— Илья, это Ариэль! — звенел по-утреннему бодрый голос в автоответчике. — Ты где? Сообщи, в котором часу намереваешься прибыть на работу.

* * *

Солнечное утро, в небе ни облачка, на дорогах мало машин, и я быстро добираюсь до аэропорта. На парковке, каким-то чудом, свободное место прямо у входа. Перекусив, я задремал во время полёта. По утрам с лёгкого недосыпа снятся быстрые красочные сны.

Когда-то ради этих снов я таскался на утренние лекции. Мой друг заходил за мной, будил, и я шёл за ним к свету и к знанию. В аудитории мы направлялись прямиком к заднему ряду. Я клал локти на спинку переднего кресла, пристраивал голову на скрещённых руках и проваливался в ватную дрёму. Бубнёж лектора постепенно трансформировался, слова причудливо переплетались, приобретая прихотливые окраски и формы. Калейдоскоп образов преображался, расцветал узорами. Потом товарищ тряс меня за плечо, вытаскивал проветриться на солнышке, и я возвращался досыпать вторую половину пары.

Авиалайнер вздрогнул, касаясь земли. Из таких снов выныриваешь свежим и взбудораженным. В терминале я первым делом проверил время — приземлились на десять минут раньше расписания. Сегодня Ариэль будет мной доволен. Сегодня я, как пай-мальчик, прибуду вовремя. Даже с запасом.

Войдя, шествую прямиком к кабинету — дверь открыта, и я заглядываю внутрь.

— Доброе утро, Ариэль!

— Привет… Привет… — рассеянно бормочет он.

Я жду, когда он обратит внимание на время, но шеф чем-то увлечён… или озабочен. Изображения на экране не видно. Помедлив, разворачиваюсь, иду к себе.

— Илья! — окриком останавливает меня Ариэль. — Зайди, пожалуйста.

Я вошёл, подвинул стул, сел.

— Закрой, пожалуйста, дверь.

Я встал, отодвинул стул, затворил дверь, вернул стул на место и снова сел.

— Я всё ещё раз взвесил… — произнёс Ариэль, собираясь с мыслями. — Так дело не пойдёт. Твои приходы…

— Но я пришёл вовремя! — возмутился я.

— Да-да… — Ариэль покосился в угол экрана. — Это хорошо. Очень хорошо.

— Так в чём же…

— Дело совсем не в том… — Ариэль скорбно нахмурил лоб. — Ситуация гораздо серьёзней. С прибытием в одиннадцать пора заканчивать. Мы солидная контора и должны соответствовать общепринятым нормам. Рабочий день начинается в девять утра. Это азбука организации. Я сам беру обязательство приходить не позже полдесятого.

Ариэль строго уставился на меня. Я обречённо ждал продолжения.

— Вот, смотри, Тим, с которым тебе во многом сотрудничать, приходит в девять. Стив вообще в семь утра.

Интересно, с какой стати я должен продираться ни свет ни заря из-за того, что Стиву взбрендило решать проблему дорожного трафика за счёт поездок до начала утреннего часа пик?

— Вы команда. Нет, мы команда! — продолжал городить Ариэль. — И должны быть готовы в любую минуту прийти друг другу на выручку. А сейчас он приезжает в семь, а ты только в одиннадцать, потом вы отправляетесь на обед…

— Но я летаю из Лос-Анджелеса! — запротестовал я.

— Мне очень жаль, но я вынужден просить тебя приходить хотя бы на час раньше.

Я помедлил и обречённо кивнул.

— Великолепно. Люблю решать вопросы ясно и чётко. В нашей компании у каждого есть возможность свободно распределять своё время. В принципе нет никаких надуманных ограничений. Каждый должен чувствовать себя как дома. Кстати, как это укладывается в расписание рейсов?

— Они раз в час, — вяло промямлил я.

— Превосходно. Десять утра начиная с завтрашнего дня. И смотри, не опаздывай.

— Завтра… эм… завтра я работаю дома.

— Ах, да. Точно. Значит, с понедельника.

Я встал, отодвинул стул и открыл дверь.

— А… вот ещё, почему ты оставил лэптоп в офисе?

— Потому что…

Потому что пока он мне нафиг не нужен, — всё больше раздражаясь, мысленно закончил я. И вообще, лучше бы сейчас оставить меня в покое.

— Нет, лэптоп должен быть с тобой всегда. Всегда! Лэптоп — это… — Он вперился в потолок, но, не найдя достаточно сильного эпитета, попробовал подойти к задаче под другим углом: — А если дома придёт важная мысль? Как тогда? Я, конечно, не настаиваю, чтобы, возвращаясь, ты каждый вечер садился за компьютер, но лэптоп должен быть постоянно под рукой.

Наука и техника круглые сутки! Отходить от рабочего станка категорически запрещается. Снимать корпоративные оковы — тоже.

— Ведь сегодня ты в любом случае его не оставишь? — Ариэль нацелился на меня с притворной подозрительностью.

— Нет конечно, — я едва сдержался. — Мне же на нём работать.

Ухмыльнувшись собственной плоской шутке, шеф приосанился.

— Великолепно. Кстати, составь план работы на завтра. — Он взглянул на мою вытянувшуюся физиономию. — Ничего грандиозного, черкни пару строк на почту. Хочу знать, чем ты занимаешься.

— О-о-о’кей.

Измочаленный, я приплёлся в комнату, уселся и на меня навалились накопленный недосып и усталость от изматывающих каждодневных полётов. Я потёр веки. Надо купить капли для глаз, чтоб не шастать здесь, как голодный вампир.

— Илья, как дела?! — неожиданно раздаётся у меня за спиной.

Я оборачиваюсь — прямо рядом, сверкая улыбкой и подбоченясь, словно разбитная колхозница, стоит Кимберли.

— Как ты себя чувствуешь? — она вальяжно прислоняется к дверному косяку, и я с досадой догадываюсь, что это вовсе не минутный разговор.

Что за назойливая непринуждённость?

— Эм… Спасибо.

— Что-то у тебя помятое лицо… — она вместе со всеми своими формами наклоняется надо мной и пристально присматривается. Формы оказываются на уровне моих глаз. — Знаешь, ты выглядишь как-то не очень. Ты хорошо спишь?

Она что, совсем офонарела?

— Понимаю-понимаю, бурная молодёжная жизнь, night fever, верно? — продолжает она, фамильярно подмигивая.

Выражение «night fever» [Night fever — ночная лихорадка.] я всегда ненавидел, а тут ещё эта бесцеремонная административный директор, её выпирающие из декольте сиськи, и тесно — встать, не уперевшись в них, никак невозможно, — а где-то сзади и справа курочит компьютер Тим Чи.

— Послушайте, Кимберли…

— Можешь называть меня Ким, — промурлыкала офис-менеджер.

— Благодарю. Так вот, Кимберли, меня не интересуют дискотеки и наркотические препараты. Я увлекаюсь древнегреческой философией и творчеством Достоевского.

— О-о, Достоевский! — она округляет губы на всех этих «о», будто все они ударные. — Как интересно! Я в юности читала «Преступление и наказание».

На ум приходит адаптированное издание карманного формата, страниц эдак на двадцать. Но то, как легко она сметает мои фортификационные укрепления, окончательно выводит меня из равновесия, и в каком-то помутнении рассудка я произношу следующую фразу:

— А… вы помните, что студент сделал со старушкой?

— О да. Это ужасно! — как ни в чём не бывало отвечает Кимберли со всеми сопутствующими буквам «о» гримасами.

Приблизительно в таком духе продолжается терзание моей бедной и без того расшатанной всевозможными излишествами психики. Минут через пятнадцать, решив, что для первого раза вполне достаточно, Кимберли удаляется, удовлетворённая произведённым впечатлением.

* * *

— Вот ты где! — вскричал Ариэль, когда я появился на пороге кабинета, обнаружив в оставленном на столе телефоне три пропущенных звонка за время обеда.

Он рванул в комнату, набросился на Тима и потребовал немедленно ознакомить меня с программным кодом.

— Отправная точка — acquisition — модуль, ответственный за сбор исходных данных, — начал Тим Чи, дождавшись пока шеф угомонится, уйдёт и даст нам заняться делом. — Эквизишн включает в себя…

Он углубился в описания, скрупулёзные и обстоятельные, как и его код.

— Следующие модули — обработка и анализ.

Это уже интересней. Основным аспектом моей деятельности будет создание алгоритма, способного синтезировать из многомиллионных скоплений чисел сжатый и удобоваримый результат, одного взгляда на который достаточно для установления диагноза.

Насколько мне удалось понять из рассказов и недомолвок Ариэля, подходит к середине второй год существования компании — первоначальный бюджет практически съеден и нужно продемонстрировать хоть какие-нибудь успехи, чтобы получить новые инвестиции. Проблема в том, что в сфере биомедицины для создания опытного образца требуется года три-четыре, а уж никак не полтора. И потому необходимо во что бы то ни стало срочно слепить, если не сам прототип, то некое его подобие.

Под вечер заглянул Харви и позвал подписать договор. С понедельника мы не пересекались, и я почти забыл о существовании директора. Оказалось, он занимает тот же прозрачный кабинет, где ютится Кимберли, уходящая раньше остальных. Неясно, как им удаётся работать вдвоём в таком тесном помещении.

Покончив с документами, я вернулся к себе и вспомнил про план. Что бы такое написать?.. И вообще, как это понимать? Опасается, что без его надзора я стану валять дурака? Или просто преувеличенная тяга к порядку? Но Ариэль же как-то обходится без этих планов, когда я в офисе… Хотя нет, тут он чуть что врывается и требует устный отчёт.