Ивлин Во
Победитель получает все
Коротенький отпуск мистера Лавдэя и другие ранние рассказы
Равновесие
Канитель из старого доброго времени широких штанов и джемперов с высоким горлом
— Знаете, пожалуй, я все же не смогу прочесть свое. Это довольно жестоко.
— Надо, Бэзил, надо.
— Пожалуйста, Бэзил.
И так всякий раз, когда Бэзил играл в «Ассоциации» [«Ассоциации» — Занимательная психологическая игра, основанная на свободных ассоциациях. Согласно правилам, один из участников называет какое-либо слово, а остальные пишут на своих карточках слова, с которыми оно ассоциируется. По завершении сеанса каждый из участников должен зачитать свои ассоциации. — Здесь и далее примеч. переводчика.].
— Да не могу я, — видите, как тут все перепуталось.
— Ну, Бэзил, голубчик, не томи!
— Ну пожалуйста, Бэзил!
— Ты должен, дорогой Бэзил.
— Нет. Имоджен рассердится.
— Не рассердится. Правда, Имоджен?
— Имоджен, скажи ему, что не рассердишься.
— Да читай же, наконец, Бэзил!
— Ну ладно, только если вы пообещаете, что не возненавидите меня. — И он разгладил бумажку:
«Цветок — кактус.
Спиртное — ром.
Материя — сукно.
Мебель — качалка-лошадка.
Еда — оленина.
Город — Дублин.
И животное — удав-констриктор».
— О, как чудесно, Бэзил!
— Бедняга Адам, я никогда не связывал его с Дублином, — просто идеально!
— А почему кактус?
— Похож на фаллос, моя милая, и вдобавок с колючками.
— И с этими вульгарными цветками.
— Удав-констриктор — блеск!
— Да уж, с его-то пищеварением.
— И ужалить не может — только удавить.
— И гипнотизирует кроликов.
— Надо мне будет написать портрет Адама, гипнотизирующего кролика.
И тут же:
— Имоджен, ты не идешь?
— Не могу. Меня дико клонит в сон. Не напивайся, хорошо? И разбуди меня утром.
— И все-таки ты на меня сердишься, Имоджен.
— Я слишком устала, милый мой, чтобы на кого-то сердиться. Спокойной ночи.
Дверь закрылась.
— «Милый мой»… Она в бешенстве.
— Так и знал, зря вы заставили меня это читать.
— Она весь вечер была какая-то странная, я считаю.
— Мне она сказала, что, перед тем как спуститься, обедала с Адамом.
— И надеюсь, переела. У Адама все переедают, ты не находишь?
— А всё либидо.
— Но, знаете, я все равно очень горжусь этим персонажем. Интересно, почему раньше никому из нас не приходила мысль о Дублине?
— Бэзил, ты и правда считаешь, что у Имоджен может быть роман с Адамом?
ПРИМЕЧАНИЕ. Помимо пропуска некоторых согласных, никаких попыток передать фонетические особенности речи Глэдис и Ады, кухарки и горничной из небольшого домика в Эрлс-Корте [Эрлс-Корт — район в западной части центрального Лондона, округ Кенсингтон и Челси.], предпринято не было, и, надо полагать, так они и говорят.
Смысл диалогов в фильме опытный киноман угадывает по жестам актеров, реальными же «субтитрами» являются только фразы, выделенные прописными буквами [Рассказ написан в эпоху немого кино, за два года до премьеры первого полнометражного звукового фильма «Певец джаза» 6 октября 1927 года в Нью-Йорке.].
КЛУБ «КОКАТРИС» [Кокатрис — мифическое существо из средневековых бестиариев в виде двуногого дракона с головой петуха, иначе — Василиск.], 2:30 Ночи.
СРЕДОТОЧИЕ ЛОНДОНСКОЙ НОЧНОЙ ЖИЗНИ
На «титульной заставке» натюрморт с бутылкой шампанского, бокалами и комической маской — или она зевающая?
— Oй, Глэдис, началось! Так и знала, что опоздаем.
— Пус’яки, милая, я хорошо вижу в темноте. Ой, простите… Честное слово, думала, места не заняты!
Эротическое хихиканье и легкая потасовка.
— Да отстань ты, нахаленыш, дай пройти!
— Сюда, Глэдис, ‘он там два места!
— Не, ну надо же… пытался усадить меня к себе на колени!
— Да ланно, Глэдис, проехали! Что хоть за картина-то? Комичная?
Экран почти весь затемнен, будто пленка сильно передержана. Прерывистый, но яркий луч кинопроектора высвечивает густую толпу танцующих, болтающих, жующих.
— Нет, Ада, — это гроза. Я бы даже сказала, песчаная буря. Видела на днях с Фредом похожий фильм.
Крупный план: голова девушки.
— А ‘от и его крошка. ‘Мотри, не она ль?
Довольно милая головка, стрижка «фокстрот» [Стрижка «фокстрот» — короткая стрижка с высоким затылком, один из вариантов стрижки «шингл-боб», популярной в 1910–1920-е годы; разновидности этой стрижки получали названия модных танцев.], превосходная посадка. Только начинаешь оценивать изысканность ее формы (пленка слишком плоха, чтобы составить хоть какое-то впечатление о текстуре) — а в кадре вместо головы уже тучный пожилой мужчина с саксофоном. Пленка мутнеет — в духе авангардных киностудий континентальной Европы: саксофонист уже превратился в воронку вихревого движения, лица высвечиваются и снова исчезают, а обрывочные субтитры не дожидаются, когда их прочтут.
— Ну а я буду считать, что он легкий.
Голос с кембриджским акцентом с более дорогих мест:
— Экспрессионизмус!
Глэдис пихает Аду в бок и шепчет:
— Иностранец!
После нескольких переключений перспективы фокус внезапно становится стереоскопически ясным. Девушка сидит за столом, наклоняясь к молодому человеку, который подносит зажигалку к ее сигарете. К ним подсаживаются еще трое-четверо мужчин. Все в выходных костюмах.
— Нет, Ада, он не комичный — это из жизни «общества».
— «Общество» тоже бывает комичным, тебе ли не знать!
Девушка настаивает, что ей надо идти.
— Адам, я должна. Мама думает, что я пошла в театр с тобой и твоей матерью. Не знаю, что будет, если она узнает, что я не там.
Общее прощание и оплата счетов.
— По-моему, Глэдис, он слегка перебрал, тебе не кажется?
Герой и героиня садятся в такси и уезжают. На полпути до конца Понт-стрит [Понт-стрит — фешенебельная улица в Королевском квартале Кенсингтон и Челси, проходит по районам Найтсбридж и Белгравия, на северо-востоке упирается в площадь Белгравия.] героиня останавливает машину.
— Пусть дальше не едет, Адам. Леди Р. услышит.
— Доброй ночи, Имоджен… любимая.
— Доброй ночи, Адам.
Секунду она колеблется, но все же целует Адама.
Такси с Адамом уезжает.
Адам крупным планом. Молодой человек лет двадцати двух, гладко выбрит, с очень темными густыми волосами. Его бесконечно грустный вид выводит Аду из равновесия. Она потрясена.
— И это называется смешно?
— Бастер Китон [Бастер Китон (1895–1966) — американский комедийный актер, режиссер, сценарист, каскадер.] тоже иногда выглядит грустным, и что?
Ада веселеет.
У Бастера Китона грустный вид, но Бастер Китон смешной. У Адама грустный вид, но Адам смешной. Яснее некуда!
Кеб останавливается, Адам отдает ему все свои деньги. Тот желает Адаму «доброй ночи» и растворяется в темноте. Адам отпирает входную дверь.
Поднимаясь к себе, он попутно забирает почту со столика в вестибюле: два счета и приглашение на танцевальный вечер.
Заходит в свою комнату, раздевается и некоторое время сидит, с отвращением пялясь на себя в зеркало. Затем ложится в постель. Он не решается выключить свет — знает, что, если он это сделает, комната сразу же начнет вращаться; он должен лежать пластом и думать об Имоджен, пока не протрезвеет.
Затемнение пленки. Комната плывет и вскоре встает на место. Тьма сгущается. Оркестр очень тихо наигрывает первые аккорды песенки «Всем по нраву моя крошка». Полный мрак.
Крупный план: героиня.
Крупный план: герой спит.
Затемнение.
Герой все еще спит. Свет все еще горит.
Входит мымристого вида горничная, выключает свет и поднимает жалюзи. Адам просыпается.
— Доброе утро, Парсонс.
— Доброе утро, сэр.
— Ванная свободна?
— Кажется, туда только что прошла мисс Джейн.
Она поднимает с пола вечерний костюм Адама.
Адам снова ложится и размышляет о том, какое из двух зол меньше: не попасть в ванную или не успеть занять место в студии.
Мисс Джейн у себя в ванной.
Адам предпочитает встать.
Измученный, хотя сна ни в одном глазу, Адам одевается. Затем спускается к завтраку.
— Какое же это «общество», Глэдис? Они не едят грейпфрут.
— И дом совсем маленький.
— И дворецкого нет.
— А ‘он и старушка-мать. Спорим, в конце она сделает из него человека!
— Да и одежда у них совсем не шик-модерн, если хочешь знать.
— Но если этот фильм не смешной, не про убийства и не про высшее общество, то какой же он тогда?
— Може’, еще и до убийства дойдет.
— Ладно, будем считать, что он легкий.
— Гляди-ка, получил от графини приглашение на танцевальный вечер.
— Не кино, а не пойми что какое-то!
Приглашение от графини.
— Ха! Еще и конверт без коронетки!
Старушка-мать наливает Адаму чаю и пересказывает сообщение из газеты «Таймс» о смерти какого-то знакомого, а когда он допил чай и доел рыбу, выпроваживает его из дома.
Адам доходит до поворота и там садится в автобус. По всем признакам это район Риджентс-парка [Риджентс-парк — один из главных королевских парков Лондона, разбит в 1811 году на границе между Вестминстером и округом Камден; назван в честь регентства принца-регента, будущего короля Георга IV.].
ЦЕНТР ЛОНДОНСКОГО ЛАТИНСКОГО КВАРТАЛА.
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ШКОЛА МОЛТБИ
Ни одна мелочь не была упущена продюсерами для создания аутентичной атмосферы. К приходу Адама главная студия школы Молтби уже наполовину заполнена студентами. Работа еще не начата, но в помещении бурлит жизнь, все заняты приготовлениями. Одна молодая женщина в рабочем халате, больше похожая на хористку, чем на художницу, отмывает палитру, вымазываясь в краске; другая по соседству устанавливает мольберт; третья затачивает карандаш; четвертая курит сигарету, вставленную в держатель на длинной ручке. Молодой человек, также в рабочем халате, держит рисунок и, чуть склонив голову набок, оценивает его с расстояния вытянутой руки; с ним полемизирует длинноволосый молодой человек. Старый мистер Молтби, внушительная личность в потрепанном шелковом халате, выговаривает заплаканной студентке, что если она пропустит еще одно занятие по композиции, то ее исключат из школы. Секретарша мисс Филбрик прерывает спор между двумя молодыми людьми и напоминает им, что ни тот ни другой не внес плату за следующий месяц. Девушка, которая устанавливала мольберт, пытается раздобыть какого-нибудь «фиксатива» [Фиксатив — в рисовании жидкость для укрепления рисунка, выполненного карандашом или углем на бумаге.]; его одалживает ей девушка с сигаретодержателем. Мистер Молтби сетует на то, что нынешний уголь сильно крошится. Ну чем не Латинский квартал, право слово?