— Ну хорошо-хорошо. Очень скоро у Карла Густава, то есть Дмитрия, появится настоящая свита из сверстников.

— Надеюсь, это будут представители достойных родов?

— О, можете на меня положиться в этом вопросе. Все они будут прямыми потомками Адама и Евы!

— Очень смешно!

— Не сердитесь.

— И не думала. Кстати, вы, кажется, сказали, что сейчас нет никакого поста?

— Именно так.

— Следовательно, я могу рассчитывать на ваш визит сегодня вечером? Вы опять подавились, государь?

— Гхм… Кажется, нет.

— Или у вас какие-нибудь срочные государственные дела?

Я пристально взглянул в глаза жены, и в памяти снова возникла та молодая женщина, на которой я женился восемь лет назад. Да, это был династический брак, особенно для меня. Да, покойный король Карл поспешил выдать перезрелую дочь за понравившегося ему принца-изгнанника, рассчитывая, что тот не будет играть никакой самостоятельной роли при его дворе. Да, она даже тогда была серьезно старше меня нынешнего… Сколько мы прожили вместе, пока уже новый король, теперь уже ее брат Густав Адольф отправил меня в очередной поход? Месяц, два… но видит бог, это было счастливое время!

— Сударыня, вам приходилось париться в русской бане?

— Что?! — смешалась Катарина. — Если вам угодно, я прикажу приготовить…

— Нет, мне угодно нечто совсем другое. Уверяю вас, Като, вам тоже понравится!

Только что проснувшийся Карл Густав с недоумением поглядел на стоящую перед кроватью лавку. Его прежний костюм исчез, а вместо него была разложена совершенно другая одежда. Вместо камзола и шелковой рубашки с красивым отложным воротником из голландских кружев, бархатных кюлот и чулок теперь лежали: косоворотка, белый расшитый золотыми галунами зипун, такие же порты и затканный серебром кушак. На полу стояли сапожки из мягкой кожи с загнутыми вверх носами, сменившие башмаки с большими медными пряжками.

— Что это? — удивленно спросил мальчик.

— Наверное, это ваши новые вещи, мой принц, — ответил спавший рядом Петер, продирая глаза. — Вы теперь русский царевич и должны выглядеть подобающе.

— А вот твою одежду не сменили, — отметил наследник престола, покосившись на соседнюю лавку.

— А мою-то зачем? — зевнул тот. — Я же не царевич. Вам помочь одеться?

— Наверное, — нерешительно отозвался Карл Густав. — Я не очень понимаю, что со всем этим делать.

Что ему придется сменить немецкий наряд на русский, отец заявил еще в Новгороде. Но тогда они торопились, времени ждать пошива не было, подходящих тканей тоже, а матушка вообще восприняла эту идею без энтузиазма, и как-то так случилось, что весь путь до столицы он проделал одетым и обутым в свои прежние вещи, благо гардероб, прихваченный из Мекленбурга, был более чем достаточен.

Так что на всех торжественных встречах в больших и малых городах по пути, молебнах и тому подобных мероприятиях, принц был в немецкой одежде. Подданные, впрочем, восприняли подобный наряд с пониманием. Все-таки царевич прибыл из неметчины, и в чем же еще ему там было ходить?

Государь, правда, хмурился, но виду не подавал, а когда пришло время для торжественного въезда в Москву, усадил Карла Густава в седло впереди себя и так, вместе с ним, въехал в свою столицу. Ночами уже подмораживало, да и днем было не особо тепло, так что царь накрыл своего наследника своим же плащом, скрыв таким образом от любопытных взглядов. Так они и проделали этот путь до Кремля. И вот не прошло и двух дней, а перед ним лежала его новая одежда. Непонятно было только, где и как с него успели снять мерку, а также как это все надевать. Хотя с рубахой и портами они разобрались быстро, но вот сапоги…

— Где же чулки? — озабоченно спросил принц. — Не надевать же их на босу ногу?

— Похоже, вам надо навертеть на ноги эти штуки, — пожал плечами Петер, показывая на два куска плотной, но мягкой ткани. — Я видел, как русские так делали.

— Ты думаешь?..

Тут дверь осторожно отворилась, и в горницу робко заглянул вихрастый парень. Увидев, что его подопечный уже не спит, спальник [Спальник — придворный чин.], а этот молодой человек был именно им, с достоинством поклонился, и что-то быстро затораторил.

— Ты что-нибудь понимаешь?.. — шепнул Петеру Карл Густав.

— Нет, мой принц, но, похоже, он может нам помочь.

— Доброго вам утречка, государь-царевич, — тарахтел тем временем молодой придворный. — А меня Тишкой кличут. Я к вашей милости приставлен для услужения, значит. Не угодно ли вашей милости сказать, с чем помочь?

— Вот, — жестом показал на свои затруднения мальчик.

— Чего? — переспросил сперва парень, но тут же сообразил. — Портянки намотать не получилось? Эх и темные же вы там, в неметчине! Ну да ничего, это горе поправимое. Смотрите.

С этими словами он споро стащил с себя один сапог, размотал портянку и тут же показал, как надо обуваться, и даже притопнул ногой, мол, видите, как удобно! Затем разложил один из кусков ткани на полу, не забыв похвалить его:

— Гляньте, какая красота, ну чистый аксамит [Аксамит — сорт шелка. В широком смысле — любая дорогая ткань.]! Царевич, ты ножку-то ставь… не, не так, вот как надобно.

В общем, через минуту Карл Густав был обут, одет, замотан кушаком, и только голова оставалась непокрытой.

— Ваше высочество теперь настоящий русский, — хмыкнул Петер, ревниво косясь на спальника.

— Пожалуйте за мной, — поклонился тот царевичу, и мальчики двинулись следом.

Спальник привел их в большую горницу, или малый зал, где за накрытым столом сидели несколько человек, в одном из которых принц тут же узнал отца. Рядом с ним сидели: его воспитатель барон фон Гершов, царский телохранитель Корнилий Михальский и еще какой-то священник с совершенно седой бородой и изможденным лицом.

— Выспался? — улыбнулся я сыну.

— Да, отец.

— Ты голоден?

— Нет пока.

— А ты? — обернулся я к его приятелю.

— Я бы съел чего-нибудь, мой кайзер, — бойко отвечал тот, — но только чтобы не обидеть отказом ваше величество.

— Наш человек! — засмеялся я и велел Тихону: — Ну-ка принеси нам поесть, а то с утра маковой росинки во рту не было!

Парень тут же сорвался с места, только пятки засверкали, точнее, каблуки, а я продолжил, показывая на священника:

— Это отец Мелентий, мой духовник. Он будет наставлять тебя в истинной вере.

— Хорошо, отец.

— Эх, не по моим плечам ношу взваливаешь на меня, православный царь, — глухо отозвался иеромонах. — К тому же я слышал, его наставником в дороге был митрополит Филарет. Где мне с тем тягаться? Отпустил бы ты меня на покой, а…

— В дороге кто только его наставником не был, а парень до сих пор ни бельмеса не знает. Ни языка, ни молитв. Да и не слыхал я, чтобы Федор Никитич в прежние времена изрядным богословом был. Вот Мишу его хоть сейчас диаконом поставить можно…

— Не богохульствуй!

— И в мыслях не было. Только, я чаю, у митрополита сейчас и иных забот немало, где уж ему все поспеть. А ты муж ученый, латынь и немецкий ведаешь. Кого же, как не тебя? Нет, я, конечно, могу Игнатия из академии позвать…

— Как повелишь, государь, — тут же пошел на попятный Мелентий, давно смотревший косо в сторону бывшего иезуита.

— Вот и славно…

— А уж коли ты мне доверил сына своего к свету православия привести, ответствуй: отчего он сегодня на заутрене не был? Ты, к слову, тоже!

— Так это, батюшка… он же еще не нашей веры…

— И с таким родителем не скоро к ней придет! — едко усмехнулся иеромонах.

Тут, на наше счастье, появились слуги с подносами и стали уставлять стол для завтрака.

— Благослови нашу трапезу, отче! — попросил я.

— Отче наш, иже еси на небеси… — начал священник звучным, хорошо поставленным голосом.

После нее последовала «Слава и ныне», а только потом собственно молитва перед пищей «Христе Боже, благослови ястие и питие рабом Твоим». Мой духовник, как всегда, действовал строго по канону, ни на йоту не отступая от него. Если бы дело происходило после вечерни, то началось бы все с «Очи всех на Тя, Господи, уповают». Сам не пойму, когда я успел все это выучить и запомнить… ведь из походов вроде бы не вылезаю?

— Мне кажется, отец Мелентий — очень строгий наставник? — с тревогой спросил меня Карл Густав, когда мы вышли.

— У него была непростая жизнь и очень долгий путь к Богу, — согласился я. — Но он человек надежный и верный. Ему можно доверять. Ты понимаешь меня?

— Да, а чем мы сейчас займемся?

— Как я и обещал, поедем в Оружейную палату и в другие места. Ты не против?

— Нет. Только я хотел бы показать матушке и сестре свой новый костюм.

— Еще успеешь, а сейчас пора ехать. Кстати, где твоя шапка?

— Не знаю. Я нашел только это.

— Не изволь гневаться, царь-батюшка, — как черт из табакерки выскочил Тишка. — Вот, пожалуйста, все готово.

В руках у спальника были подбитый собольим мехом зимний кафтанчик и шапка, отороченная горностаем.

— Ну-ну, — хмыкнул я и, как только облачение закончилось, велел выходить.

— Это что, снег? — взвизгнул мальчишка, увидев, что за ночь земля покрылась белым покрывалом. — Петер, смотри — снег!