— Сколько времени вы могли отсутствовать? Минуту?
— Нет, уважаемый, нет! — Голум снисходительно захихикал. — Пописать обычно занимает у меня от двенадцати до пятнадцати минут.
Как же меня поражал этот человек. Я уж думала, что он не сумеет стать еще ничтожнее в моих глазах, а оказалось — сумеет, да еще как! Как можно рассказывать такие неинтересные и даже отвратительные подробности своей жизни, да еще совершенно посторонним людям в прихожей?
— Вы не помните время? — спросил полицейский.
— Глупый вопрос! — вмешалась я, видя, что такой разговор никуда не приведет. — Откуда ему знать, сколько было времени, когда он пошел в туалет?
— Было десять часов тридцать минут, — проговорил явно довольный собой Голум. — Я это знаю, потому что если в воскресенье утром выпью один стакан молока, то писать пойду только в одиннадцать, но сегодня суббота, а по субботам я выпиваю два стакана.
— Отлично. — Боревича явно не смутила урологическая исповедь моего соседа. — И когда вы вернулись, вам показалось, что дверь сломана?
— Дверь мне вообще никак не показалась, потому что ее уже не было.
— И это не возбудило у вас подозрений? Вы не позвонили в полицию?
— А зачем? Я же не знал, что произошло. Если бы я увидел разломанную дверь, то, конечно, забеспокоился бы, но двери же просто не было.
— И что вы сделали?
— Ничего. Сел на стульчик…
— У вас стул стоит под глазком? — спросила я.
— Да.
— Высокий, барный?
— Я вам скажу, где такой можно дешево купить.
— Ладно, только потом. — Я фыркнула. Я, конечно, была бы не против что-нибудь выгодно купить, но еще больше мне хотелось поймать преступника.
— И, как я уже сказал, я снова сел на стульчик.
— Вы никого не видели?
— Нет. И только потом появилась соседка. Вошла в квартиру. Она так странно двигалась, такая была напряженная… — Голум, говоря это, сгорбился, вытянул голову и сделал пару шагов.
— Да успокойтесь вы, — перебила я.
— Но я зашел спросить, что произошло, — продолжал он.
— Итак, кража со взломом имела место между половиной одиннадцатого и без двадцати одиннадцать, — подытожил Боревич. — Большое вам спасибо.
— Можно я уже пойду?
— Пора пописать? — Я так беспокоилась о его здоровье!
— Да. Можете идти, — отозвался полицейский.
И Голум зашаркал к себе.
Боревич достал блокнотик и стал что-то записывать.
— За пятнадцать минут дверь не взломаешь, — заметил он, поднимая взгляд от своих записей. — У вас есть враги?
— У меня? Что вы! Откуда? Меня любят. — Я проводила взглядом Голума. — Точнее, уважают.
— Преступник мог знать вас. А мог и ранее у вас бывать.
— Что вы такое говорите!
— Возможно, преступник − человек из вашего близкого окружения.
Боревич нес околесицу, но в конце концов он все же сдвинулся с места, шагнул в квартиру и оглядел разбросанные по полу вещи. Поднял книгу — «Пятьдесят оттенков серого» — и внимательно посмотрел на меня.
— Мне ее подарили. — Я пожала плечами.
Боревич полистал книгу, еще раз взглянул на меня и отложил томик. Мне стало скучно; я ушла на кухню и взялась за уборку. Бандит устроил бог знает что. Высыпал содержимое кофейной банки — судя по всему, искал деньги. В каком-то смысле неплохой тайник. Мне бы в голову не пришло хранить деньги в банке с кофе. Так или иначе, я не собиралась долго печалиться. Смела зерна в совок, высыпала в дуршлаг и промыла под краном. Сегодня солнечно, зерна быстро высохнут, а кофе вещь дорогая.
— Тут кое-что странное, — подал голос полицейский.
— Умничка. Долго вы искали, но говорите, что там у вас.
— Разбитое зеркало. Очень нетипично.
— Шерлок Холмс, мать вашу за ногу.
— Что-что?
— Ничего. Маловато, говорю. Экая невидаль — разбитое зеркало. Может, вы еще что-нибудь найдете?
— Нет, это интересно. Понимаете, взломщики обычно стараются не привлекать к себе внимания, оставлять как можно меньше следов и поменьше шуметь. Даже любители. У них это инстинктивное. Может быть, злоумышленников было двое, и между ними произошла ссора? Может быть, зеркало разбили инструментом, при помощи которого преступники проникли в квартиру? Может, это зацепка?
— Я уже поняла, что у нас ничего не выйдет. — Я со вздохом посмотрела на колесико от тележки.
Боревич нагнулся, чтобы получше рассмотреть треснувшее зеркало. Кажется, оно его сильно заинтересовало — через минуту он встал на колени, а потом опустился на четвереньки и ткнулся носом в пол.
— Видели? — спросил он.
— Вы же не ожидаете, что я вместе с вами буду ползать на четвереньках?
Боревич взял телефон и сделал несколько снимков пола, после чего поднялся и показал мне экран.
— Ничего не вижу, — объявила я, рассматривая фотографию паркета.
— Нечеткий круглый след. — И он обвел пальцем что-то на экране. — Их тут полно. Что это может быть?
— Костыли! — воскликнула я; меня охватила эйфория. — Это костыли!
Какая же я дура. Табачная вонь, такая знакомая. Я ее чувствовала чуть не каждый день. В лифте, на лестничной клетке, даже во дворе. Черт.
— Это безногий! — выкрикнула я.
— Не понял.
— Все, буквально все указывает на преступника: взломщик знал меня; следы костылей на паркете — и еще одна зацепка, которой вы вообще не заметили!
— Какая? — смутился детектив.
— По всей квартире пахнет сигаретами. Вы что, не чувствуете?
— Я чувствую, что суп варится.
— Мне пришлось открыть окно, иначе я бы задохнулась от вони. Вот уж зацепка так зацепка. А я не курю. От меня же не пахнет куревом?
— И что из этого следует?
— На моем этаже живет один безногий тип. Алкоголик. Очень подозрительный. У него уже были неприятности с полицией. Курит как паровоз, от него на километр сигаретами несет. А у этих, контрабандных, особенный запах. В лифт с ним лучше не заходить. Ясно же — это он меня обокрал. Я что, сама все за вас должна делать?
— Я, конечно, с ним поговорю, но это еще не доказательство.
— У меня к вам вопрос.
— Так?
— Вас там много? В полиции?
— Кадров не хватает, но сколько-то народу наберется. А что?
— И как вы себя чувствуете среди своих коллег? Уверенно? Может, ваш начальник решил, что обворованная старушка — не такое уж важное дело, и можно ее передоверить какому-нибудь желторотику? Вы же сами сказали: «приоритеты».
Боревич промолчал. Примерно с этой минуты он утратил мотивацию и перестал быть приятным, зато начал поворачиваться то в одну сторону, то в другую. Класть руки в карманы — для того только, чтобы тут же их вытащить. Он что-то хотел сказать, но промолчал. Мне показалось, что ему стало неуютно в моем обществе.
— Вы куда это?
— Опрашивать соседей, — ответил Боревич уже из-за двери.
Обиделся. И как он с такой чувствительностью собрался делать карьеру в полиции? Я-то человек деликатный, но не все же такие. От людей такого можно наслушаться! Ему нужно научиться терпению, иначе эта работа его доконает.
Я вышла на лестничную площадку и выкрутила слуховой аппарат на максимум. Боревич стучал в дверь безногого. Господи, какой же он нерешительный! Нет бы распахнул дверь пинком да и вошел — вот как в девятой серии, которую показывали в семьдесят восьмом году. А то стоит, стучит, как хороший мальчик. Безногий-то без зазрения совести мне дверь выломал, вместе с замками — весьма крепкими, — а этот стучится, и всё.
— Да пните вы хорошенько и высадите дверь. Он же не откроет! — крикнула я.
Боревич обернулся и посмотрел на меня:
— Не мешайте мне работать, ладно?
Небось опять обиделся.
— С удовольствием, но вы мне уже какой-нибудь результат покажите!
Боревич отвернулся и снова принялся стучать, произнося при этом всякие красивые формулы, которым наверняка научился в полицейской академии. Так наивный ребенок произносит заклинания в надежде, что какое-нибудь из них сработает, и свершится чудо — например, учителя удар хватит или в окно влетит единорог.
Ничего у Боревича не вышло. Хотя признаюсь — я и сама недолго надеялась, что безногий откроет. Может, он к двери очень медленно идет — в конце концов, у него всего одна нога. Может, он пьяный. И так понятно, что он заливает за воротник. Худой, синюшный весь какой-то, опухший. Нос сломан в нескольких местах, зубы повыбиты. Да еще и курит сколько. До сего дня я понятия не имела, откуда он деньги на все берет. Теперь-то мне стало ясно, на чьи деньги он покупал контрабандный алкоголь и сигареты.
Боревич немного прогулялся по нашему дому, силясь собрать нужную для расследования информацию. Эта, из второй квартиры, ему не открыла, хотя была дома. Наверное, собиралась на свидание с одним якобы симпатичным господином из клуба для пенсионеров. Да и какая разница. Она вечно ничего не знает.
Единственная молодая пара, жившая в нашем доме, обитала в квартире номер один. После ежеутреннего соития, которое было слышно через вентиляционную решетку, она готовила ему завтрак, а потом начинался скандал из-за того, что он вообще не занимается ребенком. После этого он в течение нескольких минут или через полчаса выходил на лестничную площадку с коляской, а она болтала по телефону с подружкой с работы. Они не только ничего не знали — они вообще не интересовались, что происходит в доме. Такие молодые, а ничем не интересуются. Непонятно, на каком свете живут. Боревич от них ничего не дознался.