— Позвольте взглянуть, — заинтересовалась Елена Константиновна и заметила: — Милый, это же твой почерк.

— Ну да, похож. Вероятно, это чей-то розыгрыш.

— А откуда её отправили? — спросила Ксения и тоже приблизилась к фанерному ящику.

— Кронштадт, Нарвская улица, дом 6, квартира 1.

— Я понятия не имею, кто там живёт, — развёл руками Папасов.

— Но чего мы ждём? Давайте вскрывать посылку, — предложила Елена Константиновна.

— Семён, слыхал, что сказали? — спросил управляющий. — Открывай!

Мужик вынул из кармана перочинный нож, перерезал верёвки и, просунув лезвие под крышку, начал поддевать её со всех сторон, пока не вылезли гвозди, а потом и вовсе снял её.

Содержимое посылки было закрыто куском чёрного шёлка. Все смотрели внутрь, но никто не мог решится снять материю. Наконец Папасов не выдержал и поднял ткань… Он дёрнулся всем телом, будто в него выстрелили. Его лицо побелело, а глаза наполнились пустотой дикого ужаса.

— А-а! — вскричала Ксения и, закрыв лицо руками, отшатнулась.

— Господи! — прошептал управляющий.

— Боже милостивый! — вздрогнула и попятилась назад Елена Константиновна. Пытаясь облокотиться на стол, она смахнула на пол чью-то чашку. Раздался звук разбитой посуды.

Лакей крестился не переставая и шептал молитву.

Клим глянул в ящик и оторопел. Прямо на него смотрел… Папасов. Вернее, его голова с волосами, усами и бородкой. Морщины и мешки под глазами, седина, цвет лица, чуть седые брови и виски с проседью — всё соответствовало облику хозяина дачи, и даже был подмечен слегка прищуренный взгляд богатого грека. Только вот шея была залита кровью, точно её только что отделили от туловища.

— Двойник, — вырвалось у Ардашев.

— С того света, — хриплым голосом добавил Папасов и набросил покрывало на искусственную голову так, как обычно прикрывают лицо мертвеца. Затем повернулся к присутствующим спиной и велел: — Папиросу!

Управляющий посмотрел на уже пришедшую в себя Елену Константиновну, но та сделала отрицательный жест рукой.

— Я что… не ясно выразился? — зло произнёс фабрикант и метнул недобрый взгляд на Плещеева, но тот не сдвинулся с места.

— Милый, тебе же нельзя. Доктор строго-настрого воспретил. Может случиться паралич сердца!

— Полковник, вы уволены. Завтра получите расчёт, — холодно проговорил Папасов и, повернувшись к Климу, спросил: — А что, молодой человек, у вас папироски не найдётся?

— Да, конечно, прошу. — Открыв кожаный портсигар, Ардашев передал его хозяину дачи.

Иван Христофорович вынул папиросу, понюхал и заключил:

— «Скобелевские» — мои любимые. У нас, как видите, Клим Пантелеевич, несмотря на приличную разницу в возрасте, много общего.

Ардашев, став спиной к ветру и прикрывая огонь ладонями, поднёс фабриканту горящую спичку. Студент случайно заметил, как Елена Константиновна украдкой послала уходящему управляющему воздушный поцелуй.

— Давайте прогуляемся вон до той садовой скамейки, — предложил промышленник.

— Охотно.

— Какой же негодяй прислал посылку? — задался вопросом хозяин дачи. — Врагов и завистников у меня много, но вот кто мог решиться на подобный шаг — ума не приложу. Может, полиция отыщет?

— Сомневаюсь, что они этим займутся. Состава преступления в этом деянии нет. Даже если найдут кого-то, тот всегда скажет, что хотел пошутить.

— Хороши шуточки! Я чуть заикой не стал.

— Меня беспокоит другое. Злоумышленник настроен решительно и серьёзно. Об этом говорит сама восковая голова. Сделать такую — не один день уйдёт. И вот он её вам прислал. А что будет дальше? Какие ещё шаги он предпримет?

— Ладно, не будем забегать вперёд. Время покажет.

Пройдя саженей сто, Папасов бросил окурок и тяжело опустился на скамейку. Ардашев сел рядом и с наслаждением закурил.

— А вы большой эстет, — усмехнулся фабрикант. — На ходу не курите. Умеете наслаждаться соблазнами. Кальян не пробовали?

— Не доводилось.

— Вот и славно. Я вам его отдам. Мне нельзя. Сердце прихватывает. Подарок персидского посла. Преподнесли, можно сказать, в придачу к ордену Льва и Солнца. Голод у них был в прошлом году, а я пшеницы закупил и послал в Тегеран. Оказывается, спас от смерти жителей нескольких деревень… А вы давно курите?

— Три года. Но мне тоже врач запретил. Говорит, плеврит, начальная стадия. Посоветовал к морю поехать, в Ораниенбаум. Лёгким, мол, нужен чистый воздух, а не столичный смог. Бросить курить пока не получается, но количество папирос я уменьшил.

— В таком случае не нужен вам кальян. Дышите свежим воздухом и живите долго. Лучше управляющему передарю, пусть помирает.

— Вы же его только что уволили?

— Завтра жена будет слёзы лить и просить вернуть «несчастного холостяка, отставного полковника». И я опять смалодушничаю. Это обычная история. И все это знают, — вздохнул фабрикант.

— Кальян от меня и так никуда не денется. Попаду на Восток — попробую. Я обязательно куда-нибудь уеду в этом году, — глядя на верхушки деревьев, мечтательно проговорил Ардашев. — Драгоманов [Драгоман — переводчик при дипломатических представительствах и консульствах в странах Востока, владеющий турецким, арабским и хотя бы одним европейским языком. Российские драгоманы МИД России отличались знанием не только восточных языков, но и нескольких европейских.] не хватает. Не получится в Египет, попрошусь в Персию. Желающих туда отправиться сегодня мало.

— А почему?

— В мае разъярённая толпа местных жителей сожгла пассажирский поезд вместе с европейцами, находящимися в одном вагоне. Религиозных фанатиков возмутило то, что машинист поезда не доглядел и раздавил персиянина, не желавшего уступать дорогу локомотиву. Ярость толпы была так велика, что власти опасались вооружённого восстания. Зачинщиков и виновников расправы над людьми шах побоялся наказывать, а лишь возместил ущерб в сто тысяч франков представителю Бельгийского железнодорожного общества, владевшего составом. — Клим бросил папиросу под скамейку [Мусорных урн в 1891 году в Ораниенбауме, как и во всей России, ещё не было. Дворники собирали мусор и складывали в мусорные ящики.] и сказал: — У России там сегодня много дел. Британцы вредят нашим купцам как могут, торговлю перебивают. Английские пароходы совершают рейсы по реке Карун, а наши каспийские порты доступны для морских судов только восемь месяцев в году. По этой причине персы ввозят нам своих товаров на восемнадцать миллионов рублей в год, а мы на восемь. Дело в том, что на Каспии у нас имеется всего один незамерзающий порт — Петровск, а все остальные работают только восемь месяцев в году. Выход один — строительство Петровско-Владикавказской железной дороги длиной двести пятьдесят вёрст. И вот тогда мы сможем торговать с Тегераном круглый год.

— Да, я читал об этом. Одиннадцать миллионов рублей собираются издержать на прокладку путей и покупку подвижного состава.

— Есть и другой вариант, — начал горячо доказывать студент, — можно не тратиться на приобретение паровозов и вагонов и отдать эксплуатацию всей ветки Владикавказской железной дороге. Тогда можно обойтись всего пятью миллионами.

— Всё это произойдёт не скоро.

— Тем не менее я слыхал, что уже сейчас нужны люди для осмотра местности и налаживания контактов с персидским населением. А то, не ровен час, и наши вагоны запылают.

— Право, Клим Пантелеевич, не будьте идеалистом. Вам ли не знать, что в России запрягают медленно, зато крадут быстро.

— Да, у нас есть недостатки, но мы их изживём и обгоним и Англию, и Европу, и даже Соединённые Американские Штаты.

Папасов покачал головой и спросил:

— Неужто вы серьёзно верите в то, что эти двести пятьдесят вёрст могут разорить англичан и немцев в Персии, которые фактически владеют Персидским заливом благодаря широкой сети собственных железных дорог, протянувшихся через всю Малую Азию в Европу?

Клим прокашлялся, раздумывая над ответом, и сказал:

— Россия — великая страна. У нас особый путь. И он выведет нас в лидеры мировой экономики. Нам бы только войны избежать и революции. Слишком много мы носимся с разного рода последователями учения отщепенцев вроде Герцена, Огарёва, Бакунина и Маркса. Они ведь ненавидят Россию. Да, у нас много недостатков, но это наша страна. И мы сами справимся со своими проблемами. Обойдёмся без заграничных советчиков.

— Вот! — радостно вскричал фабрикант. — Замечательно! Я вас никуда не отпущу, пока вы не скажете эти слова Ксении.

— Простите, а она здесь при чём?

— А вы с ней о политике ещё не общались?

— Нет.

— О, вы счастливый человек! Я вам искренне завидую. А стоит затронуть с ней тему российского государственного устройства, и надо закрывать не только форточки и ставни, но и задувать керосиновую лампу, чтобы прохожие не проявили интерес к её крамольным речам. — Он вздохнул и сказал: — Я иногда жалею, что послал её в Лондон на учёбу. Она там нахваталась всякой либеральной ереси и даже с тамошними суфражистками сошлась. Отправлял прилежную барышню, а вернулась почти социалистка. Представляете? Может, вам удастся её образумить, а? Мне кажется, моя дочь вас очень уважает.

— Не обессудьте, Иван Христофорович, но я в воспитатели не гожусь.

— Хорошо-хорошо, — махнул рукой Папасов, — не будем торопиться. А вопросец позволите?

— Пожалуйста.

— Я вот совсем не дипломат, а по миру поездил. Посмотрел Париж, Лондон, был в Константинополе и даже в Нью-Йорке. Вена и Берлин, Венеция и Рим — прекрасные города. Я много чего видел. Скажите, а почему бы вам не заняться коммерцией, скопить капитал, надёжно его разместить в ценных бумагах, приносящих прибыль, а уж потом эту прибыль тратить на путешествия? Я ведь только проценты от облигаций и акций позволяю своей семье проживать, да и то далеко не полностью. Знаете, ещё в молодости я понял одну вещь: жить надо так, чтобы деньги зарабатывались всё время — и когда ты бодрствуешь, и когда спишь. Доход должен расти независимо от случайностей. Да, он может увеличиваться медленнее или быстрее, но только увеличиваться.