Что же делать? Что делать?

Очередной скандал неизбежен. Хотя нет, в том-то и дело, она не станет скандалить, она будет молчать. Уж лучше бы выговорилась, пошвырялась чем-нибудь, в конце концов. Всё легче пытки тихой истерикой.

Так и подмывает позвонить и с ходу начать орать. Зачем она так? Хочется докричаться. Хочется, чтобы она услышала. Чтобы поняла. Или хотя бы сама начала кричать в ответ. Но звонить нельзя. Она не услышит и тем более не станет кричать. Она дождётся, пока я выдохнусь, скажет что-нибудь бесцветным голосом и повесит трубку.

— Эй, где тебя носит? — шутливо треплет меня по плечу Арик. — Мы пока ещё не купили этот самолёт.

Самолёт… Самолёт! Бросить машину в Сан-Хосе и лететь на самолёте. Я заново прокручиваю расчёт времени. Если поднапрячься, можно успеть на последний рейс. Впритык, но можно.

Заняв своё место, Ариэль мгновенно отрубается, свесив голову набок. Я тоже прикрываю глаза, но сон не идёт. Беспорядочно мелькают сцены минувших суток — безумная ночь, Стив, явившийся в последний момент, тета-волновой излучатель и спич о спасении человечества. Безжалостный свет операционной, пальцы, сжимающие скальпель, и бурое подсохшее пятно на хромированной поверхности.

Чтобы отвлечься, перебираю в уме выкладки Ариэля. На самом деле, он несколько приукрасил. Во-первых, наше оборудование применимо далеко не для всех кардиохирургических процедур. А во-вторых, катетеризация — не единственное решение, всегда остаётся открытая операция на сердце. Вскрытие грудной клетки, распиливание рёбер…

Я поёжился, развивать эту мысленную траекторию не хотелось. Но упомянутые им цифры вполне реальны, и наша технология действительно имеет огромный потенциал. Размышляя о перспективах, я задремал и провалился в глухой душный сон. Даже не сон, а анабиоз, из которого меня выдрал Ариэль, нещадно тормоша обеими руками.

По дороге позвонил Ире и условился, что еду прямиком к ней. Подкатив к зданию офиса, мы припарковались поперёк тротуара, заблокировали лифт, перетащили коробки и, не распаковывая, свалили в лаборатории. И вот мы снова в машине, Ариэль в третий раз гонит к аэропорту, покинутому менее часа назад. У входа в терминал он глушит мотор и оборачивается.

— Спасибо, сегодня ты сделал большое дело.

— Тебе спасибо, — я жму его широкую сильную ладонь. — Теперь это наша общая война.

* * *

— Ну наконец-то, — Ира распахивает объятия, и я зарываюсь лицом в её волосы.

— Ира, — шепчу ей на ухо, — Ира…

Я чувствую, как её тепло по капле проникает в меня. Как откликается каждая клетка моего тела. Как расслабляются сведённые мускулы и обволакивает пологом усталость. Провожу у неё за ухом, и ниже к ключицам, пропуская меж пальцами шелковистые пряди… И тут соображаю, что уже два дня не мылся, и осторожно высвобождаюсь из объятий.

— Ир, я только в душ и к тебе, — наклоняюсь и целую её в шею.

…Опоясавшись полотенцем, выхожу из ванной, посвежевший и готовый к подвигам, и браво направляюсь в спальню. Приняв триумфальную позу и слегка сдерживая улыбку, я останавливаюсь на пороге, словно в ожидании оваций. В комнате тихо и царит полумрак. Ира лежит на кровати спиной ко мне. По светлой простыне растекаются её волосы. До меня доходит не сразу… Она спит.

Я растерянно потоптался на месте. Ничего не изменилось. Моя поза как-то сама собой потеряла триумфальность. Улыбка скукожилась. Я ещё некоторое время постоял в дверях, надеясь, что она вот-вот оглянется. Но этого не произошло.

Вернувшись в ванную, напялил штаны, с отвращением набросил мятую, пропахшую больницей и потом рубашку. Проходя мимо спальни, останавливаюсь и гляжу на безмятежно посапывающую Иру. Такую близкую и далёкую… Затем стряхиваю оцепенение, гашу свет в гостиной и тихо закрываю за собой дверь.

* * *

Дома первым делом скидываю грязную одежду, не жуя, проглатываю купленные по пути бутерброды и закуриваю. Отголоски пережитых эмоций бередят сознание, и, понимая, что в таком состоянии всё равно не уснуть, решаю взглянуть на результаты.

Запускаю простенький анализ первой контрольной точки. На экране высвечивается график, и у меня перехватывает дыхание. Ноль информативных данных. Опомнившись, запускаю анализ второй. То же дерьмо. Третья точка. У меня темнеет в глазах. Четвертая. Пятая. Догоревший окурок обжигает пальцы, я отшвыриваю его. Шестая, седьмая… Прогоняю точку за точкой, не в силах остановиться.

…Часа через полтора я оторвался от экрана, окинул невидящим взглядом свою берлогу, дотащился до спальни и рухнул в постель.

Глава 12

Нет, я не жалуюсь, я в принципе привык бы и к тому,

что мир бывает нечувствительным и чёрствым,

что благородным образцам соответствует не шибко

или требованьям высшим отвечает не вполне.

Чёрт с ним! Не отвечает, и чёрт с ним.

Но почему в таком количестве, во всяком переулке,

изначально, бесконечно — и как раз по отношению ко мне?

Михаил Щербаков

Субботний день пролетел за изучением результатов. С самого утра я засел за компьютер. Поначалу картина казалась безнадёжной, но при последовательной проверке стали обнаруживаться потенциально годные данные. Однако это был лишь первый этап анализа, для остального нужна была аппаратура.

— Ты снова опаздываешь? — Ирин звонок застал меня за работой.

Желая компенсировать вчерашнее, она договорилась оставить Алекса у подруги. По пути было решено отправиться ко мне, заказать что-нибудь и посмотреть фильм. Пока я оформлял доставку, Ира успела задремать, свернувшись в кресле. Я приглушил музыку и продолжил бороться с результатами.

Заслышав тарахтение мотора, поспешил навстречу посыльному, чтобы не потревожить Иру шумом и разговорами, потом разложил привезённую снедь и лишь затем разбудил её. После ужина мы перебрались в спальню, и я поставил давно ждущий своего часа для совместного просмотра «Астенический синдром» Киры Муратовой.

В конце первой части картины камера отдаляется — виден зал кинотеатра, вспыхивает свет и опускается занавес.

— …Мы ведь не часто встречаемся с кино действительно серьёзным… — запинаясь, мямлит конферансье. — Мы имеем сегодня замечательную возможность поговорить…

Зрители поднимаются и недовольно проталкиваются к выходу. Никчёмность искусства на фоне безразличия толпы, поданная в такой ироничной форме, вызывает трепет и восхищение. Я оглядываюсь на Иру, ища сопереживания, и обнаруживаю, что она уже мирно посапывает.

Зал пустеет, в кадре крупным планом — спящий, свесив голову набок, школьный учитель Николай Алексеевич. В заднем ряду вскакивает сержант.

— Взвод! Встать! — рявкает он. — Выходи строиться!

Ира и Николай Алексеевич синхронно встрепенулись. Солдаты с грохотом подхватываются на ноги. Николай Алексеевич ошалело сдирает с головы вязаную шапку и снова засыпает. Ира поворачивается на другой бок и, уткнувшись мне в плечо, следует его примеру. Это уже перебор. Я отстраняюсь, отодвигаю Иру и продолжаю смотреть кино в одиночестве.

Утром мы оба были не в духе, я отвёз её домой и вернулся к работе. К вечеру вырисовались общие очертания: приблизительно половина результатов ещё подавала надежды, остальное — никуда не годилось.

Это было фиаско. Я отказывался смириться и весь день вновь и вновь гонял тесты и изучал данные. Пятьдесят процентов коту под хвост из-за каких-то багов! Моих багов! Хотя я десятки раз всё проверил и перепроверил! В важнейшем эксперименте, повторить который шансов нет и не будет. И это лишь предварительный анализ…

Я ломал голову над поиском источника проблемы. В ужасе думал, что нас могли подвести сенсоры и запороть ощутимый процент… Хорошо, если не все оставшиеся пятьдесят. Могли подвести выбранные мной частоты, параметры и интенсивность импульса… да мало ли ещё что. Я представлял новые и новые возможные ошибки и уже отчётливо видел, как у нас, а точнее у меня, в итоге останется полный ноль.

Ночью, ворочаясь в постели, перебирал в уме модули и настройки треклятого эквизишн-кода. С горечью вспоминалась ссора из-за последних пяти процентов. Как много бы я дал за те пять вместо этих чудовищных пятидесяти. Что же я упустил? Всё ж работало! Каким вообще образом такое возможно?!

* * *

В понедельник я притащился на утреннее совещание, о назначении, точнее, о переназначении которого Ариэль разослал экстренные письма ещё на выходных. Речь о всё том же совещании, перенести которое, по словам Ариэля, было абсолютно невозможно.

Но для начальства нет ничего невозможного! И вот я топчусь перед закрытой дверью. Планёрка в разгаре, стоит ли упоминать, что я традиционно опаздываю.

— О! Сейчас он сам всё и расскажет, — прекратив рисовать на доске, шеф торжественно указывает на меня. — Небось уже провёл первичный анализ?!

— Ариэль, тут такое дело…

— Не дрейфь! Уступаю сцену тебе.

Он хлопает меня по плечу и плюхается в кресло. С трудом оторвав от него взгляд, смотрю на Стива, Ирис, Тима Чи, даже Таня тут — для полноты моего унижения.