Глава 14

Но в нас горит ещё желанье,

к нему уходят поезда,

и мчится бабочка сознанья

из ниоткуда в никуда.

Виктор Пелевин

Я бросаюсь животом в белую, мелкую, как пудра, пыль. Хорошенько извалявшись, перекатываюсь на спину. Под радостный смех окружающих вожу по песку руками и ногами, и мне немного неловко, но тоже весело. Зачерпнув, вскакиваю, подбрасываю горсти песка и наблюдаю, как оседает белёсое облако. Мне вручают железный прут, и я со всей дури бью в импровизированный колокол из газового баллона, подвешенного к пирамиде спаянных рельсов.

— Welcome home! — чувак в шотландской юбке обнимает меня и хлопает по спине. Чувствуется, что он старожил, — всё знает и понимает. И хоть это странно и несколько настораживает, тут искренне рады мне.

Я бью ещё и ещё. Все вокруг орут и смеются. Пыль смывает первое смущение. Я прохожу через ворота, на которых тоже выведено «Welcome Home», и двигаюсь вглубь. На билете адрес и карта раскинувшегося амфитеатром палаточного города Black Rock City, а на незанятой территории написано непонятное слово «Playa».

* * *

Очнувшись в машине скорой помощи, ещё бухой и злой как бес, содрал присоски ЭКГ и потребовал остановиться. Санитары хватали меня, пытаясь уложить обратно, но на перекрёстке я вырвался, и, пошатываясь, перебежал на другую сторону. Припав к стене, отдышался и оглядел пустынную улицу.

Внезапно меня окликнул парень, будто соткавшийся из ночной мглы. Подойдя, он протянул листок и сказал: «Думаю, тебе сюда». Сказал и пошёл дальше. В свете фонарей на флаере, кроме эмблемы и названия, различалось лишь: «На Burning Man [Burning man — дословно горящий человек.] нет денег и всего с ними связанного».

А впервые я услышал об этом эвенте при ещё более чудных обстоятельствах. Будучи студентом и исследуя окрестности Сан-Хосе, меня занесло в заповедник калифорнийских мамонтовых деревьев. Когда я нагулялся по изрытым узловатыми корнями тропам, мне стало любопытно, каково остаться одному в ночном лесу. Найдя ручеёк, струившийся меж гигантских стволов, устроился на берегу, дождался сумерек и пустился в обратный путь.

С собой были зажигалка и карта, казавшиеся вполне достаточной экипировкой ночного путешественника. На третьей попытке рассмотреть карту зажигалка развалилась на куски, и наступила полная темнота. Высоко над головой кроны смыкались в сплошной навес, не пропускавший лунного света. Проскитавшись всю ночь в кромешной мгле, чудом вышел на сторожку лесника, который за кружкой липового чая поведал мне свою историю знакомства с Burning Man.

…За последний месяц я уже дошёл до самого дна, надо было срочно что-то предпринимать, и парень из ниоткуда, вручивший флаер, подсказал верный ответ на незаданный вопрос. Две недели спустя, побросав в машину палатку и консервы, я устремился в Неваду. И вот я в пустыне. Только-только забрезжил рассвет, и всё тонет в молочной дымке, сквозь которую маячат шпили пёстрых шатров. И зычно гудит колокол. От этого звука и общего бесшабашного настроения спадает усталость и отступает первый барьер скованности.

* * *

Едва я принялся ставить палатку, из соседнего лагеря выкатились несколько гавриков, облачённых в звериные шкуры, и предложили помочь. Казалось, они вот-вот бросятся обниматься, но я был ещё не готов к такой всеобъемлющей любви и держал дистанцию. Добродушно расхохотавшись, они потоптались, наперебой приглашая заглядывать в гости, и вскоре отчалили.

Покончив с обустройством, отправился на разведку. Город распростёрся на равнине, окаймлённой далёкими холмами. К центру сходились раскинувшиеся веером улицы, вдоль которых тянулись шатры и остовы каких-то сооружений. Навстречу из облака пыли выплыл… диван. На нём восседала тусовка с кальяном. Пока я огорошенно взирал на это дело, оно плавно повернуло за угол, и один из наездников дивана помахал на прощание соломенной шляпой.

Я развернулся и чуть не врезался в метровое крыло бабочки, прикреплённое к трёхколёсному мопеду, на котором ехала парочка в костюмах молодожёнов. Невеста заверещала и осыпала меня ворохом конфетти. Едва я отряхнулся, как передо мной выросло что-то невообразимое и уставилось единственном глазом сквозь циклопические очки. Гологрудая девица высунулась из-за загривка чудо-зверя и заголосила оперным вокалом. Я решил, что стоит свалить с проезжей части и прекратить хлопать ушами. Появление пятиметрового розового слона с зонтом воспринялось уже гораздо спокойней.

Сойдя на обочину, я оказался в разношёрстной толпе. Кого тут только не было! Девочка в кожаном корсете, высоких шнурованных сапогах, мехах и цветастых перьях. Синекожий Нептун в золотой тунике, с трезубцем и короной, в обнимку с не менее синекожей русалкой. Сказочные феи, мохнатые чудики всех цветов и оттенков, пришельцы из космоса, разодетые дамы и кавалеры во фраках, воины и воительницы в сверкающих стилизованных латах, рептилии, птицы, египетские фараоны, викинги и древние жрицы. Множество полуголого народа, разрисованного причудливыми узорами.

Арт-кары — инсталляции, установленные на машинах или даже на грузовиках, вроде самоходного дивана и розового слона — попадались всё чаще. Миновав уйму диковинных препятствий, я добираюсь до центрального шатра и присаживаюсь перевести дух от впечатлений. Девочка с соседней подушки протягивает чашку пряного чая и предлагает массаж. Я восхищаюсь тем, как бесхитростно она это делает, и одновременно чувствую, насколько не готов к такому уровню непосредственности. Хочется куда-то спрятаться и на время оказаться в привычном мире. Но тут появляется ансамбль дервишей и принимается играть убаюкивающую суфийскую музыку.

Подгоняемый любопытством, я переходил с места на место. На внутренних улицах находились тематические шатры, где разыгрывались представления, в большинстве из которых оказываешься не просто зрителем, а участником. Выбравшись из безумного уголка под названием Sexual Miseducation Clinic, я решил исследовать незастроенную территорию.

Выйдя на Плаю, направился прямиком к статуе Горящего Человека. В сумерках перед ней пылал огромный костёр, вокруг которого бурлило яркое кольцо света. Приблизившись, увидел людей в ниспадающих до земли тогах, державших на плечах длинные шесты с масляными фонарями. Другая группа, с баграми и в тех же одеяниях, зажигала лампы от пламени костра и развешивала по шестам.

Они выстроились в шеренги и под завывание волынок, бой барабанов и литавр тронулись по главной аллее в сторону Города. Впереди церемонно ступали люди с шестами, на концах которых горели огненные лампы, следом — музыканты в чёрных мантиях и золотых венецианских масках.

От процессии каждый раз отделялось по две передние пары, люди с баграми подхватывали светильники и развешивали на резных столбах. Волна пламени накатывалась на Город. Достигнув его пределов, сверкающий поток вскипел, будто разбиваясь о прибрежные рифы, и растёкся по улицам огненными ручьями.

Ночью картина преобразилась, всё залилось светом и огнём. Арт-кары, освещённые зыбкими бликами, обрели экзотические очертания. Языки пламени затопили пространство, взметаясь в небо и опадая снопами искр. Посреди огненной фантасмагории величественно возвышалась гигантская статуя Горящего Человека.

Я двинулся в обход, и навстречу выплыл пиратский корабль в натуральную величину. Казалось, я уже освоился и с размахом, и с непредсказуемостью происходящего, но от этого зрелища замер как вкопанный. Фрегат, озарённый мириадами свечей, проплывал мимо, а я стоял, задрав голову, не в силах отвести глаз. На мачтах, под парусами застыли матросы в треуголках. Флибустьеры пели. Грудные голоса сливались в печальную торжественную мелодию, от которой кожа покрывалась мурашками.

Вернувшись под утро, пополнил запас воды и подкрепился. Спать не то что не хотелось — сама мысль о сне казалась абсурдной. Единственное, что действительно мешало, — это въевшийся во все поры песок. Я кое-как умылся из проезжавшей мимо цистерны и знакомым маршрутом направился к центру.

Инсталляций стало гораздо больше, некоторые сооружения ещё не были достроены и, несмотря на ранний час, работа кипела вовсю. Чувствовалось, что разгул нарастает, и ошеломляющие удары по сознанию сыпались со всех сторон нескончаемым потоком.

Напившись пряного чая, я бродил по Плае. Там повстречал крылатого дракона и железного осьминога, рукотворный смерч, ковёр-самолёт и исполинского буйвола, выползающего из земли.

К полуночи вышел к храму — комплексу резных деревянных башен, соединённых подвесными мостами и несколько напоминающих пагоды. Отовсюду сложной тревожной мелодией лился перезвон множества гонгов, связанных замысловатой паутиной тросов, уходящих к остроконечным сводам.

Храм переполнен людьми — они лежат на песке, сидят, свесив ноги, на галереях и молча слушают чарующую музыку. Стены испещрены надписями и фотокарточками. Это фотографии умерших и прощальные письма.

Примостившись на ступеньках между здоровенным парнем и девушкой в арабском платье с золотистыми узорами, я прислонился к стене и растворился в звуковом потоке, исходящем, казалось, от самого строения. Очнувшись, увидел, что парень медленно раскачивается, закрыв лицо ладонями, а на щеке девочки прорезает покров пыли слеза. Я достал карточку Корабля спасения с надписью «Я.Т.Т.Л.» и пристроил рядом на балку.