Блёстки повсюду Иветта Кларк читать онлайн бесплатно

Иветта Кларк

Блёстки повсюду

Предисловие

Когда я была в возрасте Китти, моей любимой книгой была «Питер Обыкновенный, или Младших братьев не выбирают» Джуди Блум. Я выросла в сонной английской деревеньке и с восторгом читала о жизни нью-йоркских детей. Я мечтала, чтобы меня окружали величественные небоскрёбы, а не плоские поля. Представляла, как буду жить в многоквартирном доме с консьержем в подъезде и играть по выходным в Центральном парке. Я хотела собаку и специальный совочек, чтобы убирать за ней на прогулках (так делал Питер Хатчер в книге). Когда я спросила отца, не можем ли мы переехать в Нью-Йорк, он ответил «нет» — и на переезд, и на вопрос о покупке собаки. Однако сказал, что может купить мне совочек. Спасибо, папочка! Промчались годы, и мои детские мечты сбылись: я получила работу в Нью-Йорке и переехала в квартиру в высотном доме с консьержем. Двадцать лет спустя я всё ещё живу в ней и по-прежнему люблю книгу «Питер Обыкновенный».

В этой книге, которую я написала, одиннадцатилетняя Китти с родными переезжает из Лондона в Нью-Йорк — после того как умирает её мама. Китти ненавистна сама мысль о переезде. Девочка хочет остаться со своей бабушкой, которую очень любит, со своей лучшей подругой и с маленькой чёрной кошечкой, которая спит у неё в ногах. Почему всё вокруг продолжает меняться, в то время как Китти хочет лишь, чтобы всё стало как прежде? Понадобятся огромное терпение и забота любящих людей, мудрые слова, которые мама Китти оставила в письмах на дни рождения, и дружба с синеволосым мальчиком, чтобы Китти увидела: надежда и радость могут снова вернуться в жизнь, даже если случилось самое худшее, что только можно представить.

Мне повезло: моя мама ещё жива, однако близкая подруга умерла, когда я была ровесницей Китти. Мы с подругой любили коллекционировать разные вещички, и самая лучшая наша коллекция состояла из ароматизированных ластиков: моя подруга больше всего любила ластики в виде крошечных бутылок газировки, а я — в виде маленьких рожков мороженого. Когда она погибла, я выкинула свою коллекцию ластиков в мусор. Десятилетия спустя в трёх с половиной тысячах миль от того места, где мы с подругой когда-то сравнивали наши любимые ластики, я нашла в магазине нечто знакомое. Это был набор из пяти ластиков в виде крошечных печенек-макарун, и все они были разного цвета: малиново-розовый, лавандово-сиреневый, фисташково-зелёный, ванильно-кремовый и шоколадно-коричневый. Я подумала о своей подруге и купила этот набор. Когда я пришла домой и открыла коробку, то рассердилась, потому что все ластики пахли ванилью, хотя, по идее, у них должны были быть разные запахи, в соответствии с их цветом. Я знала, что моя подруга тоже разозлилась бы, и это заставило меня улыбнуться. Я нашла горсть радостных блёсток в неожиданном месте. Они действительно проникают повсюду.

Я искренне надеюсь, что вам понравится история Китти. Спасибо большое тем, кто решит прочитать её. Каждое слово написано с любовью.

Иветта

Посвящается Абелю, Беатрис и Гэбриэл,

которые каждый день дарят мне радость и смех

Глава первая

Ожидание у окна

Я не могу определить: то ли сегодня второй по степени отвратительности день в моей жизни, то ли третий. Возможно, в половину одиннадцатого утра ещё слишком рано, чтобы решать такие вещи. Это самая ужасная пятница в моей жизни и самый грустный из дождливых дней. Самым худшим днём в моей жизни был неуместно солнечный вторник на этой неделе — я знаю это точно. Другой претендент на второе место — тот день несколько месяцев назад, когда я окончательно поняла всю невыносимую правду того, что должно случиться.

Этим мартовским утром лондонская улица под моим окном почти пуста, она мокрая и серая. Я сверяюсь с картой цветов «Farrow & Ball», приклеенной к стене. На ней показаны сотни разных цветов, и пятьдесят из них — оттенки белого и кремового. Я ищу глазами точное соответствие, пока мой взгляд не падает на цвет номер 272 — «плюметт», или «свинцово-серый». Идеально: мне кажется, что я упала на это сиденье у окна тяжело, как свинец, и так быстро, что мой желудок подкатил к горлу, а уши заныли.

Вишнёвые деревья на нашей улице наконец-то цветут, цветы появились как раз вовремя, чтобы сказать моей маме «привет» и «прощай». И сейчас бледно-розовые лепестки, цвет номер 245, «миддлтонский розовый», ловят дождевые капли.

Если бы не было дождя, я бы могла пойти в парк с моей лучшей подругой Джессикой… хотя она сегодня в школе вместе со всеми остальными. Мне бы тоже хотелось быть там, сидеть за партой рядом с нею и пытаться спрягать французские глаголы под бдительным оком мадам Оливье. Мама Джессики сегодня придёт к нам, но она сказала, что Джесс «слишком юна для такого, Китти, дорогая». А ведь Джессика — моя ровесница. Уходя вчера, она сжала мне руку так сильно, что её ногти оставили на моей коже крошечные лунки-полумесяцы, которые ещё были видны, когда я ложилась спать.

В такие дождливые дни, как этот, мама всегда улыбалась, закрывала глаза и поднимала лицо к небу. Она почти никогда не брала с собой зонтик, вместо этого она надевала небесно-голубой плащ с капюшоном, который вечно сдувало у неё с головы. Мама говорила, что дождь — это как косметическая процедура самой природы, так зачем же закрывать от него лицо? Папа ворчал, что это отличная погода для уток и лягушек, и прихватывал свой огромный чёрный зонт, на лице у него было написано решительное желание остаться сухим по пути от станции до дома или офиса.

Папа не ходит на работу вот уже почти две недели.

Обычно я не люблю дождь, но сегодня бесконечная лондонская морось прекрасно подходит к моему настроению. Моя сестра Имоджен говорит, что, когда в книгах или в стихах погода отражает настроение персонажа, это называется олицетворение или что-то типа того. Ей тринадцать лет, и она знает всё — или считает, будто знает. Мне десять, и я понимаю, что знаю далеко не всё. Если верить Имоджен, когда я буду в её возрасте, я по-прежнему не буду знать всего, что знает она, потому что она унаследовала от наших предков и внешность, и мозги. Когда я спросила у мамы, что же унаследовала я, она только улыбнулась мне.

— Китти, у тебя своя собственная внешность и свои собственные мозги, не хуже и не лучше, чем у твоей сестры, и именно они тебе идеально подходят.

Ну, это определённо было враньё, потому что Имоджен уж точно красивее меня, и все это знают. У меня на носу горбинка, и меня часто спрашивают, как я его сломала — а я не ломала! У Имоджен просто идеальный нос. Папа сказал, что «внешнее совершенство не подразумевает наличия идеального характера», но он сказал это а) потому что хотел утешить меня и б) потому что нос у него такой же, как у меня.

У Имоджен длинные шелковистые волосы медового цвета и ярко-синие глаза, совсем как у мамы. Волосы у неё ниже лопаток: закрывают лямки лифчика. Тот факт, что она носит лифчик и что её локоны такие длинные, — ещё две галочки в колонку преимуществ Имоджен. Она выглядит так, словно живёт в Калифорнии, где солнце, пальмы и сёрфингисты, а не в этом тенистом уголке Северного Лондона. Имоджен — первая красавица в нашей семье, а я… Хотя меня нельзя назвать чудовищем, но я определённо невзрачная. У меня коричневато-серые волосы, подстриженные под скучное каре до подбородка; их цвет, согласно карте «Farrow & Ball», точно соответствует номеру 40 — «мышиная спина». Глаза у меня такого же цвета, как и волосы. Но я умею бегать быстрее, чем моя сестра, и наверняка вырасту выше её. Я уже догоняю её по росту.

Я прижимаюсь горящей щекой к прохладному оконному стеклу и изучаю улицу внизу, но там совсем не на что смотреть; только машины, припаркованные перед домами, свидетельствуют о том, что у нас есть соседи. Тогда я опускаю взгляд на свою тёмно-синюю юбку в складку, купленную накануне во время печальной поездки в магазин. Я хотела купить к этой юбке чёрный свитер, но бабушка сказала «нет».

— Чёрный цвет не годится для детей, Китти. И вообще, чёрный с тёмно-синим сделают тебя похожей на синяк.

— Я и чувствую себя как сплошной синяк, — ответила я, и выражение лица бабушки слегка смягчилось — а потом это лицо сморщилось, словно мокрый бумажный пакет. Бабушка отвернулась, и я быстро сунула чёрный свитер обратно на полку и взяла тёмно-синий. Я тащилась следом за бабушкой через весь магазин, пока мы не дошли до кассы, где она молча расплатилась за покупки.

— Китти, солнышко, машина скоро приедет, — зовёт меня папа с первого этажа. — Ты готова?

Конечно, я не готова. Как я вообще могу быть к такому готова? Я трогаю серебряное сердечко-подвеску на браслете «пандора», который мама подарила мне несколько недель назад. Подвеска выглядит так же одиноко, как я себя чувствую. Имоджен получила в подарок такой же браслет с сердечком. Мы не знаем, где и когда мама купила их. Полагаю, ей пришлось заказать их через интернет. Мы не знаем, подарила ли она что-нибудь папе, и не собираемся спрашивать у него. Мы очень многого не знаем. Мама также оставила стопку писем в плотных конвертах кремового цвета, чтобы я и Имоджен прочли их на наши следующие три дня рождения. Конверты украшены изображениями цветов, сердечек и солнышек, а посередине на каждом написано имя и возраст округлым маминым почерком. Три письма — это так мало! Мне исполнится всего тринадцать, когда я получу последнее. Почему мама решила, что после этого мне не нужны будут письма от неё? А как насчёт того времени, когда мне исполнится восемнадцать, двадцать пять, тридцать семь, пятьдесят два или даже семьдесят? Некоторые люди и в этом возрасте по-прежнему получают письма от своих мам. Когда папа показал нам эти шесть конвертов, я спросила: почему только по три письма каждой? Он спрятал лицо в ладонях и ответил так тихо, что я едва разобрала слова: