— Да ну вас, — я взглянул на Стива и снова на неё. — Вы шутите.

— Тебя ещё что-то удивляет? Ты же сам рассказывал про камеры и микрофоны. Типа, слежка за подчинёнными — это нормально, а тайные агенты конкурирующих фирм — уже перебор?

— М-да… — только и смог выдавить я, припоминая, как Ариэль советовался насчёт установки аппаратуры наблюдения для окончательного решения проблемы второго аспекта «мы договорились» посредством прослушивания в записи спорных моментов.

— Так, давайте не углубляться в обсуждение симптомов, — призвал к порядку Стив.

— Верно, — я тряхнул головой, отгоняя параноидальное наваждение об офисной слежке и индустриальном шпионаже. — Раунд два. Готовы?

Ирис кивнула.

— О’кей, бокс! — я хлопнул в ладоши.

— Дрр… Дрр… — Ирис приложила ладонь к уху и изобразила крайнюю степень озабоченности.

Стив растянулся в кресле, зажмурился, запрокинул голову и, приоткрыв рот, пару раз всхрапнул, дёрнулся и принялся суетливо ощупывать всё вокруг в поисках воображаемого телефона.

— Алло, — прохрипел он, резко вскидывая руку.

— Ты где?

— А ты кто?

— Я твой начальник! — возмутилась Ирис.

— С какой стати? — парировал Стив.

— Потому… что…

— Пять…

— Эм… Потому… — Ирис была явно не в форме, с ходу можно было предложить минимум два варианта ответа на этот выпад.

— Семь… десять, — я подмигнул Стиву. — Два — ноль.

— Ну, мальчики, сейчас я вам устрою. — Ирис подалась вперёд и снова вскинула ладонь к уху. — Дрр, дрр.

Стив покосился на телефон, развёл руками и сделал «дрр, дрр».

— Дрр, дрр, — требовательно повторила Ирис. — Это ещё что такое?!

— Дрр, дрр, — передразнивает Стив, пожимая плечами. — Я не беру трубку.

Ирис насупилась, а Таня-Марина, оттаяв, начинает подхихикивать.

— Пять.

— Дрр, дрр, — повторяет Стив, качая головой.

— Это мухлёж! — Ирис оборачивается, требуя восстановить справедливость.

— Восемь, — давясь от смеха, я делаю вид, что не замечаю укоризненных взглядов.

— Дрр, дрр.

— Брейк! Три — ноль, в пользу Стива, то есть в мою.

— Нечестный ход! — настаивает Ирис, скорчив обиженную гримасу. — Рефери, я требую правосудия.

— Хорошо, Арик, не кипятись, будем переигрывать, — я грожу Стиву вилкой. — Смотри у меня — первое предупреждение.

Стив, деланно смутившись, скалится своей проделке и хитро посматривает на Ирис.

— Ну что, готовы?

И тут принимается трезвонить мой телефон. Я кошусь на экран, затем встречаюсь взглядом с Ирис, потом со Стивом, и мы дружно покатываемся со смеху.

— Дрр, дрр, — делает Ариэль.

Все хохочут, включая Татьяну, а я, держа мобильник в вытянутой руке, шепчу сквозь слёзы:

— Не-не… не могу… Я не в состоянии…

— Дрр, дрр, — делает Ариэль.

Веселье достигает критической отметки, на пол летит задетая чьим-то локтем ложка, и на нас уже начинают оборачиваться.

— Дрр, дрр, — делает Ариэль.

— Ты же сказал, — внезапно посерьёзнев, встревает Таня-Марина, — что это нечестный приём!

— Дрр, дрр, — делает Ариэль.

— Это в нашей игре — нечестный, — с трудом выговариваю я, — а с настоящим Ариэлем — только так!

— Дрр… др… — жалобно делает Ариэль и затихает.

Глава 20

…Ей представился дымный горизонт, выжженные поля с напрасным урожаем, закат на западе и пламя на востоке, сумеречный лес, в котором по случаю конца света пробуждаются самые страшные сущности, дремавшие доселе в дуплах, ветвях, пнях, брошенные огороды, разорённые дома и жалкая кучка беженцев с убогим скарбом, плетущаяся через посёлок и усугубляющая кошмар визгливыми, бессмысленными взаимными обвинениями. Это была война, землетрясение, голод и мор, за лесом выло, на железной дороге грохотало, и хрустела под ногами колючая стерня, схваченная первыми заморозками.

Дмитрий Быков

— Не, ну что ты творишь?

— В каком смысле?

— Вот именно, я о смысле. Чем ты вообще занимаешься?

— Работаю в хай-теке.

— И что? Какой в этом толк? Это, типа, круто? Бабки зашибаешь?

— Толк? Ну как! Я это… эм… разрабатываю медоборудование, чтобы лечить людей, спасать человечество от…

— Кого спасать? От кого?

— От смерти… Спасать людей от смерти, разве есть более благородное ремесло?

— «Спасать человечество», «лечить от смерти», — передразнила Майя. — Это лозунги. Бессмысленные сотрясения воздуха. Отмазки, которые ты сочинил, чтобы не думать о том, о чём действительно стоит задуматься.

— Неужели! И о чём же стоит задуматься?

— О том, что ты порешь херню. Самого себя спасать нужно, а ты слепо следуешь чужим установкам, воображая, что это круто. И не просто круто, а «благородно»! Это наживка, которую ты добровольно заглатываешь, даже не замечая крючка.

— Какого ещё крючка?

— Того самого, который заставляет вновь и вновь идти в никому не нужный бой. Опомнись! Где в этом настоящий Илья? Его нет. Ты ослик, бегущий за морковкой. Суетишься, мечешься, стараясь исполнить то, что велели мама с папой. Жить, работать и учиться, как завещал великий Ленин. Тебе тридцать три года, а ты никак не можешь остановиться. К чему всё это? Четыре степени, охренеть!

— Ну да, я и сам это ощутил в какой-то момент… бросил, уехал…

— И что из этого вышло? Оглянись, ты в том же болоте. Снова в хай-теке, со всеми своими понтами и лозунгами. Вон ты пишешь, как ставишь раком Ариэля…

— А что, не смешно?

— Нет. Не смешно. В этой ситуации смешон ты. Нет никакого Ариэля, ты сам ставишь себя раком. Это театр одного актёра, который поочерёдно исполняет все роли, и сам же является единственным зрителем.

— Как так — нет Ариэля? Давай без этой твоей эзотерики. И потом, можно подумать, у меня есть выбор…

— Конечно есть. Есть бесчисленное количество вариантов в любой ситуации, но ты почему-то выбираешь быть либо Ариэлем, либо анти-Ариэлем. Что, собственно, одно и то же.

— Как одно и то же?! Я воин. Я долгое время был сдержан и терпелив, но всему есть предел.

— Ариэль, с которым ты каждый день впутываешься в бессмысленные потасовки, существуют исключительно в твоей голове. И раз уж ты воин, выбирай бои осознанно, и нечего чуть что выхватывать сверкающий меч идеализма. А выбрав, ты должен быть отрешён, безоглядно решителен и готов поставить на карту всё ради своей правды. И лишь тогда, это будет иметь смысл. Всякий иной подход — безрассудство, а склоки с Ариэлем и вовсе — полное разгильдяйство. Пижонство. Понимаешь? Пижонство.

— Кажется, прогулки по заморским странам не пошли тебе на пользу, — попробовал пошутить я. — Чего ты взбеленилась? Ариэль — достойный противник. Нам бок о бок работать, и необходимо поставить его на место.

— «Достойный противник»! Ещё скажи, что это «благородный бой». Смешно! Ты просто кормишь своё эго самим собой. Убедил себя, что это «достойно» и «благородно», а на самом деле ты отрезаешь от себя куски и бросаешь на растерзание собственным демонам. И получаешь извращённое наслаждение. Гордишься, мне хвастаешься да, небось, и перед друзьями куражишься. Бесконечно прокручиваешь эти сцены в уме. Как ты не понимаешь — всё это не более чем самопожирание?!

— Ну…

— Что ну? Что ну?

Нечто подсказывало: если я хочу выйти из этой игры с честью, нужно во что бы то ни стало сохранять спокойствие.

— Так, Майя, уймись. Давай лучше о Катманду поговорим.

— Ага, сейчас… сейчас стану тебе сказки сказывать, может, ещё колыбельную сплясать? Очнись, ты всё норовишь зарыться головой в песок, едва мы затрагиваем что-то настоящее. Не согласен? Спорь, защищайся. Ты же воин! Думаешь, я тебя атакую? Я просто указываю на то, что ты предпочитаешь замести под ковёр. Фигли увиливать? От кого…

— Хорошо, Майя, хорошо…

— Ничего хорошего, это жутко. Как тебе самому не жутко? Это твоя жизнь, тебе выбирать и тебе расхлёбывать. А ты отсиживаешься в кустах. Чего трусишь? Это ведь так или иначе происходит. Где-то там, глубоко внутри, ты знаешь, но боишься признаться и впустую наворачиваешь круги в карусели бичей и морковок. Хочешь оставаться слепцом? Бегать за морковкой, которую сегодня тебе даже показывать не надо? Ты так заучил этот урок, что самостоятельно визуализируешь её перед носом. И тебя не смущает ни то, что бичи страданий очень даже ощутимы и их много, а морковки иллюзорны и их мало, ни то, что тебя держат за ломовую скотину, впахивающую ради чужих интересов. Ты настолько растворился в них, что уже считаешь своими, и потому ишачишь с искренним энтузиазмом. Чего весь сморщился? Нечего смотреть с укором, будь всё о’кей, тебя бы не задевали чьи-то слова… — Она сломала в пепельнице недокуренную сигарету. — А это твоё, как его… троеборье!

— Троебабие, — огрызнулся я.

— Да один чёрт.

— А что, красиво… и по Юнгу. Карл Густав Юнг, был такой немецкий товарищ.

— Сногсшибательно, Карл Густав!

— Не понял, уж к Юнгу-то какие претензии?

— К Юнгу — никаких, речь о тебе, — казалось, она больше не считала нужным скрывать наслаждение этим измывательством. — Нашёл за кого спрятаться!

— Ни за кого я не прячусь! Просто, когда мы с Шуриком…