракал, но выпью чаю или кофе.

— Вот и ладно, сударь вы мой, тогда пройдём в китайскую беседку. Надеюсь, там уже все собрались. — Папасов повернулся к управляющему и добавил: — Андрей Владимирович, прошу к столу.

— Благодарю, Иван Христофорович.

Ардашев зашагал по аллее вслед за управляющим и хозяином дома. Ещё недавно едва заметный ветерок усилился, качнул верхушки деревьев и пригнал с Финского залива облака, закрывшие солнце. Вместо жары на землю опустилась безмятежная летняя прохлада.

То, что называлось китайской беседкой, не было похоже на привычные русские бельведеры. Климу не доводилось раньше видеть строений в восточноазиатском стиле. Изогнутая кверху крыша на деревянных столбах напоминала перевёрнутую лилию. Это сооружение стояло на сваях, обитых досками, посередине небольшого круглого пруда с уже раскрытыми кувшинками. Пройти к нему можно было по каменному мостику, украшенному по краям зубцами на манер тех, что изображены на рисунках Великой Китайской стены. Высокие старые ивы почти касались ветками воды. В их кронах переговаривались между собой птицы.