— Значит, Юнг с Шуриком виноваты?

Я вздохнул и, прикрыв глаза, попытался восстановить внутреннее равновесие.

— Ты на Burning Man ездил, провёл неделю в пустыне… И что? — ковровая бомбардировка возобновилась. — Что ты вынес из этого переживания? Троеборье? Бред! Дикость это твоё троеборье.

— Ой, ты вся из себя невероятно продвинутая, а в вопросах секса вдруг такая консервативность. С чего бы? А?! Кто теперь ретранслирует маму с папой? Чем, интересно, моногамия лучше полигамии?

— Ничем. Ничто одно ничем не лучше ничего другого, если делается с чистым сердцем. Всё едино. Но ты выбрал скользкую тропинку. Возможно, твои намерения были чисты и красивы там, на фестивале. Но разве они таковы сейчас? Я же чувствую… Ладно, не хочешь мне признаваться, — признайся хоть сам себе. Шёпотом, в глубине, но признайся. Разве ты не продолжаешь просто ради очередной победы? Ради того, чтобы пририсовать ещё звёздочку на фюзеляже? Дорогой мой, чтобы идти этой дорожкой и не скатиться, надо быть мегамонстром, а тебе до этой точки сознания ещё грести и грести!

Я стиснул зубы, стараясь побороть нарастающее ощущение смутной тревоги.

— Так и будешь отмалчиваться? — она глядела в упор, прожигая до самого нутра.

— Ну, Майя… — я снова вздохнул, отводя глаза.

— Опять «ну»! Что ты мнёшься? Увиливаешь, вздыхаешь… Тяжко? Бедненький, сложно ему с самим собой. Ладно, будь по-твоему… Раз не хочешь признаваться в слабостях, давай хоть поиграем. Возьмём простейшую практику, первый шаг к осознанности. Или это тоже для тебя слишком?

— Да ничего не слишком! Ты слова не даёшь ввернуть, беспрестанно перебиваешь. Хочешь практику? Давай практику.

— Отлично, значит… необходимо научиться отслеживать себя, это называется охота. Охотиться можно на что угодно, тут важна не дичь, а навык. Задача — отстранённо наблюдать за душевными порывами, умственными явлениями и тому подобной чехардой. И постепенно обрести некий контроль, прекратить идти на поводу…

— Контроль? Какого чёрта? Я хочу, чтобы мои чувства были настоящими, истинными и искренними!

— Нет ничего истинного в мельтешении эмоций. Бесконечное преследование бредовых фантазий, подкармливаемых вбитыми с детства чужими и чуждыми идеалами. Преследование, которое гонит вперёд и вперёд, причём всякий раз в ином направлении.

— Та-а-ак… Я, значит, мельтешу, пытаясь поймать за хвост эфемерную мечту. А вы там, в Непале, все эдакие высокомудрые до полного опупения, монополизировали духовность и единственно верную истину и теперь стройными рядами маршируете правильным курсом?

— Охотник прежде всего должен изучить повадки зверя… — продолжила Майя, игнорируя мой выпад. — Хотя, вижу, ты не со мной… Тебя нужно как-то мотивировать. Итак, хочешь прекратить быть осликом?

— А-а, я снова ослик! Отличная мотивация.

— Ослик. Смешной такой, милый ослик. Но знаешь, в чём проблема?

— Нет, куда уж… Просвети меня!

— Проблема в том, что это вижу не я одна. И если тебе начхать на то, что ты, точно заворожённый, мечешься за химерами ума, не имеющими к тебе никакого отношения, может, хоть наглядный пример приведёт тебя в чувство. Пойми, каждый, кто это видит, будет тобой манипулировать.

— Да ну?!

— Не да ну, а ну да. Хочешь продемонстрирую?

— Давай. Очень, знаешь ли, интересно.

— Хорошо, я про охоту рассказывала, будешь слушать?

— Буду, поехали.

— Так вот, можно попытаться контролировать речь — очистить от слов-паразитов, всяких там: «ну», «вообще», «типа»…

— Я в курсе, что такое слова-паразиты.

— Чудненько, вперёд.

— Что-то не вижу, чтоб ты от них избавилась.

— Мы о тебе, у меня другая практика.

— Какая?

— Это сейчас неважно.

— Ну конечно! Ничего иного я и не ожидал.

— «Ну» — слово-паразит. Согласен?

Ага, значит ей кажется, что она сумеет меня уделать. Чёрта с два! Быть не может, чтоб ей это удалось с её восточными уловками и смысловыми тупичками.

— Нет, не согласен.

— Вот это да! Не согласен?! Прям с места в карьер? Изумительно! — неясно чему обрадовалась Майя.

— То есть такие слова, конечно, можно назвать паразитами, но это не означает, что они не содержат смысла. У слова «ну» есть два… эм… — Соображать приходилось быстро. — Нет, три различных значения.

— Ого, аж три? — Она рассмеялась. — Ты не галлюцинируешь?

— Три, я уверен.

— Вот это да! Посвятите, пожалуйста, в ход ваших мыслей.

— Прекрати ухахатываться.

— Тебе мешает, что я в хорошем расположении духа?

— Нет, отчего же. — Попадаться на удочку очередной провокации я не собирался. — Короче…

Я принялся разъяснять, что первое значение — призыв, досада или ирония, как «Ну, ладно» или «Ну давай!», а второе — это вывод, заключение — «Ну, а теперь». И, наконец, выражение согласия и приглашение продолжать. К примеру, когда собеседник замолкает, произносится вопросительное «Ну?».

Майя слушала с ехидной улыбкой и временами предлагала дышать глубже и поменьше размахивать руками, а я гнул своё, не обращая внимания ни на её сарказм, ни на ощущение, что нечто упускаю.

— Ну ты даёшь! — с издёвкой вымолвила она, когда я закончил. — Чрезвычайно занимательно. Это, кстати, какое значение было?

— Первое, подвид первого значения!

— И ты уверен, что первое и третье — не одно и то же?

— Уверен.

— А я нет, — усмехнулась она.

— Хорошо, давай погуглим.

— Не переводи стрелки.

— Майя! В конце концов! Что происходит?

— Как что? Вместо того чтобы вникать в охоту, ты зачем-то доказываешь, что у слова «ну» целых три значения, а я демонстрирую, как водят за нос ушастых осликов. Тоже охота, в своём роде.

— Может… — я с натугой подавил вспышку злобы, — растолкуешь, что к чему?

— Я уже растолковала всеми возможными способами, но до тебя не доходит. Что ж, я готова продолжать. Или ты решил сдаться?

— Нет уж. Я тоже готов.

Ещё с полчаса она делала вид, что пытается поточней разобраться в том, что я нагородил о разных значениях «ну», ежеминутно перебивая и то и дело взрываясь припадками хохота, пока я не заставил себя заткнуться, чувствуя, что еле сдерживаюсь. Я встал и прошёлся туда-сюда, силясь справиться с раздражением и вернуть хоть толику самообладания.

— Садись, чего разбегался, — вкрадчиво произнесла Майя. — Попробуем с другого конца: объясни-ка, что такое слово-паразит?

— Паразит, — начал я, следя за речью и тщательно избегая употребления этих самых слов-паразитов, — это слово, применяющееся в качестве…

— Вот умора! Скажи лучше, ты абсолютно уверен, что «ну» не может быть паразитом?

— Ну… — начал было я забывшись.

— Это какое «ну»? Какой категории?

— Это «ну»…

— Ты неподражаем! Значит, и дальше будешь утверждать, что «ну» — не паразит? И что у него аккурат три значения?

— Да! Три, ё-моё, три!

— Ты настаиваешь? Не два, не четыре?

— Майя!

— На все сто процентов?

— На двести!

— На двести?! Ого! Ты уверен?

— Да, уверен!

— Точно?

— Точно! Точно!

— И ты готов за это умереть?

— Да!!! — заорал я, вскакивая. — Да, я готов за это умереть!

— Ну и дурак, — она покатилась со смеху, валясь на бок и сотрясаясь всем телом. — Илюша… за что? — с трудом выговорила Майя сквозь приступы неудержимого хохота. — За что умереть? За «три ну»?

Я стоял над ней, стараясь упорядочить дыхание и успокоиться, чтобы казаться хоть чуть-чуть меньшим дурнем. Но при этом чувствовал себя идеально круглым, законченным идиотом. Эталоном беспросветной дурости.

— Это развод, — выдохнул я, когда она угомонилась, и пена этого разговора стала понемногу оседать.

— Да, развод, — она улыбнулась той самой улыбкой, за которую я прощал ей всё что угодно. — Но… ведь этот развод происходит в твоей голове. Тебя разводят твои же демоны. Я лишь подкидываю им поводы для ссоры. Однако ты совершенно не обязан в этой грызне участвовать.

Она задумалась.

— Видишь… — на её губах играла печальная улыбка, — как легко манипулировать эго, заманив его наживкой вызова. Ты проиграл, потому что взялся отстаивать позицию, которую отстаивать не стоило, и докатился до того, что был готов погибнуть за «три ну». Если так и принимать все вызовы подряд, то рано или поздно выдохнешься, оступишься и попадёшься.

Она была права. Я остро ощущал эту правоту, понимая, что любые слова теперь излишни. Уставившись в никуда, я понемногу оттаивал, чувствуя, как истощение сменяется приятной пустотой и лёгкостью.

— Может, чайку? — встрепенулась она. — И какие-нибудь печеньки… у тебя не водятся?

После чая мы вышли прогуляться. Воздух полнился ароматом прелой листвы. Мы шли вдоль обрыва, приближаясь к северной окраине спящего города. Покинув его пределы, пересекли поле и поднялись на пологий утёс, с которого открывался вид на лунную бухту.

— Ну что, оклемался? Поехали дальше? — поинтересовалась Майя, устроившись на вросшем в землю округлом валуне.

— Поехали. С чего начнём?

— Да с чего угодно. Выбирай.

— Хорошо, давай выясним, что, в сущности, такое — эта ваша духовность?

— Отлично, тогда сперва разберёмся с вопросом «зачем». Зачем нужна духовность? Чего, по сути, мы хотим? — Каждое существо стремится к счастью.