— Позвольте взглянуть, — заинтересовалась Елена Константиновна и заметила: — Милый, это же твой почерк.
— Ну да, похож. Вероятно, это чей-то розыгрыш.
— А откуда её отправили? — спросила Ксения и тоже приблизилась к фанерному ящику.
— Кронштадт, Нарвская улица, дом 6, квартира 1.
— Я понятия не имею, кто там живёт, — развёл руками Папасов.
— Но чего мы ждём? Давайте вскрывать посылку, — предложила Елена Константиновна.
— Семён, слыхал, что сказали? — спросил управляющий. — Открывай!
Мужик вынул из кармана перочинный нож, перерезал верёвки и, просунув лезвие под крышку, начал поддевать её со всех сторон, пока не вылезли гвозди, а потом и вовсе снял её.
Содержимое посылки было закрыто куском чёрного шёлка. Все смотрели внутрь, но никто не мог решится снять материю. Наконец Папасов не выдержал и поднял ткань… Он дёрнулся всем телом, будто в него выстрелили. Его лицо побелело, а глаза наполнились пустотой дикого ужаса.
— А-а! — вскричала Ксения и, закрыв лицо руками, отшатнулась.
— Господи! — прошептал управляющий.
— Боже милостивый! — вздрогнула и попятилась назад Елена Константиновна. Пытаясь облокотиться на стол, она смахнула на пол чью-то чашку. Раздался звук разбитой посуды.
Лакей крестился не переставая и шептал молитву.
Клим глянул в ящик и оторопел. Прямо на него смотрел… Папасов. Вернее, его голова с волосами, усами и бородкой. Морщины и мешки под глазами, седина, цвет лица, чуть седые брови и виски с проседью — всё соответствовало облику хозяина дачи, и даже был подмечен слегка прищуренный взгляд богатого грека. Только вот шея была залита кровью, точно её только что отделили от туловища.
— Двойник, — вырвалось у Ардашев.
— С того света, — хриплым голосом добавил Папасов и набросил покрывало на искусственную голову так, как обычно прикрывают лицо мертвеца. Затем повернулся к присутствующим спиной и велел: — Папиросу!
Управляющий посмотрел на уже пришедшую в себя Елену Константиновну, но та сделала отрицательный жест рукой.
— Я что… не ясно выразился? — зло произнёс фабрикант и метнул недобрый взгляд на Плещеева, но тот не сдвинулся с места.
— Милый, тебе же нельзя. Доктор строго-настрого воспретил. Может случиться паралич сердца!
— Полковник, вы уволены. Завтра получите расчёт, — холодно проговорил Папасов и, повернувшись к Климу, спросил: — А что, молодой человек, у вас папироски не найдётся?
— Да, конечно, прошу. — Открыв кожаный портсигар, Ардашев передал его хозяину дачи.
Иван Христофорович вынул папиросу, понюхал и заключил:
— «Скобелевские» — мои любимые. У нас, как видите, Клим Пантелеевич, несмотря на приличную разницу в возрасте, много общего.
Ардашев, став спиной к ветру и прикрывая огонь ладонями, поднёс фабриканту горящую спичку. Студент случайно заметил, как Елена Константиновна украдкой послала уходящему управляющему воздушный поцелуй.
— Давайте прогуляемся вон до той садовой скамейки, — предложил промышленник.
— Охотно.
— Какой же негодяй прислал посылку? — задался вопросом хозяин дачи. — Врагов и завистников у меня много, но вот кто мог решиться на подобный шаг — ума не приложу. Может, полиция отыщет?
— Сомневаюсь, что они этим займутся. Состава преступления в этом деянии нет. Даже если найдут кого-то, тот всегда скажет, что хотел пошутить.
— Хороши шуточки! Я чуть заикой не стал.
— Меня беспокоит другое. Злоумышленник настроен решительно и серьёзно. Об этом говорит сама восковая голова. Сделать такую — не один день уйдёт. И вот он её вам прислал. А что будет дальше? Какие ещё шаги он предпримет?
— Ладно, не будем забегать вперёд. Время покажет.
Пройдя саженей сто, Папасов бросил окурок и тяжело опустился на скамейку. Ардашев сел рядом и с наслаждением закурил.
— А вы большой эстет, — усмехнулся фабрикант. — На ходу не курите. Умеете наслаждаться соблазнами. Кальян не пробовали?
— Не доводилось.
— Вот и славно. Я вам его отдам. Мне нельзя. Сердце прихватывает. Подарок персидского посла. Преподнесли, можно сказать, в придачу к ордену Льва и Солнца. Голод у них был в прошлом году, а я пшеницы закупил и послал в Тегеран. Оказывается, спас от смерти жителей нескольких деревень… А вы давно курите?
— Три года. Но мне тоже врач запретил. Говорит, плеврит, начальная стадия. Посоветовал к морю поехать, в Ораниенбаум. Лёгким, мол, нужен чистый воздух, а не столичный смог. Бросить курить пока не получается, но количество папирос я уменьшил.
— В таком случае не нужен вам кальян. Дышите свежим воздухом и живите долго. Лучше управляющему передарю, пусть помирает.
— Вы же его только что уволили?
— Завтра жена будет слёзы лить и просить вернуть «несчастного холостяка, отставного полковника». И я опять смалодушничаю. Это обычная история. И все это знают, — вздохнул фабрикант.
— Кальян от меня и так никуда не денется. Попаду на Восток — попробую. Я обязательно куда-нибудь уеду в этом году, — глядя на верхушки деревьев, мечтательно проговорил Ардашев. — Драгоманов [Драгоман — переводчик при дипломатических представительствах и консульствах в странах Востока, владеющий турецким, арабским и хотя бы одним европейским языком. Российские драгоманы МИД России отличались знанием не только восточных языков, но и нескольких европейских.] не хватает. Не получится в Египет, попрошусь в Персию. Желающих туда отправиться сегодня мало.
— А почему?
— В мае разъярённая толпа местных жителей сожгла пассажирский поезд вместе с европейцами, находящимися в одном вагоне. Религиозных фанатиков возмутило то, что машинист поезда не доглядел и раздавил персиянина, не желавшего уступать дорогу локомотиву. Ярость толпы была так велика, что власти опасались вооружённого восстания. Зачинщиков и виновников расправы над людьми шах побоялся наказывать, а лишь возместил ущерб в сто тысяч франков представителю Бельгийского железнодорожного общества, владевшего составом. — Клим бросил папиросу под скамейку [Мусорных урн в 1891 году в Ораниенбауме, как и во всей России, ещё не было. Дворники собирали мусор и складывали в мусорные ящики.] и сказал: — У России там сегодня много дел. Британцы вредят нашим купцам как могут, торговлю перебивают. Английские пароходы совершают рейсы по реке Карун, а наши каспийские порты доступны для морских судов только восемь месяцев в году. По этой причине персы ввозят нам своих товаров на восемнадцать миллионов рублей в год, а мы на восемь. Дело в том, что на Каспии у нас имеется всего один незамерзающий порт — Петровск, а все остальные работают только восемь месяцев в году. Выход один — строительство Петровско-Владикавказской железной дороги длиной двести пятьдесят вёрст. И вот тогда мы сможем торговать с Тегераном круглый год.
— Да, я читал об этом. Одиннадцать миллионов рублей собираются издержать на прокладку путей и покупку подвижного состава.
— Есть и другой вариант, — начал горячо доказывать студент, — можно не тратиться на приобретение паровозов и вагонов и отдать эксплуатацию всей ветки Владикавказской железной дороге. Тогда можно обойтись всего пятью миллионами.
— Всё это произойдёт не скоро.
— Тем не менее я слыхал, что уже сейчас нужны люди для осмотра местности и налаживания контактов с персидским населением. А то, не ровен час, и наши вагоны запылают.
— Право, Клим Пантелеевич, не будьте идеалистом. Вам ли не знать, что в России запрягают медленно, зато крадут быстро.
— Да, у нас есть недостатки, но мы их изживём и обгоним и Англию, и Европу, и даже Соединённые Американские Штаты.
Папасов покачал головой и спросил:
— Неужто вы серьёзно верите в то, что эти двести пятьдесят вёрст могут разорить англичан и немцев в Персии, которые фактически владеют Персидским заливом благодаря широкой сети собственных железных дорог, протянувшихся через всю Малую Азию в Европу?
Клим прокашлялся, раздумывая над ответом, и сказал:
— Россия — великая страна. У нас особый путь. И он выведет нас в лидеры мировой экономики. Нам бы только войны избежать и революции. Слишком много мы носимся с разного рода последователями учения отщепенцев вроде Герцена, Огарёва, Бакунина и Маркса. Они ведь ненавидят Россию. Да, у нас много недостатков, но это наша страна. И мы сами справимся со своими проблемами. Обойдёмся без заграничных советчиков.
— Вот! — радостно вскричал фабрикант. — Замечательно! Я вас никуда не отпущу, пока вы не скажете эти слова Ксении.
— Простите, а она здесь при чём?
— А вы с ней о политике ещё не общались?
— Нет.
— О, вы счастливый человек! Я вам искренне завидую. А стоит затронуть с ней тему российского государственного устройства, и надо закрывать не только форточки и ставни, но и задувать керосиновую лампу, чтобы прохожие не проявили интерес к её крамольным речам. — Он вздохнул и сказал: — Я иногда жалею, что послал её в Лондон на учёбу. Она там нахваталась всякой либеральной ереси и даже с тамошними суфражистками сошлась. Отправлял прилежную барышню, а вернулась почти социалистка. Представляете? Может, вам удастся её образумить, а? Мне кажется, моя дочь вас очень уважает.
— Не обессудьте, Иван Христофорович, но я в воспитатели не гожусь.
— Хорошо-хорошо, — махнул рукой Папасов, — не будем торопиться. А вопросец позволите?
— Пожалуйста.
— Я вот совсем не дипломат, а по миру поездил. Посмотрел Париж, Лондон, был в Константинополе и даже в Нью-Йорке. Вена и Берлин, Венеция и Рим — прекрасные города. Я много чего видел. Скажите, а почему бы вам не заняться коммерцией, скопить капитал, надёжно его разместить в ценных бумагах, приносящих прибыль, а уж потом эту прибыль тратить на путешествия? Я ведь только проценты от облигаций и акций позволяю своей семье проживать, да и то далеко не полностью. Знаете, ещё в молодости я понял одну вещь: жить надо так, чтобы деньги зарабатывались всё время — и когда ты бодрствуешь, и когда спишь. Доход должен расти независимо от случайностей. Да, он может увеличиваться медленнее или быстрее, но только увеличиваться.