— Эй, ты чего тут делаешь? — положив локти на край окна, она заглядывает внутрь салона.
Её волосы растрепались, а в глазах поблёскивают озорные огоньки.
— Тебя разыскиваю, что ж ещё.
— А я тут учусь.
Загорается зелёный, и сзади слышатся гудки. Помедлив, она распахивает дверь и садится рядом.
— Соскучилась?
— С какой стати?
— А я, признаться, скучал. Безмерно. Места не находил… — влекомый словесным водоворотом, я ещё не вполне понимаю, где вынырну. — Тосковал. Можно даже сказать — томился… Думал: будешь ждать на ступенях под звёздным небом, изнывая, стонать при моём появлении, и всё такое.
Она улыбается, делая вид, что рассматривает окрестные пейзажи.
— Тебя как зовут?
— Джейн Винтер.
— Очень поэтично. Так вот, Джейн, пока мы были в разлуке, я понял… Нет: понял — это не в полной мере выражает всю мощь и, так сказать, глубину моего чувства, — я не понял, я осознал! О чём это… а вот, я осознал, насколько твои эротичные завывания стимулировали моё воображение… Без тебя наука зашла в тупик, буквально погрязла в пучине невежества. Тысячи, нет, миллионы страждущих алчут исцеления, а я сижу долгими вечерами и грежу о тебе. — И, не дав ей опомниться, продолжаю: — Кстати, ты голодна?
Мы поели, и она изъявила желание посмотреть, где я поселился.
— Это что? — удивляется Джейн, оглядывая пустую гостиную и гору ящиков у лестницы. — Ты аскет? Что это символизирует?
— Это… кхм… видишь ли, это моя неуклюжая попытка создать романтическую обстановку.
— Ты считаешь, что картонные коробки и голые потолки — это романтично? — осматриваясь, она не забывает держать меня в напряжении насмешливым взглядом и двусмысленными улыбками.
— Не, всё гораздо хитрее. Теперь придётся зажечь свечи. Но, ты ж понимаешь, просто зажечь свечи и погасить свет — это не то. У нас будет по-настоящему — романтика, не обременённая патетикой.
— Браво. Браво.
— Вот если бы я не снял предварительно люстры, а притащил тебя сюда и стал зажигать свечи, ты бы могла подумать, что я тебя охмуряю.
— Я о таких вещах не думаю, я либо вспоминаю, либо фантазирую. А свечи и вовсе не люблю.
— Значит, будет ещё более романтично и уж совсем без патетики.
— Это мы ещё посмотрим, что будет, а чего нет, — она на мгновение приближается, и я чувствую запах её волос. — А пока я бы разожгла камин. Дрова есть, романтик?
— Дрова-то есть, но камин не работает.
— Не работает?
— Угу.
— Камин не работает! — развеселилась она. — Батарейки кончились?
— Нет, ну… не батарейки, конечно. Чего ты так обрадовалась? Я пробовал развести, но только напустил дыму…
— А-а, ну ясно, ты ж учёный! — заливисто хохочет Джейн. — Научный работник!
Осмотрев кирпичную кладку, она подёргала ручки на её торце, на которые я прежде не обращал внимания. Раздался негромкий скрежет, и до меня сразу дошло, в чём тут дело.
— Тоже мне перпетуум-мобиле, — победоносно объявила она, задрав подбородок, и в полумраке красиво вырисовалась линия шеи, ямочки ключиц и тонкие сухожилия, меж которых притаилась трогательная ложбинка.
* * *
Проснувшись, я впервые позволил себе написать Арику и сказаться больным. Вернувшись в спальню, тихонько вышел на балкон, покурил с видом на залив и, ещё раз порадовавшись решению перебраться сюда, вернулся внутрь. Джейн, заворочавшись, приподнялась и, смешно поморщившись, открыла один глаз. Пристально осмотрев меня, она показала язык и, отвернувшись, зарылась в подушку. Покопошившись, Джейн недовольно заурчала и натянула одеяло на голову так, что с другого конца высунулись голые лодыжки. Пальцы задумчиво пошевелись и, слегка помедлив, юркнули вслед за своей хозяйкой.
Выбрались мы далеко за полдень, Джейн потащила меня в ресторанчик на пирсе. И вот мы сидим за дощатыми столиками, она щурится на суетливые стайки солнечных зайчиков, отбрасываемых мерно колышущимися волнами, а за оградой на лодочном причале нежатся вылезшие погреться морские котики. Неподалёку от них не менее забавно роится набежавшая невесть откуда кодла китайских туристов в единообразных панамках. И те и другие гармонируют друг с другом какой-то нездешностью… инопланетностью что ли.
С ходу не понять, что является бОльшим аттракционом — семейство ушастых тюленей или китайская делегация. Они фыркают, разбрасывая брызги воды, потешно переваливаются, ползая друг по другу и лоснясь мокрыми телами… в смысле котики, а не китайцы, конечно. Впрочем, на этакое счастье я налюбовался ещё в Лос-Анджелесе и больше засматриваюсь на Джейн, которая следит за ними с неподдельным умилением, будто видит это обыденное для здешних широт представление впервые.
Глава 18
Меня разыграли, как ребёнка. Пообещали показать настоящего Санта-Клауса, а заявился пьяный сосед в маске. Потому что в этом году его очередь дурачить детей из нашего дома.
Иржи Грошек
И настал день истины. День, к которому я шёл долгие месяцы. Все усилия, надежды и старания, направленные к достижению цели, спрессованные в единую цепь событий, проносятся на немыслимой скорости, пока я взбегаю по лестнице, и меня выбрасывает из туннеля сознания так, что едва удаётся затормозить, чтобы не врезаться в офисную входную дверь.
Всё работает, местами даже лучше ожидаемого. По функциональности данный прототип является фактически конечным продуктом, и хоть сейчас можно отправляться демонстрировать наши достижения на конференции Американской ассоциации кардиологов с забавной аббревиатурой AHA [AHA — American Heart Association.], не раз благоговейно упомянутой Ариком. А оттуда до победного конца — пусть не близко, зато по накатанной.
Технология есть, осталось провести серию клинических исследований, результаты которых вполне предсказуемы, накропать статьи в парочку респектабельных журналов, согласовать графический и внешний дизайн, составить проспекты и… и тому подобные прелести. Ох уж эта сладкая канитель в преддверии долгожданного успеха!
Но условленного часа ещё надо дождаться, а пока начинается Stand-Up Meeting, и затем лекция Джошуа. Stand-Up Meeting при ближайшем рассмотрении оказывается ежедневной четвертьчасовой планёркой, проводимой стоя, чтобы подчеркнуть её динамичность и оперативность. Мы собираемся в тесном коридоре и поочерёдно отчитываемся о продвижении за последние сутки. Выглядит это довольно комично: докладчик, балансируя лэптопом на задранном колене, силится второпях ввести толпящихся вокруг коллег в курс дела касательно состояния в своём сегменте. Абсурд в том, что изменения за день незначительны, и, чтобы разъяснить их суть, требуется входить в детали, на что катастрофически не хватает времени. По истечении двух минут говорящего прерывают и переходят к следующему, превращая Stand-Up Meetings в пёструю нарезку импровизаций на околомедицинские темы.
Отыграв роль в этой клоунаде, ловлю взгляд Стива, знаками показываю, что нам необходимо переговорить, и в перерыве тащу его на улицу поделиться тем, что тревожило в последние дни.
— Слушай, Стив, мы два идиота!
— Чрезвычайно ценное наблюдение. Ты для этого меня звал?
— Да нет же, я насчёт Тима.
— А-а… и что с ним? Мы ж всё уладили.
— В том-то и дело, уладить-то уладили, но в чём наше преимущество? Как можно что-либо доказать в случае чего?
— Да не парься, — он нетерпеливо переминается, хотя в преддверии мозгосушительной лекции, причина спешки не вполне понятна.
— Как не парься?! — не унимаюсь я. — Мы просто так его отпустили? Что у нас на руках? Устное признание? И что с того?!
— Вот ты о чём… Говорю же: не волнуйся, — Стив отступает к входу в здание. — Я записал разговор на диктофон.
— Скинь мне запись на мыло, — спохватившись, кричу я вслед.
— Да-да, разумеется.
Для затравки Джошуа не преминул напомнить о важности обновления данных на личной доске, о чём и без того уже успел прожужжать нам уши. Как и всё связанное с процессами, Personal Task Boards являлись примером здравой в корне идеи, доведённой до полного маразма. Предназначенные для предоставления актуальной и прозрачной информации, они стали лишь бестолковой обузой. Как и Stand-Up Meetings, ввиду обособленности деятельности каждого из работников, наименования тасков, ужатые до аббревиатур, не только теряли наглядность, но и вовсе превращались в бессмысленные буквосочетания даже для тех, к кому они относились, не говоря уж об остальных.
Вдобавок, сообразно миграции нашлёпок с кодовыми названиями по поверхности доски, выставлялись оценки, разделённые на три категории: от красного — символизирующего неудовлетворительную успеваемость до зелёного — присущего высоким показателям. Полоска соответствующего цвета наклеивалась прямо над рабочим местом. Что характерно, зелёного не удостоился никто, кроме самого Джоша. Политика светофорной градации породила массу толков и разнообразных шуточек, среди коих предлагалось не ограничиваться принятыми мерами, а принудить отстающих ходить в красных майках или вообще ставить метки прямо на лбы тунеядцев.
* * *
И пробил час — я на пороге кабинета, дабы предстать пред светлыми очами руководства, как какой-нибудь рыцарь короля Артура, приволокший к Круглому столу чашу Святого Грааля. Но Ариэль — не Артур, его не проймёшь антикварной посудиной, зато в моих руках ключ от его мечты на блюдечке с голубой каёмочкой в виде красивого оформления, ради которого я почти не спал в течение минувшей недели.
