8

Разбудил меня утром Нико — скулил и просил выпустить его из комнаты. В квартире этажом ниже гремела музыка — какая-то христианская баллада с мощными ударными. Солнце припекало лицо. На часах была половина двенадцатого. Я вскочила с кровати.

— Господи боже, Нико! Что ж ты мне позволил так заспаться, че [Че (исп. che) — дружеское обращение «приятель, товарищ». Известно по прозвищу аргентинского революционера Эрнесто Че Гевары.]?

Я открыла дверь, и песик пулей вылетел за порог. Я быстренько переоделась для пробежки — в длинные треники, потому что небо, может, и ясное, а на улице будет холодно. Покрепче завязала шнурки и пошла в кухню.

Каждая клеточка моего тела горестно жаловалась на то, как я вчера выложилась на игре. Однако я эти вопли организма проигнорировала — никаких слабостей. В спортзал для поддержания физической формы еще можно ходить от случая к случаю, но вот пропускать утреннюю пробежку после игры — никак нельзя.

Однако времени на нее у меня оставалось всего ничего. Диего пообещал, что заедет за мной в час… Если не забыл, не передумал или не слишком занят.

В кухне мама слушала радиостанцию, по которой гоняли старые песни девяностых годов, и подпевала Густаво Серати, упорно не обращая внимания на музыку у соседей. По кухне уже плыл аромат томатной подливы, и в животе у меня заурчало.

— Доброе утро, мамочка. — Я чмокнула ее в щеку.

Мама слабо улыбнулась. Она была бледна, а под глазами — темные круги. От бледности мелкие веснушки на носу и щеках выступили отчетливее. Пока дядя Сезар не заделался папиным приспешником, они с мамой дружили и были соседями. Он часто рассказывал мне про ее детство. Мне никак было не представить, что мама когда-то была такой свободной.

— Я напекла слоек. — Мама показала на блюдо.

Весь остальной стол был покрыт пайетками и стразами. Расшитое платье мама должна была сдать завтра, чтобы девушка-заказчица успела сфотографироваться перед своим праздником. Мама уже почти закончила. При виде слоек у меня потекли слюнки, но я удержалась и есть не стала.

— Попозже, старушка. Я на пробежку.

— Но почему, Камила? Ты и так уже совсем исхудала. Я знаю, впереди лето, но необязательно же выглядеть как эти скелеты, которые худеют для «Танца мечты».

Я глубоко вдохнула. Попасть на танцевальное телешоу я никогда не рвалась. Вот сейчас мама сказала, что я слишком худая, а стоит взять слойку — скажет, чтобы я следила, сколько ем углеводов. Я не метила в танцовщицы, я хотела быть проворной, сильной, неудержимой, а хорошей спортивной формы голоданием не добьешься, но и плюшки ей тоже не способствуют. Мама никак не желала это понять.

— Я лучше себя чувствую, когда бегаю. Ты бы как-нибудь составила мне компанию, — сказала я. — И вообще, мамуля, надо оставить место для твоего умопомрачительного завтрака. Что ты там готовишь?

— Ньокки, — с улыбкой ответила она. — Тебе понравится. Я сделала часть со шпинатом, чтобы Пабло поел овощей и не заметил. Пришлось извернуться. — Ох, как мама до сих пор с ним нянчится! И вдруг она добавила: — Звонила Роксана, просила перезвонить.

Сердце у меня заколотилось в ритме самбы. Я должна была узнать, что за срочное дело заставило Роксану позвонить мне с утра. Но говорить с ней по домашнему телефону… нет, слишком рискованно. У мамы слух острее некуда.

— Я ей потом перезвоню, — бросила я.

Мама вернулась к шитью и даже не подняла голову от работы, когда я уходила.

Я включила Джиджи Агостино и подстроила темп своего бега под ритм музыки в наушниках. Пробежала пару кварталов, и тут на меня кинулась немецкая овчарка из-за самодельной ограды. Хлипкая металлическая сетка провисла под тяжестью ее тела. Грубый голос из недр дома крикнул псу: «Фу!» Я не обернулась. Я бежала и бежала, в любую секунду ожидая острой боли от собачьего укуса. Ровно дыша, я мчалась к своей цели, к Южноамериканскому кубку, шансу заполучить будущее, в котором я стану хозяйкой своей судьбы.

В ту первую осень, когда Диего только поселился в нашем районе и ему было двенадцать, а мне — десять, все прямо помешались на беге. В тот год спортсмен из Аргентины завоевал на Олимпиаде медаль по бегу, и каждая малявка в нашем квартале пыталась подражать своему кумиру. Кто-то бегал хорошо. Но не я. Когда я попросила Пабло помочь, он ответил: «У тебя для бега сложение неподходящее. Ноги тонюсенькие, как у кулика».

Я из упрямства решила доказать брату, что он не прав. И вызвала наперегонки девчонку с нижнего этажа, Аналью, — она была в нашем квартале лучшей бегуньей после Пабло. Я попыталась за ней угнаться, но она ушла далеко вперед, и, глядя, как она пересекает финишную прямую, я споткнулась на неровном асфальте и упала. Кровь брызнула из разбитой коленки и потекла по ноге, пропитав белый гольф.

Увидев, как я измарала школьную форму, мама прямо вскипела. Я убежала рыдать на балкон и вот тут-то услышала, как Диего, насвистывая, поднимается по лестнице. Я бы спряталась от него на крыше, если бы знала, как туда залезть, но пути к отступлению не было. Диего увидел меня, и свист оборвался.

— Что случилось? Тебя кто-то побил? — очень мягко спросил он.

Я замотала головой. Не хотела, чтобы он разгневался, даже на Аналью. Когда мальчики или мужчины гневались, то пытались починить мир, расколошматив его кулаками.

Я попыталась заговорить, но вместо этого разрыдалась. Потом, всхлипывая, шепотом рассказала Диего, как было дело. Он выслушал и, когда я выплакалась, утер мне лицо изнанкой своей футболки с покемонами. У меня не хватило слов для благодарности, и я просто обвила его шею руками. Его кожа пахла солнцем и потом. А он заговорил — таким же тоном, каким моя школьная учительница приступала к сказкам:

— Вчера мама Ана рассказала мне легенду о принцессе-воительнице Камиле.

Я невольно вскинула взгляд. Диего что, насмехается надо мной? Ни одну диснеевскую принцессу — а других я не знала — так не звали.

— Принцесса с моим именем? Воительница?

Диего кивнул.

— И не только воительница, а еще и отличная бегунья. Он бегала так быстро, что могла пересечь море по волнам и не замочить ног.

Я посмотрела на свои уродские черные туфли и заметила, что кровь на белом гольфе темнеет и расплывается, пропитывая ткань.

— А ты можешь научить меня так бегать? — спросила я.

Диего стрельнул глазами в сторону окна Пабло и только потом повернулся ко мне.

— Дедушка Ахмед дома? Он ведь научит тебя бегать так же, как научил Пабло. Он для тебя что угодно сделает.

— Нет, его нет дома.

Диего поколебался, потом сказал:

— Тогда пошли на дорогу за спортивным центром. Там я тебя поучу. Только скажу твоей маме, где мы.

Но я покачала головой.

Уже тогда я знала: есть вещи, о которых мама и слышать не захочет.

Мы шли под облетевшими миртами, которые росли вдоль улицы, и Диего рассказывал мне все новые и новые сказки про принцессу Камилу, которая сражалась в великой Троянской войне.

Солнце рисовало на земле причудливые узоры. Пыль клубилась и мерцала в воздухе, а потом оседала у меня на пересохших губах.

— Я возьму тебя за руку и побегу, — объяснил Диего. — А ты держись крепче и поднимай коленки повыше. Под ноги не смотри!

Я прикусила губу и кивнула.

— Готова?

Я посмотрела вперед, туда, где до самого горизонта тянулась извилистая дорога. Мы сможем бежать хоть до края света.

— Готова, — ответила я.

Наши ноги отталкивались от твердой засохшей грязи и взметали тучи пыли. Диего держал мою ладонь потной рукой. Он прибавил скорость, и на секунду я запаниковала. Представила, как падаю, увлекая его за собой. Дернула его за руку, чтобы он сбавил темп.

— Не сдавайся! — выкрикнул он на ходу, и я усилием воли заставила свои ноги шевелиться быстрее, чтобы угнаться за ним.

Мы бежали и бежали, пока он наконец не выпустил мою руку.

— Кто первым добежит до тех ив?

Мы оба летели стрелой.

До ив, которые росли на берегу реки Лудуэнья, я домчалась первой. Мы рухнули на мягкий благоухающий клевер, дыша зеленой свежестью. В небе над нами проплывали пухлые белые облачка. Рай — да и только.

— Помнишь, я сказал, дедушка Ахмед сделает для тебя что угодно? — спросил Диего и оперся на локоть.

— Ага. — Я почему-то снова держала его за руку — и когда успела взять? И видела свое отражение в его медово-карих глазах.

— Вот и я тоже. Я сделаю для тебя что угодно, — сказал Диего и поцеловал меня в щеку.

Тех клеверных лугов больше нет. Если бы маленькие мальчик и девочка, какими мы были, увидели нынешние соевые поля, а вокруг них проволочные изгороди, им бы не понравилось. Но что бы эти двое сказали о тех, в кого мы выросли?

Я повернула домой. Пот струйками сбегал у меня по лицу, по спине, между грудями, втиснутыми в спортивное бюстье, точнее, в два, одно поверх другого, да еще и оба слишком тесные. Я перешла на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться со иеговистами, которые подкарауливали прохожих со своими буклетами. Вот белокурых американских мормонов я не избегала, потому что они, неизменно улыбчивые, к девушкам на улице никогда не приставали — даже если я пыталась заговорить с ними ради практики английского. Вообще, уверена, что этих ребят регулярно меняли, но, как по мне, они все были на одно лицо.