В подъезде пахло застарелой мочой; я скорым шагом направилась к лифту. В лифте тоже часто воняло то водкой, то куревом, а бывало, что и собаки там гадили. В тот день мне повезло: в лифте просто стоял затхлый запах, который мне удалось вынести. Лифт наш ходил очень медленно и примерно раз в месяц вставал намертво. Ему, конечно, требовался капитальный ремонт, но не надо быть Больцеровичем [Больцерович Лешек — польский экономист, бывший премьер-министр, бывший министр финансов (1989−1991, 1997−2000), вдохновитель польской «шоковой терапии». — Здесь и далее примеч. пер. // Доклады также были прочитаны в Варшаве по приглашению Польского общества психиатров и в Мюнхене по приглашению фонда Карла Фридриха фон Сименса. ], чтобы понимать: работы могут обойтись в гигантскую сумму. В тысячу злотых, а то и больше. Может, в тысячу сто. Кто же потянет такие расходы? Ну а пока кооператив предоставил одного любезного, хоть и не особенно умелого человека, который время от времени ремонтировал наш лифт, и тот худо-бедно ездил.

При мысли о доме мне стало полегче. Я достала ключи и, задумавшись, хотела сунуть один в замочную скважину, как вдруг поняла, что двери нет. С минуту я думала, что моя подруга из клуба для пенсионеров права насчет телесериалов, которые разрушают мозг. Я отступила и осмотрелась. Нет, я не ошиблась этажом, как на прошлой неделе, когда пыталась отпереть дверь соседки со второго. Моей двери не было, и квартира просматривалась прямо из общего коридора. Очень странно. Как будто моя квартира начинается прямо на лестничной площадке.

Матерь Божья, что же делать-то? Кто мог со мной так поступить? Как я теперь жить буду? Я испуганно прикрыла рот рукой; случившееся не укладывалось у меня в голове. Где я возьму такую хорошую дверь? Прочную, с четырьмя замками, с глазком, в который видно всю лестничную площадку?

После минутного оцепенения я бросилась внутрь. Слава богу, дверь не украли. Она обнаружилась в квартире, прислоненная к стене.

Разгром говорил сам за себя. Кража со взломом. Мне стало жарко. Почему я? За что? Мне захотелось еще раз выйти из лифта — и чтобы все оказалось неправдой. В нашем доме столько квартир, а какой-то бандит выбрал именно мою.

Я не знала, заходить в квартиру или нет. Вдруг злодей все еще там? Если я застану его на месте преступления, он может отреагировать очень нервно. Осыпаемый самыми страшными проклятиями, он наверняка утратит храбрость. Но надо признаться: с моим давлением и больным бедром я не смогу ему сопротивляться. Может, еще лет пять тому назад…

Я как можно осторожнее прокралась дальше. С первым же шагом старый паркет предательски заскрипел, но я все-таки пошла дальше. Напряженная, настороженная, как дикая кошка. Кошка, которая сегодня прихрамывает на левую ногу. Дикая кошка, у которой высокое давление. Но еще выше ее решимость защитить свою территорию в сорок два квадратных метра плюс подвал.

Изувеченную входную дверь кто-то приставил к стене. Петли повисли на винтах, замки взломаны. Все четыре, а ведь такие крепкие были замки. Широченная трещина указывала на силу, с какой ломали дверь. Чтобы взять такую дверь штурмом, нужен танк. Шкаф и зеркало не пострадали. Выдвижной ящик тумбы валяется на полу, содержимое рассыпано. Ключи, квитанции, отвертка, спички. Я осторожно заглянула в гостиную. Никого. В гостиной тоже царил хаос. Полки, шкафчики, выдвижные ящики — все нараспашку. Содержимое на полу. Книги, одежда, документы. То же самое — на кухне и в ванной.

Едва я вошла в спальню, как меня покинуло болезненное ощущение странного любопытства, порожденное ситуацией. На полу валялся измаранный — может быть, даже попранный ногами! — парадный мундир Хенрика. Злодеи перешли все границы! У меня подкосились ноги, пришлось опереться о стену. Какой негодяй мог сотворить такое? Какой бездушный скот дошел до того, чтобы осквернить мои самые светлые воспоминания о муже? Жизнь стала мне не мила.

Я присела на кровать. Мне было все равно, даже если бы преступник вышел из шкафа и ударил меня ножом или задушил. Мундир годами висел на портновском манекене. Он так лучше всего выглядел. А может быть, я приладила его на манекен потому, что если смотреть из прихожей, то казалось, будто это Хенрик? Вернулся и стоит, смотрит в окно, как при жизни. Он часто так делал. Тогда меня это раздражало, но сейчас я все бы отдала, лишь бы увидеть мужа хоть на минуту.

Мной овладело ужасное бессилие. У меня отняли нечто, но дело было не в вещах. У меня отняли мое безопасное, интимное, личное место. Дом, в котором я чувствовала себя уютно, который принадлежал только мне, дом, полнившийся моими воспоминаниями, чувствами, всем, что у меня было самого дорогого. Кто-то вторгся в него. Кто-то, не спросив моего позволения, хватал вещи, коснуться которых даже у меня не всегда доставало духу. Кто-то осквернил дорогие мне памятные вещи. Низвел их до уровня обычных никчемных предметов. Листов бумаги, металлических фигурок. Он лишил мой дом души. Надругался над памятью о моих близких, которая жила в этом доме, унизил ее. Он отнял у меня все.

Через минуту грусть сменилась яростью. Я встала и вернулась в прихожую. Подобрала с пола колесико, которое все-таки окончательно отвалилось, и изо всех сил сжала его.

— Ах ты!.. — взревела я и запустила колесиком в зеркало, по которому побежали трещины. Что ж это за животное, для которого нет ничего святого? — С меня хватит! Я не сдамся! Не позволю!

Я достала телефон и набрала номер; нельзя было терять ни минуты. Я решила действовать. Найти эту сволочь и добиться справедливости. Хватит покорно отступать, хватит молча сидеть в углу. Хватит.

— Алло, — начала я разговор.

— Оперуполномоченный Михал Собещанский. Чем я могу вам помочь? — спросил какой-то юнец.

Своим вопросом он совершенно сбил меня с толку. Я нуждалась в помощи, как никогда.

— Хм-м… А у вас силы хватит?

— Вы там что, развлекаетесь? Если да, то прошу вас сейчас же положить трубку.

— Нет, не шучу! Но раз уж вы предлагаете помощь, то неплохо бы вернуть на место входную дверь. Она, понимаете ли, в ужасном состоянии. Какой-то медведь выломал все четыре замка. Можете себе представить?

— Речь о краже со взломом?

— Разумеется! А зачем я, по-вашему, звоню?

— Расскажите, пожалуйста, подробнее, что произошло. У нас много работы. Слушаю вас.

— Сами же сначала уводите разговор в сторону, а меня потом понукаете. Если вы такой занятой, то примите у меня заявление и беритесь за дело. Меня же обокрали, и преступник, может быть, еще близко. Неплохо бы его изловить, правда?

— Насколько я понимаю, вас ограбили?

— О господи, ну а что еще? Не изнасиловали же! В моем-то возрасте. Побойтесь бога.

— Где вы живете?

— Медзяная, десять, квартира номер четыре. Записали?

— Мы кого-нибудь пришлем.

— Вот спасибо. Как мило с вашей стороны! И прошу прощения, что помешала вам работать, вы же такой занятой человек.

— Это все?

— Да, все. У меня больше нет квартир, которые можно было бы обокрасть. До свидания.

Тут до меня наконец дошло, почему мне казалось, что преступник все еще здесь. Я унюхала отвратительный запах застоявшегося сигаретного дыма. Отчетливая вонь, какой в моей квартире никогда не было и быть не могло.

Я бросилась в гостиную. Преступник отыскал и разграбил обувную коробку, которую я прятала в шкафу с постельным бельем. Значит, не такой уж он дурак, раз ее нашел. Я поискала в книжках. Денег и след простыл. Ах ты черт. Я отложила неплохую сумму на будущее для внука, целых две тысячи двести злотых, и вот они исчезли. Сколько же этот головорез сможет всего себе накупить! Лучше не думать. За такие деньги можно и машину приобрести. Не новую, но все-таки. Документы Хенрика тоже исчезли. Это плохо. Я много лет в них не заглядывала, но все хотела привести в порядок.

До меня вдруг донеслись звуки шагов. Я замерла. За какую-то долю секунды в уме пронеслись все эти не особенно умные фильмы, в которых жертва, как дура, сама лезет под нож маньяка.

— Что тут произошло? — спросил сосед из квартиры напротив.

Я выдохнула. Фамилия соседа была Подгурский, но все называли его Голум. Видимо, это персонаж какого-то фильма. Наверняка молодежного, потому что молодежные-то я не смотрю, но вообще кино люблю, и мне нравится сравнивать людей с киногероями. Поэтому и я называла соседа Голум. По-моему, красивое имя. Я и сама похожа на одну актрису, Дануту Шафлярскую [Шафлярская Данута (1915−2017) — польская актриса театра и кино.]. И не только я так считаю — мне это говорили еще два или даже три человека. К сожалению, она уже умерла. К сожалению − потому что, пока она была жива, я могла выдавать себя за нее. В клубе для пенсионеров, где у многих плохое зрение, я сходила за кинозвезду. Честно говоря, я выше и худее ее — в основном потому, что мало ем. Не то чтобы я заботилась о фигуре — просто пенсия не слишком большая. Сыну я в этом не признаюсь. Еще расстроится.

— С каких это пор можно входить без стука? — спросила я.

— Во-первых, я не вошел, а на пороге стою, а во-вторых, двери нет.

— Ну и что? Не ваше дело. У меня ремонт.

Голум пожал плечами и ушел.

Ну что мне делать? Можно было бы позвонить сыну, но у него всегда столько дел. Он бы стал за меня волноваться, а ему и так есть о чем подумать: ребенок, работа. Да и что я буду себя обманывать. Сын у меня — хер лысый. Как он мне поможет хотя бы дверь навесить, он же спортом не занимается. Растолстел, щекастый стал, живот висит. Ну да, стресс, слишком много обязанностей, я все понимаю, но когда я его попросила заменить кран в ванной, он три раза приезжал — и то у него нужного ключа нет, то он прокладку порвал, а мне сказал, что кран так просто не поменяешь. А в магазине, когда я его покупала, мне ясно сказали, что с этим краном любой дурак справится.