— Постой… постой, что ты мне задвигаешь? Буддизм говорит совсем иное: жизнь наполнена страданием, и по этому поводу Будда предлагает избавиться от первопричины — от изменчивых желаний и погони за удовольствиями.

— Мы не о буддизме, а о духовности в широком понимании. Так вот, человек хочет быть счастливым. Любой человек, который занимается практиками, ходит в церковь или на работу… неважно. Что утверждают восточные учения? В чём их основная идея? Что значит «открыть глаза»? Озарение то самое… Что это по сути?

— И что же?

— Тебе предлагают измениться. Стать Сверхчеловеком, не в смысле каких-то суперспособностей, а в смысле освобождения из плена разума и социальных установок. В создании этого Сверхчеловека и заключается дальний стратегический план. Сперва необходимо научиться наблюдать за собой, убрать туман, коловращение мыслей и тем самым открыть глаза и увидеть бескрайнее звёздное небо.

— Но это — снова манипуляция, все эти аллюзии к звёздам…

— Всё манипуляция — тобой вечно манипулируют. С самого детства — семья, близкие, общество. Мама сказала: это — красное, это — синее, и посеяла первые семена зла. Задача — заново научиться беспристрастно смотреть на мир. А пока ты существуешь исключительно в рамках определённого смыслового среза, контекста некой культуры…

— Но любая попытка меня вытащить — тоже манипуляция.

— Из двух зол — меньшее. Манипуляция колышет листья, а искренность сдвигает звёзды. Не ты ли писал: «Дайте мне искренность, и я переверну весь мир»? Ведь ты всё знаешь, но туман, гололедица и тяжёлые погодные условия постоянно мешают. А искренность ближе к источнику.

— К источнику чего?

— Того, что сдвигает звёзды… к духовности твоей вездесучей.

— Ладно-ладно, и что же тогда духовность?

— А духовность и есть тот центр, к которому всё стремится.

— Не, раз уж на то пошло, Центр — это то, что ты называешь счастьем.

— А духовность?

— А духовность — движение к Центру. Само стремление к счастью.

— А что, если нет счастья? — усмехнулась Майя. — Тут всё тонко.

— То есть как? Тогда духовность теряет всякий смысл. Получается — некуда идти.

— Нет-нет. В том то и дело, что — нет.

— Эй, постой. Как это — нет счастья? Ты же с него начала!

— Да, начала, но это промежуточный этап.

— А-а… И что же тогда конечный?

— Это ещё не совсем ясно. Но счастье — это…

— Стало быть, ты зовёшь меня куда-то туда, незнамо куда… И вовсе не понятно, есть ли там… Так, стоп. А зачем же ты туда намылилась?

— Я могу лишь сказать, что путь туда, не знаю точно куда, он интуитивно… О’кей, есть такое понятие — Намерение.

— Намерение?

— Это не то намерение, когда что-то в голову взбрендило, и ты откаблучил какую-нибудь очередную хренотень. Истинное Намерение, оно… воплощение духа стихии, вселенной, мироздания. Намерение земли.

— Некая… э-э… совокупность сил природы?

— Да, есть подсознательная, никак не связанная с разумом, сила. Стремление всех существ. К счастью ли, к духовности ли… абсолютно фиолетово. Главное — оно есть. И наша задача научиться чуять этот поток и выравниваться по нему, сливаться. Не надо ничего активно делать, строить, бороться… Борьба — те же шоры. В процессе ты увлекаешься и начинаешь верить, что в нём самом и заключается суть, что он и есть звёзды, а это всего-навсего шоры в блёстках. Бороться не с кем. Ты и окружающий мир — одно. Надо лишь снять латы, смыть эту дребедень, налепленную лицемерием и манипуляциями, и почувствовать Намерение, которое и так есть. Ты с ним родился. Нет нужды ничего созидать или разрушать. Всё уже есть. Есть Намерение, как у человека, так и у этого камня, и у дерева, — она кивнула на заросли юкки, раскинувшие шипастые листья, — оно одинаковое. Всё меняется, всё течёт и при том всё едино и неизменно на уровне этого Намерения. Просто человек запутался, ему сложнее, чем этой каменюке.

— Потому что он вечно мечется?

— Хуже того, у него схемы. Схемы, поверх них ещё схемы, ещё и ещё. Он смотрит и решает: тут — красное, там — зелёное, субъект — объект… А камню это не нужно. Он целостен и един с Намерением.

— То есть человек хуже камня?

— О! Главное — посоревноваться. Хоть с камнем! Нечего оценивать всё в понятиях «хуже» — «лучше», «хорошо» и «плохо». Это ещё одна тухлая схема. Человек, в отличие от камня, способен распоряжаться направлением намерения — это дар и в то же время проклятие. В итоге ты сам дуришь себе голову.

— И окружающим…

— И окружающим, и его не слушаешь, — она похлопала по камню.

— И портишь.

— И портишь, но это твоя проблема. У него всё в порядке. Что с ним ни делай, его намерение никак не меняется.

— Значит, это ещё одно проявление моего скверного намерения?

— Намерение у всех одинаковое, но у тебя… мм… пыль. А на нём нет пыли, даже если она есть. Его намерение совершенно, и нет прослойки, где она могла бы скопиться. А у человека есть. Почему — вопрос двадцать второй. Но у нас на Востоке это засекли. Не вчера. Несколько тысячелетий назад.

— Давай без «у нас на Востоке», объясняй сама, без ссылок на авторитеты.

— О Намерении и подобных материях вообще нельзя ничего объяснить. Слова сами по себе содержат корень зла и потому усугубляют путаницу.

— Выходит, весь этот разговор бессмыслен?

— По большому счёту — да. Во всяком случае, смысл не в словах, а в ощущении, возникающем, если не сбиться с пути и миновать языковые западни. Он — в отблеске, искре истинного Намерения, которые иногда удаётся высечь из столкновения слов… Или не удаётся.

Майя звонко рассмеялась.

— А что за ловушки слов, к чему ты клонишь?

— Слова, сам язык — это результат толкования мира, попытка рассечь неделимое целое. Они изначально содержат двойственность… дуализм и сопутствующие ему ложь, боль и тоску.

— Это опять слова, а конкретно? В чём ловушка?

— Хорошо, если совсем по-простому… есть старая байка о том, как буддийский монах спрашивает каждого встречного: «Кто ты есть?», и ему отвечают: «Я бизнесмен», «Я фотограф». — «Нет, но кто ты есть?» — «Я русский». — «Нет, но кто же ты всё-таки?» В итоге человек останавливается и понимает, что он не знает. Кто же он на самом деле? Ответа нет. И он затыкает дыру словесным суррогатом — бизнесмен, журналист, фотограф…

— О’кей…

— А где вода? — спохватилась она. — Воду-то мы взяли?

— Да, есть сок, — я потянулся за сумкой. — Красненький такой, из этой… как её… клюквы. Кстати, давай заодно покурим.

Я принялся скручивать, что несколько осложнялось порывами ночного бриза. Прикрываясь полами куртки, я свернул два косяка. Шорох пахучего ветра уходящей осени сливался с шуршанием прибоя в завораживающем, переливающемся и в то же время неизменном звуке.

— На самом деле, кошмар в том, что настоящего тебя вообще нет. Настоящий ты появляешься на единственный миг перед сном. Ты ложишься, закрываешь глаза, погружаешься, и мгновение перед тем, как наступает сам сон, когда ложные эго уже уснули, остаёшься истинный ты, в ужасе озираешься и едва успеваешь подумать «что же со мной творится?», как сознание отключается. А в остальное время на сцене сознания отплясывают демоны-самозванцы. И это происходит с тех пор, как ты себя помнишь, и оттого выглядит правдоподобно. Настолько правдоподобно, что ты привык считать этот вертеп своим внутренним миром. Ты весь такой тонкий и сложный, у тебя эдакая насыщенная внутренняя жизнь. И прорва проблем во взаимоотношениях этих сущностей, ты пытаешься установить между ними некое подобие гармонии… А на самом деле проблема одна, и гораздо более насущная. Проблема в том, что тебя не существует.

Прежде чем я сформулировал контраргумент, в просвете, образовавшемся в цепочке мыслей, эта картина предстала с неимоверной чёткостью, и я успел уловить и прочувствовать её. Майя посмотрела на меня долгим взглядом, и в тёмных глазах, еле различимых в сумрачном сиянии полумесяца, мерцало что-то до боли близкое, родное и в то же время чуждое и загадочное.

— Так вот, возвращаясь к нашему монаху, задача — узнать самого себя.

— Главный путь — это путь внутрь себя, — процитировал я завалявшуюся в памяти фразу.

— Да, путь внутрь одеяла… Загвоздка в том, что никто не знает. У всех шоры. У каждого свои. Кто-то думает, что он инженер, кто-то — что у него лапка болит, а кому-то кажется, что у него депрессия, но в действительности никто не понимает, кто он такой.

— И… кто ж я такой? — я потянулся, расправляя затёкшие конечности.

— О, с этого и начинается. Задавая вопрос, ты уже сделал сто тысяч шагов. Но не стоит пытаться найти ответ. Это тоже западня, и люди, «ищущие себя», в неё влипли. Всё уже и так есть внутри, надо лишь научиться не быть инженером, тем-сем, пятым-десятым, и даже когда приходится исполнять роль инженера, осознавать, что это не ты, а роль.

— Стало быть, вместо того чтобы отвечать на вопрос «Кто ты есть?», нужно разобраться с тем «Кто ты НЕ есть?»

— Да, и понять, что ты не инженер, не еврей, не русский.

— И что отвечать некому.

— Нет, отвечать есть кому.

— Так ведь меня нет! — возмутился я.