— Не бывать тому! Дети и при жизни настрадались её стараниями! Пусть же они хотя бы после смерти обретут покой! — лекарь заметно занервничал, услышав, что ведьма будет осматривать тела. В его голосе появились истерические нотки, но он быстро взял себя в руки. — Их нужно захоронить как можно быстрее!

— Мы предаём огню своих усопших, — раздраженно отмахнулся от него ярл. — Пойди, выдолби могилу в мёрзлой земле.

— Значит, сегодня же нужно…

— И что? Ты не смог спасти моих детей! — Снорре был готов броситься на лекаря с кулаками, кто-то сзади предупреждающе положил ему руку на плечо, и норд пришёл в себя. — А теперь не дашь матери достойно попрощаться с сыновьями? И проводить их как положено, на закате?

— Болезнь, насланная ведьмой, будет расползаться, если не избавляться от тел! — всё распалялся лекарь, пытаясь снова завладеть вниманием толпы, но его уже никто не слушал.

В доме Снорре его супруга сидела на коленях перед еловым лежаком, на котором покоились два маленьких тела, укрытые волчьей шкурой. На лицах была умиротворённая полуулыбка, казалось, мальчики просто спали.

Женщина раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя за плечи, и тихо подвывала, некрасиво искривив рот. Слёз в ней уже не осталось.

Над лежаком потрескивали и чадили факелы, очаг в центре дома давно прогорел и тихо остывал, отдавая последние крупицы тепла. В свете колышущегося пламени, казалось, что шкура, под которой лежали дети, мерно вздымается в такт их дыханию.

Она всегда могла различить на первый взгляд одинаковых мальчишек, знала, кто из них старше, помнила каждую родинку, каждый шрамик.

Больше всего женщине хотелось прижать своих детей к груди, обогреть их, но она боялась. Боялась почувствовать под пальцами холодное окоченение, восковую кожу. Боялась до конца поверить в то, что её мальчиков больше нет.

Она всматривалась в их лица, в надежде, что всё это — дурной сон, что сейчас они пошевелятся, почешутся, пробормочут что-то сквозь сон.

Женщина потеряла счёт времени, исступленно вглядываясь в лица сыновей, и почему-то совсем не испугалась, когда один из них открыл глаза.

Горячий ком радости и надежды начал подниматься у неё в груди, а мальчик неуклюже встал, сначала на четвереньки, а затем и на две ноги. Волчья шкура сползла, но он словно не чувствовал холода. Он посмотрел мутным взглядом в глаза матери.

— Мама… — раздался шёпот из посиневших губ, и он обнял разрыдавшуюся в голос мать.

Она чувствовала холод, идущий от его тела, неловкость движений окоченевших мышц.

Но, разве это было важно…

* * *

С утра всё поселение гудело от новостей.

Доктрус ходил важный, как индюк, свысока посматривая на Къелла, который мрачнел с каждым часом. Теперь, когда этот коновал обрел авторитет среди местных, он задрал нос и объяснял всем желающим, что да, иногда бывает так, что Господь возвращает тех, кому рано умирать, особенно, если они не запятнаны богопротивной ведьминой меткой. А посему, её нужно срочно смыть. Или выжечь, если не смывается.

Детей Къелл тоже осмотрел и очень ему не понравилось увиденное.

Холодные, с мутными бельмами глаз и ничего не выражающими лицами. На их маленьких телах уже начали намечаться трупные пятна. Но это совершенно не мешало мальчикам двигаться. Правда, и это получалось у них не очень хорошо — словно дети ещё не разобрались со своими конечностями. Спотыкались о собственные ноги, а руки будто не могли договориться между собой и мешали друг другу.

Говорить они тоже почти не могли, только шипели что-то нечленораздельное, в чём скорее угадывались знакомые слова.

— Это вполне нормально, — убеждал доктрус Снорре с супругой. — После кровопускания многие холодеют. А ваши мальчики ещё столько пролежали без движения. Напоите их горячим красным вином, и вскоре всё пройдет.

Женщина восторженно кивала, только что в ноги лекарю не кидалась, и даже не задумывалась, где в этом суровом краю она найдёт красное вино. А Снорре всё сильнее хмурился. Ему тоже не нравились перемены в когда-то непоседливых мальчишках, рыжими вихрями носившихся по деревне.

Лекарь ходил из дома в дом, осматривал детей, неодобрительно цокая языком при виде татуировок, нанесённых над сердцем.

— Сие есть знак тьмы, — многозначительно сообщал он. — Вы же не хотите, чтобы в душе вашего чада поселилась тьма?

Татуировка не выглядела глубокой и почти полностью исчезала, если хорошенько потереть её жёсткой щёткой, смоченной в горячей воде, оставляя на месте себя кровоточащую ссадину.

Несколько мужчин, которые бывали в походах конунга, и видели, как выглядят тела погибших, если их не захоронить вовремя, тоже относились с опаской к воскресшим детям. Но и к Снорре со своими советами не лезли.

Агне вместе с Богданкой перебирала остатки своих трав в ожидании, когда к ней приведут детей, которых она хотела ещё раз осмотреть на предмет одержимости.

Попутно она объясняла своей ученице, где какая трава, как её собирать и хранить, с чем она сочетается, а с чем лучше не мешать. Девочка слушала тихий и уютный, словно потрескивание огня в очаге, голос ведьмы, не находила в её словах ничего, что противоречило бы её взглядам, и старалась запомнить.

Наконец, они закончили с последним пучком, и Богданка спросила:

— Агне, а домовые и лешие тоже бывают?

— Кто это? — удивленно подняла брови ведьма.

— Ну… они живут в домах, помогают иногда…

— Ты про брауни? Бывают. Богат и счастлив тот дом, в котором он живёт. Но брауни сырости не любит, а потому его тяжело к себе заманить.

— А у тебя есть? — почему-то шёпотом спросила девочка.

— У меня — нет, — в голосе ведьмы послышалось искреннее сожаление. — И ни у кого в деревне нет.

За окном сгущались сумерки, и Агне всё тревожнее посматривала на тропинку, ведущую из деревни. Оттуда никто не шел.

Она в тревожном ожидании вертела в руках оловянный кубок с горячим отваром.

В деревню было нельзя. Просто выходить на улицу не хотелось, да и не зачем — скотины ведьма не держала. Подумав немного, она решила заварить новый отвар и добавить туда несколько листьев сон-травы. После последних напряженных дней ей нужен был качественный отдых.

Богданка, которой кто-то из деревенских принес в благодарность отрез грубой домотканой ткани, мастерила себе новую сорочку, рядом ждала своего часа уже скроенная нижняя рубаха до колена.

«Вышивку бы ей по воротнику пустить», — думала девочка, остро жалея о том, что в доме у ведьмы не водилось ничего для рукоделия.

Агне встала и направилась в сторону только что приведённых в порядок запасов, выбрав нужный пучок, она собиралась вскипятить котелок травы, но её остановил стук в дверь.

— Агне, это Ульрик! — представился гость и открыл дверь. В дом, однако, входить не стал.

— За тобой Къелл прислал. Просил только тихо, чтоб не видел никто. Надо посмотреть на детей Снорре, ему твой совет нужен.

Ведьма подозрительно смотрела на застывшего в дверях гостя, задумчиво перебирая в длинных тонких пальцах пучок сон-травы.

— Хорошо. А сам чего не заходишь? Подождал бы тут, пока я соберусь.

— Так это… — Ульрик неожиданно смутился. — Помыто у тебя. Къелл сказал, если натопчу — он меня языком заставит…

Агне расслабилась и рассмеялась.

— Ясно, — сказала она. — Подожди меня снаружи. Я быстро.

Ведьма натянула сапоги и потянулась за курткой, краем глаза заметив Богданку, которая метнулась в свою комнату.

— А ты куда собралась? — неожиданно строго спросила она. — В этот раз я пойду одна.

— А вдруг тебе понадобится помощь? — девочка с надеждой смотрела в глаза своей наставнице.

— Мне нужно, чтобы ты осталась здесь. На случай, если кто-то придёт, — Агне протянула Богданке пучок трав, который до этого бросила на столе. — Свари лучше ещё отвара и добавь это.

Девочка недовольно сморщила нос, но послушалась. А Агне, одевшись, вышла из дому.

На выходе беспокойно топтался Ульрик. Если бы не тусклый свет из окна — ведьма бы налетела на него.

— Къелл сказал не зажигать факелов, — объяснил он. — Не рады тебя будут видеть в деревне. Да и меня ярл накажет, — Ульрик протянул ей тяжелую накидку с отстрочкой из беличьего меха. — Это плащ Нэл на случай, если нам кто-то встретится.

Агне скривила губы в ироничной усмешке. Она была немного выше Ульрика, и спутать ведьму с миниатюрной Нэл было невозможно даже в темноте. Но накидку всё же надела.

Ульрик в дом Снорре заходить не стал — остался на улице, чтобы вовремя предупредить, если ярл или лекарь захочет навестить норда. Агне же юркнула в приоткрытую дверь.

В доме было жарко натоплено, и ей в нос бросился сладковатый приторный запах, который невозможно ни с чем спутать.

Къелл тихо переговаривался со Снорре, супруга рыжего норда, Илва, помешивала какое-то варево над очагом, постоянно оглядываясь на натянутую в углу дома сеть.

За сетью, словно два диких зверька, сидели её дети. Они всё меньше становились похожи на людей, их движения были резкими и прерывистыми. Передвигаться они предпочитали на четвереньках, изредка вставая в полный рост, чтобы оглядеться. При виде ведьмы, дети заметно оживились: тянули шеи в её сторону, шумно втягивая воздух, словно пробуя его на вкус, и издавали мычаще-гортанные звуки.