И Маркус в этом походил на ее отца. Он очень многое знал, тщательно обдумывал свои слова и при этом, что было хуже всего, еще и явно горел неподдельной страстью к искусству. Так что, когда они дошли до кофе и клубники со сливками, Эйвери вдруг поймала себя на том, что не хочет, чтобы этот вечер заканчивался.

В отличие от обычных ее кавалеров Маркус за весь ужин выпил лишь один бокал вина и, что было уж совсем необычно, не пытался напоить ее после того, как закончил пить сам. И самой большой неожиданностью стала его внимательность и обходительность, ведь после краткого телефонного разговора месяц назад и бесконечных звонков и писем, на которые она не отвечала, Эйвери представляла себе его как настырного и навязчивого. А он оказался совершенно не таким.

А когда Маркус уже попросил официанта принести счет, Эйвери вдруг поняла, что была бы рада познакомиться с ним при других обстоятельствах, при которых он бы не пытался раздобыть коллекцию ее покойного отца. И эта мысль ее резко отрезвила, ясно напомнив, что она пытается разглядеть за этим ужином то, чего там на самом деле нет, для Маркуса Прайса она всего лишь средство раздобыть желанную коллекцию. И не стоит об этом забывать.

Официант положил счет на стол, и Эйвери по привычке за ним потянулась, но рука Маркуса перехватила ее на полпути.

— И что ты, по-твоему, делаешь? — спросил он. Выглядел он одновременно озадаченно и уязвленно.

— А как это, по-твоему, выглядит? Разумеется, я хочу заплатить по счету.

И не надейся, — твердо возразил Маркус, отстраняя ее руку. — Просто не верится, как ты могла решить, будто я позвал тебя на ужин, рассчитывая, что ты заплатишь.

— Тогда давай заплатим пополам, ведь сегодня был такой замечательный вечер.

— Эйвери, я пригласил тебя в качестве моей гостьи. Да и в любом случае я никогда бы не стал ждать, чтобы ты платила по счету. — Маркус положил кредитку на стол и подозвал официанта.

— А, понятно. В конце концов, для тебя это лишь работа, — протянула Эйвери.

Маркус бросил на нее еще один взгляд, и теперь на его лице ясно читалось раздражение.

— Ты действительно так считаешь?

— А это не так?

— Начиналось все именно так, — признал Маркус, не сводя с нее взгляда.

Эйвери почувствовала, как в душе у нее расцветает надежда. Все так начиналось? А что теперь? Неужели его так же тянет к ней, как и ее к нему?

Но тут вернулся официант, и ей оставалось лишь молча смотреть, как Маркус ставит свою размашистую подпись на чеке и прибавляет чаевые наличными.

— Думаю, нам пора, — заметил Маркус, поднимаясь из-за стола.

И Эйвери сразу поняла, что нечаянно его обидела. А потом он обнял ее за талию и молча вывел из ресторана, не сказав ни единого слова, пока они ждали, чтобы им подогнали их машину. Затем Маркус любезно открыл дверцу, помог ей сесть и отвез домой. Но перед тем как выйти из машины, Эйвери повернулась к нему.

— Маркус, — начала она, — я не хотела тебя оскорбить.

И он ответил на ее взгляд, так что она смогла заметить ту секунду, когда его раздражение прошло. А потом он поднял руку и кончиками пальцев провел по ее щеке. И от этого легкого прикосновения ей захотелось большего. Захотелось его.

— Нет, это я виноват. Ведь ты права, у меня действительно были довольно прозаические мотивы, когда я приглашал тебя на ужин. Просто я тогда не думал, что из него выйдет нечто большее.

— Нечто большее?

— Да, — подтвердил он, придвигаясь к ней. — Это.

Рука, прикасавшаяся к ее щеке, перебралась на шею, а потом его губы мягко накрыли ее рот. И в эту самую секунду Эйвери глубоко вздохнула и сдалась. От этого нежного поцелуя, закончившегося чуть ли не раньше, чем он успел начаться, в ней проснулась целая буря чувств, а сердцу стало тесно в груди.

— Я хочу еще раз с тобой увидеться, Эйвери, — прошептал Маркус, прижимаясь лбом к ее лбу, все еще не убирая теплую руку с ее шеи и мягко массируя чувствительную кожу.

Каждая клеточка ее тела кричала «да!», но осторожность убеждала отказать. Ведь она поклялась, что никому и никогда не позволит себя снова использовать и не заведет друзей, жадных до ее денег, но не готовых ничего давать взамен, даже простой человеческой верности. Она еще раз вспомнила, каким Маркус был сегодня за ужином — обходительным, внимательным, добрым, спокойным. Настырным? Нет. И он ни словом не обмолвился о коллекции. Может, он все же отличается от других. Может, он даже действительно ее хочет. Возможно, даже так же сильно, как и она его с той самой секунды, когда увидела его впервые. И есть лишь один способ это узнать. Но готова ли она пойти на это? Эйвери глубоко вздохнула и ответила:

— Я тоже. Как насчет завтра?

— Отличная идея. С утра мне нужно зайти в пару галерей, но после обеда я с радостью к тебе вернусь.

— Договорились. Значит, завтра я тебя жду.

Эйвери смотрела, как отъезжает его машина, и гадала, правильно ли она поступила. Ждет ли ее очередное разочарование? Или самая большая радость за долгие-долгие месяцы?

Глава 4

Проворочавшись всю ночь без сна, с восходом солнца Эйвери с облегчением отбросила измятые простыни. Так, чтобы прояснить голову, а может, даже немного расслабиться, нужно искупаться. И о чем она вчера только думала? Она же выпила всего один бокал вина. Один! И все равно позволила Маркусу очаровать себя. Более того, она действительно хотела, чтобы он ее очаровывал.

Надев ярко-голубой купальник, Эйвери сбежала вниз по лестнице, чтобы окунуться в установленный еще отцом бассейн. А потом она плавала и плавала, пока все ее мышцы не начали жалобно молить о пощаде, так что, сделав еще четыре заплыва вдоль бассейна, она наконец-то вылезла из воды и опустилась на плитку, задыхаясь от нехватки кислорода. После такого бодрого начала дня тело расслабилось, а вот голова никак не хотела проясняться. У нее никак не получалось думать ни о чем, кроме Маркуса Прайса, а вместе с мыслями о нем вернулось и напряжение.

Завернувшись в полотенце, Эйвери пошла наверх, чтобы принять душ и переодеться. А потом, надев привычные джинсы и футболку, заглянула в студию за кистями и красками. Сегодня выдался на удивление солнечный день, так что Эйвери решила не тратить времени попусту и, последовав совету Маркуса, заняться светом, которого, по его словам, так не хватает ее картинам. Не заботясь о завтраке, тем более что она точно знала, что миссис Джексон вскоре обязательно принесет ей кофе с булочкой, Эйвери сразу же отправилась в сад.

Вчера было так хмуро и пасмурно, что сегодняшнее солнце казалось еще светлее и теплее, и Эйвери с готовностью приступила к работе, краем глаза наблюдая, как садовник возится с розами. Приятно сознавать, что этот сад, так много значивший для отца, совсем скоро станет таким же, как прежде. Вот только даже здесь отец не подпускал ее к себе слишком близко. Для отца этот сад наполнен воспоминаниями о матери, а сама она маму почти не помнила, ведь та умерла, когда Эйвери было всего пять лет. Хотя отец рассказывал, как она наслаждалась работой в саду, как сажала цветы, как тщательно следила за работой садовников, чтобы убедиться, что ее питомцы получают все самое лучшее. Эти воспоминания заставляли отца раз за разом возвращаться сюда, ведь все здесь было пропитано ее любовью и заботой.

Сама же Эйвери больше всего любила воспоминания о мраморной статуе ангела, той самой, которой в детстве она изливала свое сердце, когда ей все реже удавалось увидеться с матерью. У мамы обнаружили рак во время беременности, но она упрямо отказывалась начинать лечение, пока не родилась Эйвери. И только потом она стала заботиться о себе и смогла прожить целых пять лет с любимой дочерью. И этот ангел всегда напоминал Эйвери о маме. Но когда после смерти мамы Эйвери через несколько недель пришла в сад, она обнаружила, что статуя исчезла.

Очевидно, этот ангел слишком сильно напоминал Форресту о покойной жене, так что он, недолго думая, продал его. А потом, найдя всхлипывающую дочку в саду в то время, как она уже давно должна была быть в постели, он с ужасом узнал, как много для нее значила эта статуя. Он долго пытался вернуть пропавшего ангела, но в итоге сдался, так и не сумев его отыскать. И недавно сама Эйвери начала поиски через Интернет, готовая заплатить за этого ангела практически любую цену.

А в процессе поисков она познакомилась со своим новым садовником на одном из форумов, созданных специально для поисков пропавших произведений искусства и предметов старины. Раньше он работал где-то в Штатах, но, увидев фотографии сада, сделанные еще при жизни ее матери, и современные, он написал, что собирается пару недель провести в Лондоне и хотел бы помочь ей привести сад в порядок.

Так что уже начавшая отчаиваться Эйвери, у которой никак не получалось справиться с садом своими силами, наняла его без всяких расспросов и рекомендаций. И пока что, по ее наблюдениям, единственным его недостатком было некоторое непостоянство, хотя, с другой стороны, не всем же хочется завести дом и семью. Вот только сама она быта слишком домашней, чтобы понять, как так можно жить. Интересно, что он чувствует, сменив огромное ранчо на маленький лондонский садик? Ладно, как бы там ни было, Эйвери была ему очень благодарна, ведь он уже успел основательно преобразить сад.

Установив мольберт, Эйвери принялась за работу, негромко напевая.

— А ты выглядишь вполне счастливой, — вдруг заметил низкий мужской голос. — Приятно видеть.

Эйвери обернулась и увидела, как выпрямляется, выбираясь из зарослей, новый садовник. На вид ему было лет шестьдесят, но он все еще сохранял силу и гибкость, заработанную годами тяжелого физического труда, а из-под жутко потрепанной шляпы, которую по-хорошему следовало бы конфисковать на таможне, глядели пронзительные голубые глаза.

— Доброе утро, мисс Каллен. Ну разве сегодня не отличный денек?

— И вам доброе утро, мистер Уэллс. Да, погода сегодня просто замечательная, и, как я вижу, вы уже успели неплохо потрудиться.

— Зовите меня просто Тед, — улыбнулся садовник, отчего ей сразу же на ум пришли кинозвезды пятидесятых.

В молодости он наверняка был таким же — чертовски красивым и убедительным, с легкой чертовщинкой в лукаво прищуренных глазах.

— И вы всегда так счастливы, когда рисуете?

Эйвери вдруг почувствовала, что краснеет. Это совершенно не его дело, но ей почему-то казалось, что она должна ответить. Ведь больше у нее никого нет, нельзя же сваливать все на Маки. У той и так хватает забот с подготовкой к собственной свадьбе, переделкой гостиницы под театральную школу и открытием обычной школы. Так что подруге есть чем заняться, и не стоит понапрасну ее волновать рассказами о себе и Маркусе. А миссис Джексон, второй близкий человек в ее жизни, так сильно стремится ее защитить, что наверняка отругает уже за одни мысли о Маркусе.

А мистер Уэллс, с первого же дня общения на форуме, а потом и когда приехал сюда всего пару дней назад, сразу же завоевал доверие Эйвери.

— Просто я кое-кого встретила, — немного смущенно признала она. — И теперь пытаюсь понять, получится ли у нас что-нибудь.

— И какой он? Ты ему доверяешь? Эйвери лишь пожала плечами:

— Хороший вопрос. Я почти ничего не знаю о нем, хотя уже успела на практике убедиться, что он очень настойчивый и цепкий.

— Звучит неплохо.

— Это как посмотреть. Он хочет выставить отцовскую коллекцию на торги и упрямо отказывается слушать, когда я говорю, что не собираюсь ее продавать.

— А эта коллекция находится прямо здесь? — спросил он, поправляя шляпу.

— Нет, в Лос-Анджелесе.

— А есть какие-то конкретные причины, почему ты не хочешь ее продавать? — уточнил Тед.

Эйвери плотно сжала губы. И почему всем кажется, что она прямо-таки обязана продать эту коллекцию? Разве они не понимают, как много она значила для отца?

— Он работает на «Ваверли», и я не сомневаюсь в их профессиональных навыках. А что до причин, по которым я не хочу продавать коллекцию, то они слишком личные, — ответила Эйвери, даже не пытаясь скрыть легкого раздражения.

Тед Уэллс улыбнулся и кивнул:

— Личные так личные. Но, судя по тому, что мне доводилось слышать, «Ваверли» действительно неплохо разбираются в своем деле. И если тот парень, о котором ты говорила, действительно хорош, то, возможно, тебе следует попросить его помощи в поисках ангела. С его связями он наверняка сможет что-нибудь разузнать, к тому же, если он согласится тебе помочь, ты сможешь получше его узнать.

Немного подумав над словами Теда, Эйвери поняла — он прав. И сразу же почувствовала себя виноватой за глупую раздражительность.

— Слушай, извини, что я так резко тебе ответила.

— Все в порядке, просто ты не хочешь расставаться с коллекцией, и я могу это понять.

— Да, иногда мне кажется, что коллекция — это все, что мне осталось от отца. Ведь он так сильно ее любил.

Тед с сочувствием на нее посмотрел:

— Тебе кажется, что тебя он любил меньше?

Эйвери задумалась. Конечно, иногда ей казалось, что отец ее совсем не любит, но разве все дети время от времени не чувствуют то же самое? Может, отец и не стремился так открыто выражать свою любовь, как ей бы того хотелось, но он все равно оставался ее отцом. И где-то глубоко в душе она всегда знала, что он очень ее любит.

Тед нагнулся, чтобы вырвать какой-то сорняк, и продолжил, не дожидаясь ее ответа:

— Картины — это всего лишь вещи. И я не сомневаюсь, что твой отец любил тебя намного больше, чем их. Мне не посчастливилось завести детей, но, если бы они у меня были, я не сомневаюсь — они бы знали, что всегда могут рассчитывать на мою безоговорочную любовь. Такова любовь, ты понимаешь, о чем я?

Да, в его словах определенно был смысл.

— Так ты считаешь, что я просто должна отпустить их?

Но Тед лишь пожал плечами и отстриг ножницами пару засохших веточек гортензии.

— Это не мне решать. Но, судя по тому, что я от тебя слышал, твоему отцу было бы жаль, что его картинами не могут наслаждаться ценители искусства вроде него самого.

— Наверное. Просто я не уверена, что уже готова к этому.

— Ты поймешь, когда придет время, — кивнул Тед. — Говорят, «Ваверли» — одни из лучших в своем деле, так что коллекция окажется в надежных руках. А пока подумай о том, чтобы подключить своего парня к поискам ангела.

— Но он — не мой парень, — запротестовала Эйвери. Во всяком случае, пока. — Но я подумаю над твоим предложением. Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — отозвался Тед, бросая сорняки и срезанные веточки в тачку. — Если я тебе еще понадоблюсь, ближайшую пару часов я буду работать перед домом.

Садовник ушел, а Эйвери стала пристально разглядывать собственную картину. Маркус был абсолютно прав. И про свет, и про то, что ее душа не лежит к пейзажам. Задумавшись, Эйвери снова посмотрела на то место, где девятнадцать лет назад стоял ангел. Как же хорошо она его помнила! Теплые мягкие тона, грациозный изгиб крыльев, руки, обнимавшие что-то невидимое, но, безусловно, дорогое.

Эйвери потянулась за палитрой и кисточками. Забыв обо всем на свете, она принялась рисовать то, что всегда должно было быть здесь. Эйвери краем уха слышала, как миссис Джексон зовет ее пить чай, но продолжала работать, не обращая внимания на время.

Маркус снова шел по дорожке в сад, где, по словам экономки, Эйвери провела все утро за мольбертом. И когда миссис Джексон пробормотала себе под нос, что Эйвери еще ничего сегодня не ела, он пообещал, что уговорит ее выпить чаю, и понял, что после таких слов экономка стала его преданной союзницей.

Легкий ветерок ласкал цветы, так что в воздухе повсюду летала пыльца, и Маркус впервые за очень долгое время задумался о том, как прекрасна осень. Ведь полная дел и забот жизнь в Нью-Йорке приучила его к тому, что смена времен года означает лишь различную одежду да наличие или отсутствие снега, мешающего движению на дорогах. И теперь, оказавшись в саду, он вдруг с необычайной остротой увидел, как одни растения уже отцветают, а другие только готовятся зацвести, продолжая неизменный круг жизни, установленный самой природой.

Обычно такие философские мысли не приходили в голову Маркусу, и это лишь еще раз подчеркивает, что все течет, все меняется. И если представить человеческую жизнь временами года, то для деда уже давно наступила осень. Так что у Маркуса осталось совсем немного времени, чтобы вернуть «Очаровательную даму» на надлежащее ей место.

И вчера, когда он сказал Эйвери, что пригласил ее на ужин по довольно прозаическим мотивам, о которых вскоре забыл и искренне наслаждался ее обществом, он не врал. Но больше такой роскоши он себе позволить не вправе.

А потом он увидел, как все еще не заметившая его приближения Эйвери отходит на два шага от картины и критически осматривает свое творение. И уже издалека увидел, как сильно улучшилась ее работа.

— Замечательно, — похвалил он, подходя к ней.

— Да, теперь все правильно, — отозвалась Эйвери, оборачиваясь к нему со счастливой улыбкой. — Спасибо, что помог мне вчера советом.

— Вот только я не помню, чтобы советовал тебе такое, — заметил Маркус, указывая на ангела в центре композиции. — Он на удивление гармонично вписывается в картину, такое впечатление, что он всегда был в этом саду.

— В том-то и дело, — вздохнула Эйвери. — Он был здесь.

В ее словах слышалось столько печали, что Маркусу снова захотелось защитить ее.

— Ты расстроилась. Из-за чего?

— Мамины родственники подарили эту статую родителям на свадьбу. Я не знаю ни сколько лет этому ангелу, ни где он появился на свет. Но он слишком о многом напоминал отцу, так что тот продал его вскоре после смерти матери. Мне тогда было лет пять, и я очень расстроилась, когда ангел исчез.

— Обычно пятилетние девочки мало заботятся о всяких там статуях, — заметил Маркус, чувствуя, что сейчас Эйвери, как никогда, уязвима.

Но она лишь пожала плечами:

— Видимо, я была не совсем обычной девочкой. И только здесь, предаваясь мечтам, я не чувствовала себя одинокой. Мама была очень больна, и я редко с ней виделась, и еще за полгода до ее смерти я была практически полностью предоставлена самой себе.

Наверное, его чувства так ярко отразились на его лице, что она сразу же добавила:

— Только не пойми меня превратно. Обо мне хорошо заботились, у меня была няня, а миссис Джексон, сколько я себя помню, всегда была нашей экономкой.

— А как насчет твоего отца?

— Он старался ни на шаг не отходить от матери, они безумно любили друг друга.

Маркус отвернулся. Ему как-то плохо верилось, что люди могут любить друг друга так сильно, что у них не остается времени на своего единственного ребенка. Они ничем не лучше его собственных родителей-эгоистов, зависимых от наркотиков и сваливших заботы о нем на деда. Это просто неправильно.

— Ты много времени проводишь в этом саду? — Маркус заставил себя задать очередной вопрос.

Эйвери кивнула и задумчиво улыбнулась:

— В детстве этот сад был моей собственной волшебной страной. Я всегда могла спрятаться здесь с цветными карандашами и альбомом, а если мне нужно было с кем-то поговорить, ангел всегда был готов меня выслушать.

Теперь Маркус понял, почему она так переживала из-за обычной статуи. Она была единственным ребенком в семье, и, похоже, очень одиноким ребенком. А ангел был ее лучшим другом.