— Молчи, дурак, и слушай. Есть шанс, что парламент заменит тебе веревку на изгнание.

— Что ж, мещане оценили очарование моей болтовни?

— Нет, Франсуа… Добрые граждане этого города поручают тебе определенную… работу.

— А какой будет плата?

— Твоя жизнь.

— И только-то? Ха, если честно, это куда меньше горсти сребреников, которые Шатле платит своим дубоголовым слугам. И что я должен делать?

— Ты должен отыскать Дьявола с Мобер, Франсуа. Должен найти человека, который жестоким образом убил девятерых людей.

— Но ведь это сделала Маргарита Гарнье…

— Гарнье — шлюха, которая по странному стечению обстоятельств дважды оказывалась поблизости от места убийства. Этого хватило, чтобы трибунал послал ее на пытки, а уж там она призналась во всем. Даже в том, с кем трахалась ее мать! Но убийца не она. Заместитель прево хочет швырнуть толпе, чтоб она успокоилась, простую парижскую суку. И тем самым дает тебе время отыскать убийцу.

— А если я откажусь?

— Тогда через несколько дней тебя повесят.

— Вот так выбор. Ха, но лучше такой, чем никакого. А собственно, отчего убийцу зовут Дьяволом с Мобер?

— Таким именем назвал его люд Парижа. Flamboyant! Огненный сатана, у чьих жертв черные от адской сажи лица. Первое тело нашли подле площади Мобер, а потому его так и прозвали: Дьявол с Мобер.

— А кто-нибудь его видел?

— Найдешь как минимум сотню человек, которые его лицезрели. Но их показания противоречивы. Сходятся в одном: ходит он в черном и убивает итальянским стилетом.

— Что известно об обстоятельствах убийств?

— Убил уже девятерых. После каждого убийства находят скрюченное тело. Все трупы имеют след от удара стилетом. Обычно — смертельные раны.

— Заметили еще что-то странное?

— Как я и говорил, у жертв почерневшие лица.

— Означает ли это, что Дьявол с Мобер использовал яд?

— По крайней мере, для инквизиции это доказательство, что в убийствах замешан дьявол.

— Кем были убитые?

— Первый труп нашли в прошлом году, в канун ночи святого Иоанна. Был это нищий по прозвищу Кроше, Вязальщик — его нашли неподалеку от Латинского квартала, подле площади Мобер, там, где покупают хлеб, скрюченного и с почерневшим лицом. Через пару недель — новый труп: на этот раз подле улицы де-ля-Арп. Был это Анри Вермили, богатый ростовщик из Сите. Следующей жертвой стала некая Гудула, старая шлюха, дожидавшаяся пьяниц на Шам-Флори в парафии святого Жермена из Осера. Ну, в ее возрасте уже не соблазнишь жаков на улице Глатиньи и не станешь трахаться под трактиром «Под Толстушкой Марго». Потом, на мартовские иды, погиб каноник Боссюэ, капеллан из церкви в Сан-Мари, искавший утех в Трюандри.

— Нищий, шлюха и каноник. — Вийон глянул в окошко на панораму Парижа. Вдали, над кривыми домами и грязными мазанками, тянулись в небо башни собора. — Славная компания. Убийца умерщвлял их не ради добычи, это уж точно.

— Очередной труп появился вскоре после мартовских ид. Был это Этьен Жаккард, нувориш из квартала Аль. Потом погибли Эдуар де Ними, жак из Наваррского коллежа, и благородный Франсуа де ля Моле, рыцарь. А потом, в самом конце мая, нашли скорченное и почерневшее тело некоего Людовика Гарнье, вора и негодяя, который ночевал под складами в Аль да срезал кошельки, а когда предоставлялся случай, то наверняка и глотки резал. Позже еще погиб Жак Повину, сын купца, ты его знаешь — у него склад вина неподалеку от порта Святого Антония. И это — все. Девять тел. Девять трупов, которые потрясли Париж.

Установилась тишина. Лампадка скворчала. Из-за двери доносились приглушенные крики.

— За работу, Франсуа! — сказал Гийом. — Время бежит.

Мистерия нищих

Ни один богобоязненный и упитанный парижский мещанин не выбрал бы для вечерней прогулки улицу Трюандри в квартале Аль. Тут царила преступность и ее друзья — бедность и голод. Была это улица свободных горожан, воров, нищих и бродяг, не платящих налогов, не зажигающих фонарей перед домом, не отдающих в казну — ни копытного, ни мостового, ни десятин. Смерть любого из здешних негодяев и мерзавцев обычно стоила четыре золотых эскудо. Такой была плата, которую парижский палач брал за повешение вора, бродяги или грабителя.

Проталкиваясь сквозь толпу, Вийон добрался до площади, называемой Двором Чудес, потому что каждый вечер тут случалось столько чудесных исцелений, сколько и в прославленном Сантьяго-де-Компостела, а если даже чуть меньше, чем в Компостела, то уж наверняка побольше, чем в не таком уж далеком Конке, славном своими чудесами и реликвиями святой Фе [Ирония ситуации состоит в том, что монастырь в Конке, куда перевезли украденные из Ажана чудодейственные мощи св. Фе, стоял как раз на пути св. Иакова — ведущего в Сантьяго-де-Компостела, где находилась предполагаемая могила апостола Иакова.]. Здесь каждый вечер слепцы прозревали, паралитики вставали на ноги, а немые — возвращали речь и слух, у инвалидов отрастали руки и ноги, горбуны распрямляли спины, а потом бросались в танец. Улица Трюандри была бездной нищеты, втиснувшейся меж разрушенными домами, щерящими зубы пинаклей и остатков контрфорсов, таращащих глазницы выбитых окон, с отбитой штукатуркой и сколотыми кирпичами. К руинам этим, словно ласточкины гнезда, лепились хижины и мазанки. На площади горел большой огонь, на котором готовили еду, обсуждая тут же дальнейшие планы, пили, ругались, торговали и мигом проигрывали в карты пузатые кошели; из корчем же то и дело выкатывали новые и новые бочки. Пьяная, потрепанная толпа, разогретая молодым вином и горячей парижской ночью, выла, свистела, напевала непристойные песни и опоясывала костры танцующими хороводами, что то и дело распадались, исчезали среди мусора и битых кирпичей, чтобы через миг сплестись заново.

У огня сидел цвет воровского дела. Были это карманники, взломщики, надувалы, горлорезы. Были шаромыжники, сумоносцы, фальшивые клирики, продавцы индульгенций, торговцы чудотворными мощами. У огня развлекались вагабонды, жаки, калики, побирухи, жонглеры, убийцы, костыльники, шулеры, шельмы, притворяющиеся честными людьми, напивались тут странствующие акробаты, голиарды, беглые монахи, гистрионы, менестрели, музыканты, продавцы крысиной отравы, фальшивые клеймильщики, странствующие проповедники, нищие, ложные слепцы, прокаженные, искусанные бешеными собаками, и хромцы, дальше стояли паралитики, горбуны, больные лихорадкой, притворные эпилептики, одержимцы, отпущенные из тюрем, освобожденные из сарацинской неволи, фальшивые собиратели милостыни, ложные экзорцисты, кающиеся грешники, притворные церковники, странствующие слепцы. Еще развлекались там бегарды (часть из них притворялась обращенными иудеями), симулянты танца святого Вита, хвори святого Антония, больные падучей, притворяющиеся безумцами. А также: изгои, ложные инвалиды, мародеры, грабители, странствующие сказители, сбежавшие слуги, цыгане, лудильщики, францисканцы, нищие с детьми, нищие с собаками, изводители душ из чистилища, изводители душ из ада, странствующие орденские братья и братья, в ордены вписывающие, продавцы поддельных жемчугов и колец, выбивальщики долгов, фальшивые квесторы, зернщики, акробаты и многие, многие другие…

* * *

Главарь парижских шельм и преступников сидел на своем троне из бочки.

— Приветствую вас, честной король Клопин.

— Вийон! Чтоб тебя чума, так это не тебя повесили в прошлую пятницу на Гревской площади?

— Вешали, да я веревку оборвал.

— Ха-ха, ну ты и плут! С чем пришел?

— Ищу Дьявола с Мобер.

— Дьявола… Ха, это не наш, верно, коннетабль Копеноль? Это ведь не твои горлорезы, ангелочки да святоши? Если повстречаешь его, Франсуа, заставь его жрать землю. Этот разбойник слишком уж сильное смятение вызывает в нашем славном городе. И тогда можешь мне ни гроша отступного не платить!

* * *

Чуть дальше присело несколько уличных босяков, глядя на немолодого шельму во францисканской рясе и со старательно выбритой тонзурой…

— Нищенствование — искусство, и только настоящий артист сумеет собрать богатство, смеясь над богобоязненными лошками. Просить нужно с покорностью, никогда не смеяться и не открывать двери силой. А когда пожелаешь изображать больного, достаточно поместить под язык мыло. Когда же просишь милостыню, следует кричать: «Смилуйтесь, христиане, над калекою». А после таких криков нужно начать рассказывать, как дурной воздух вызвал паралич в твоих членах…

— Интересует тебя Дьявол с Мобер, Франсуа? Не стану спрашивать почему. Но видел ли я его? Ха, видел, и видел хорошо. Но уж поверь мне, серый на нем плащ, а не черный. А на лице носит он железную маску…

* * *

Трое татей обдумывали план будущего преступления…

— Говорю вам, у этого засранца Жаки целая бочка эскудо, закопанных в подвале по улице Лазаря. Можно пройти сквозь сад, а потом по лестнице в кладовую…

— Правда, что ли?

— Хлебом и вином клянусь! Чтоб меня висельник вздернул, если брешу! В сад ведет калитка, грязная, как тело матушки Кураж, вот вам крест, братья!

— Слышали ли мы о Дьяволе с Мобер? Да это точно висельник Петр Крутиворот ночами гуляет. Голову на отсечение даю!

* * *

— Лезу я, значится, братья, в церковь в Лонже, в Бретани, — говорил молодой вор трем нищим оборванцам, из которых один изображал слепца, второй — паралитика, а третий — кающегося за убийство брата грешника, — кланяюсь хамам; как месса прошла, показываю тот череп желтый и говорю, что, мол, собираю пожертвования на часовню святого Брендана, но что пожертвования могу принять только от честных женщин, которые никогда не ходили на сторону. Бретонки меня тогда чуть не растоптали, так торопились деньги нести! Сколько, спрашиваешь, за череп святого Брендана я отдал? Три минуты страха на кладбище в Каркассоне.