* * *

На закате притащился Шурик. Утомлённый долгой поездкой, он совсем не настроен на приключения. Мы в шатре соседей; накормив и напоив нас, они отправились на вылазку в Город, предложив присоединиться к ним. Но мой товарищ хотел лишь отдыха да немедленно накуриться, и мы остались.

— Как-то затянулась моя депрессия… Я здесь побродил и понял, что жизнь прекрасна и даже удивительна.

— Тебе нужна баба, — лениво кивает Шурик, потягивая вино со льдом. — Чем Ирис-то не подходит? По твоим рассказам, вы — идеальная пара.

— Блин, ты опять за своё? Спать с коллегой — это мо-ве-тон. Только офисного романа мне не хватало — под бдительным присмотром Кимберли и на фоне истерик Ариэля.

— Ну, не хочешь Ирис, не надо. Хотя…

— Шурик! — грожу ему кулаком, чуть не рассыпая траву.

— Всё-всё, забыли офисный роман, просто нормальные отношения.

— На серьёзные отношения нет ни сил, ни желания. Раз уж на то пошло, нужны бабы… Чуешь разницу? Множественное число. Так что не вижу иного выбора, кроме как окунуться в беспробудное блядство.

— Блядство — это не конструктивно, — снисходительно вздыхает мой умудрённый опытом семейной жизни друг.

— Ну почему? Не обязательно… Давай придумаем конструктивную модель, основанную на искренности и всеобщей любви.

— Звучит как… какая-то несусветная чушь.

Шурик затягивается и придирчиво осматривает самокрутку.

— Ладно, какие у нас условия?

— Кхм… В идеале нормальному самцу, естественно, хотелось бы каждый раз иметь новую, но для этого нужно беспрестанно… мм… охотиться. То есть: тусить, напиваться, вести глупые разговоры — в общем, совершать массу лишних телодвижений.

— А почему бы не найти молодую дурочку? Впарить ей…

— Не, не пойдёт, одна — слишком лично. Плюс дурочек я не переношу, да и это всё равно перерастёт в отношения.

— Тогда две. Чем плохо? Сегодня одна, завтра другая.

— Мм… Две, безусловно, лучше, но всё же не то. Начнётся нездоровое соревнование, ревность, закидоны всякие… «Почему она, а не я?»

— В смысле? Ты что, собираешься им сообщать…

— А как же! Не хочу я врать. Лишняя нагрузка… Скрывать, выкручиваться, держать в голове две версии — не, так не пойдёт. Всё должно быть честно.

— Это бред.

— Да ладно тебе! Я ведь подобное уже проделывал. Система хрупкая, требует деликатности, местами даже большей, чем обычные отношения. Женщины, понимаешь ли, существа загадочные…

Меня всегда поражало, что в слове «женщина» нет мягкого знака. Хотя, казалось бы, должен быть.

— Так вот, пока ты женьщину хорошо окучиваешь, а другие претендентки в поле зрения не роятся, — всё ништяк. Если, конечно, ты изначально такие условия поставил, и она их приняла.

— Ну-у…

— Никаких «ну». Сконцентрируй свой могучий аналитический разум и вообрази: вот я её охмуряю, и… когда она уже готова, вся из себя… эм… тёпленькая, сообщается радостное известие… что, мол, я веду исключительно свободные отношения. И что? По-твоему, она уйдёт? Никуда она не денется. Скажет себе: сперва попробую, а там видно будет.

Шурик хихикает.

— Короче, всё реально. Если она со всех сторон удовлетворена, то до поры до времени она наша.

— То-то и оно, что «до поры». Ты это, не отвлекайся, — он жестом подгоняет меня, требуя ещё косяк.

— Да-да, не извольте беспокоиться. А «до поры» — и ладно. Нужна ротация. Мы же в идеале хотим каждый раз новую.

— Особенно мне нравится это «мы».

— Ага, я пытаюсь добиться вовлечённости. Так сказать, личной ангажированности в решение поставленной задачи.

— Кстати, где-то я читал про четыре типа женщин по Юнгу.

— О! Валяй. Нечего мелочиться, ваять надо на прочном теоретическом фундаменте. Будем на троих соображать: ты, я и Карл Густав.

Шурик откидывается на подушках и задумчиво разглядывает клубы дыма.

— Юнг утверждает, — наконец изрекает он, — что есть четыре типа женщин: Домохозяйка, Поэтесса, Амазонка и… и Жрица. Но у каждого архетипа имеются и тёмные стороны: Домохозяйка — стерва, Поэтесса — шлюха и истеричка, Амазонка… мм… ну Амазонка — это само по себе, а Жрица — ведьма, она же Фурия.

— Красиво излагаете. Хотя, четыре — это перебор. Я, само собой, половой гигант и всё такое…

— Впервые слышен голос разума!

— Думаю — три. Три — в самый раз. Никакого соревнования, — это тебе не та или эта. Плюс…

— Отлично! Мы прям по Юнгу и пойдём.

— Куда пойдём?

— Для твоей безумной конструкции надо по одной из каждого типажа. Для основы берём Домохозяйку.

— Ой, не… Домохозяйка — это скучно. Лучше эту, как её… Жрицу или Амазонку.

— Не дури. Тебя же должен кто-то кормить, заботиться… Взгляни на себя!

Мы оба осматриваем меня. По меркам Шурика, не говоря уже о среднестатистическом жителе Калифорнии, я выгляжу хуже бомжа.

— М-да… кормить меня, пожалуй, не помешает.

— Дальше можно Поэтессу, ты ведь у нас весь такой утончённый, тебе непременно нужно, чтобы кто-то припудривал мозг рафинированной лабудой.

— Угу, непременно. Поэтесса — эта которая истеричка и шлюха?

— А ты не доводи. У вас же свободные отношения, какие истерики? Одна лишняя истерика — и на выход.

— Хорошо, уломал. Берём Поэтессу.

— Спасибо.

— Ага, цени. Так, что у нас осталось?

— Дальше сложнее. Оба типажа не шибко конструктивны. Даже не знаю… Скорее, Амазонка.

— А Жрица? Куда-то не туда мы идём. Где же духовность? Давай либо выкинем Домохозяйку, либо пересмотрим цифру три.

— Нет, Жрица не катит. Жрица — это Фурия, она разметает всё в клочки. Амазонка, правда, тоже не фонтан. Станет войны затевать чуть что. Ледовые побоища. Оно тебе надо?

— А что? Войны я люблю. Одной едой да лабудой сыт не будешь. Но вернёмся к Жрице. Обоснуй-ка, пожалуйста, почему Поэтессу можно держать в рамках, а её нет?

— Илюха, пойми: Жрица слишком похожа на тебя, и затеять с ней поверхностную интрижку не получится. К тому же, она непременно превратится в Фурию, при попытке запихать её в трёхгранную пирамидку.

— Юнг тоже придерживается этого мнения?

— Увы, дорогой. Либо Жрица, либо твоя полоумная модель.

— Ну что ж… вот мы и определились с троицей почётных финалисток: Домохозяйка, Поэтесса и Амазонка.

— Осталось только название придумать. Конструктивное блядство — грубо и громоздко.

Зной сменился ночной прохладой. Мы выбрались из шатра и устроились под открытым небом. Шурик притащил новую бутылку, а в холодильнике обнаружился лёд.

— А что тут думать? Так и назовём — Троебабие!

— Не, «баба» — это вульгарно.

— Зато смачно и от души.

— Может, Троежёнство?

— Не, ну… кто о чём, а вшивый о бане. Ау! Троебабие и концепция брака — не-сов-мес-тимы.

— Учкуду-у-ук три колодца-а! — внезапно заголосил Шурик. — Учкуду-у-ук…

— Ты чего?

— Три колодца-а! — ухахатываясь, продолжает горланить он.

— Братишка, ты перегрелся?

— Это песня советская, — утирая слёзы, пытается отдышаться Шурик. — Да, ты же ребёнком уехал. Тёмный… ни хрена не знаешь. Учкудук — город в пустыне… как её там? А, во — Кызылкум!

— Тоже мне культурная веха, — фыркнул я. — Учкудук в Кызылкум!

Мы снова покатываемся со смеху.

— Итак, модель «Учкудук»?

— Да, отлично! И звучно, и символично.

* * *

Ознакомившись с основными достопримечательностями, Шурик объявил, что ему пора, собрался и уехал ещё засветло, а к вечеру меня ждало новое знакомство.

— Эй, странник! Куда направляешься?

Я обернулся и увидел чудака с посохом, в огромных клоунских ботинках и в турецкой феске на рыжей шевелюре. В целом — дивный экспонат здешнего паноптикума. Его тоже звали Илья, он осведомился, где находится кинотеатр. Интересно, что же происходит там, когда наяву творится такое?

Мы двигаемся в путь, темнота сгущается, время близится к полуночи. Ветер усиливается и поднимает пыль. Вскоре мы оказываемся в сплошном тумане, настолько густом, что трудно различить пальцы вытянутой руки. Сквозь белёсую поволоку проступают светящиеся полосы на куртке моего спутника и больше ничего. Порывы ветра смешивают звуки в страннейшую какофонию.

Дышать тяжело. Пыль забивает рот, нос и глаза. Илья надевает повязку, закрывающую почти всё лицо. У меня повязки нет и, покопавшись в рюкзаке, он находит для меня такую же.

Словно два аргонавта, мы движемся сквозь мерцающее звёздным светом плотное облако. Ориентиров никаких — ни статуи, видной со всех концов Города, ни Храма. Куда идти — неясно. Глаза саднят. Тут носят не обычные солнечные очки, а закрытые, плотно прилегающие к лицу, как у пилотов Первой мировой. Я полагал это данью местной моде, но теперь ясно, какой ошибкой было не запастись такими же. Поход превращается в пытку, но возвращаться поздно — в такой пылище лагерь не найти, да и отступать не хочется.

Над нашими головами с рёвом вспыхивает сноп огня. Илья, шедший впереди, попятился, я тоже отпрянул от неожиданности. Двигаемся дальше, и перед нами вырастает громадный светящийся богомол. Он перебирает шипастыми конечностями и то и дело шарахает в небо вспышками пламени.

Потом натыкаемся на инопланетных существ. Здоровенные, в два-три человеческих роста, кошки нависают над нами. В центре — прозрачный шар, внутри него — маленькие кошки, замерев, смотрят на больших. От этого зрелища Илюха впадает в замешательство и достаёт компас.