— Не открывай, брат, — сказал таксист из Рено. — Я говорил тебе, они всё заберут.

— Это неразумно, — сказала большая белая женщина за стеклом. — Вы же сами понимаете, вам придется открыть. Людям нужна вода.

— Он по-русски не понимает, — сказал Патриот, подошел к водительскому окну, сложил ладонь козырьком и заглянул внутрь. — Эй, слышишь? Вода! Во-да! Не понимаешь?

Молодой водитель Газели отодвинулся от окна как можно дальше и неуверенно посмотрел на таксиста. Тот покачал головой.

— Подождите, вы пугаете его. Надо объяснить, — сказала мама-Пежо и задрала голову. — Здесь очень много людей! — сказала она громко. — Они хотят пить! Дети хотят пить! — и показала, поднесла ладонь ко рту. — Пожалуйста!

— Да не понимает он ни хрена. Чего их на работу берут-то таких. Переведи ему! — крикнул Патриот таксисту и снова постучал.

Седой темнолицый таксист сложил руки на груди. Красномордой обезьяне, очевидно уверенной, что таджики и узбеки говорят на одном языке, он отвечать не стал. Обезьяна, скорее всего, даже не видела разницы.

— Ну как вам не стыдно! — сказала мама-Пежо. — Дети же! Откройте машину!

— Сиди, брат, — повторил таксист. — Они хотят забрать нашу воду.

Молоденький Газелист кивнул, об этом он и сам уже догадался. Но он ведь и не мог, правда не мог ничего им отдать, потому что триста двадцать пятилитровых бутылок в кузове ему не принадлежали, и девять часов назад он должен был доставить их в бизнес-центр на Верейской улице и сдать по накладной, восемь туго обтянутых целлофаном поддонов, по сорок бутылок на каждом. Именно по этой причине он и сам со вчерашнего вечера не пил и очень мучился от жажды, потому что, если бы он разорвал целлофан и вытащил хотя бы одну пятилитровку, у него бы не приняли весь поддон и накладную ему никто бы не подписал. Вода была чужая, и трогать ее было нельзя. Он и так уже пропал — не доставил груз вовремя, не сдал машину сменщику и к тому же разбил бампер желтого Рено Логан. В том, что работы у него больше нет, юный водитель Газели не сомневался и даже успел подумать, что мог бы позвонить дяде Файзуллоху и попроситься к нему в бригаду отделывать коттеджи, хотя мама заставила его пообещать, что к дяде он и близко не подойдет. Он мог бы наняться дворником или на мусоровоз, у него все еще оставались варианты. Но потерять груз целиком и вернуться с пустой машиной — такого даже представить было нельзя. Это был уже совсем другой, серьезный проступок, за который его не просто уволят, а совершенно точно посадят в тюрьму, как вора. И ничего из этого он не мог им объяснить — ни людям снаружи, ни сердитому человеку на соседнем сиденье, потому что не знал их языка.

— Нет, вы посмотрите на них, — сказала дачница в шортах. — Сидят, как будто так и надо. Закрылись, главное.

— Закрылись? — переспросил Патриот недобро. — Это ничего, это мы щас поправим, — и пошел к УАЗу.

— Господи, — сказала Саша. — Они им стекло сейчас разобьют.

Толпа вокруг Газели действительно сгустилась и как-то потяжелела, Патриот уже нетерпеливо протискивался обратно, сжимая монтировку.

— Ну вода-то и правда нужна, Саш, — начал Митя и осекся, потому что она отпустила его руку и посмотрела, как смотрят на незнакомца, прижавшегося в автобусе. — Погоди! — сказал он вслед Патриоту. — Эй, ну куда, стой, — и тоже начал толкаться к Газели.

Когда он добрался до запотевшего окна и постучал, оба азиата в кабине повернули к нему одинаково напряженные лица и в эту минуту вдруг стали похожи на отца и сына.

— Послушайте, мужики, — сказал Митя, повышая голос, чтобы было слышно через стекло. — Можно же по-хорошему. Ну сколько она там стоит, эта вода? Сами видите, что творится. Вам деньги возместят же потом, ну или хотите, она вам справку напишет, напишете же справку?

Женщина-Мерседес кивнула.

— С компенсацией мы решим, — сказала она сухо. — Это не проблема. Мне понадобится транспортная накладная. Документы на воду есть? Покажите.

— Ну чё ты глазами мне хлопаешь! — вмешался Патриот. — Всё, решили, давай открывай!

Маленький таксист перегнулся через своего юного соседа, приблизил смуглое лицо к стеклу и раздельно, почти с удовольствием произнес на своем безупречном русском, глядя Патриоту прямо в глаза:

— Справки нам не нужны. Это наша вода, и мы сами решим, на что ее обменять.

— Чего? Чего ты сказал, блядь? — взревел Патриот, багровея.

— Вы не в том положении, чтобы торговаться, — сказала женщина-Мерседес. — Можете даже на это не рассчитывать.

— Почему это — ваша? — звонко спросила мама-Пежо. — Как это вы ее присвоили вдруг, интересно? Этот мальчик — просто водитель, а вы тут вообще ни при чем, это даже не ваша машина!

Толпа загудела.

— Менять они собрались, главное! — возмутилась дачница в шортах, оглядываясь. — Нет, ну нормально?

— Может, им брильянтов еще отсыпать? — сказал кто-то.

— Наглость какая, и не стыдно же…

— Погодите, то есть воды не будет?

— Как это не будет, минуточку, сорок градусов…

— Так, закончили пиздеть! — рявкнул Патриот и покрепче перехватил монтировку. — А ну подвинься, Очки! — и полез к покрытому испариной окну Газели, обдав Митю жаром. — Я ему обменяю щас, меняла!

Да пошли вы, тоскливо подумал Митя, пошли вы все. В висках у него опять застучало, во рту горчило. Пускай делают что хотят. Бьют стекла, торгуют водой, меняют на инсулин. Сторож я им, что ли? Чего они, в самом деле, уперлись, эти двое?

Газель качалась, шум нарастал. В кабине тоненько причитал юный водитель. Патриот замахнулся.

— Вы что! Вы что, эй, ну вы что! — закричали вдруг рядом, и, оглянувшись, Митя увидел светловолосого лейтенанта.

Рубашка на нем была насквозь мокрая, глаза воспаленные, как будто он нырял без маски и только выбрался на берег, и никакой силы в его беспомощном выкрике не было, никакого гнева, только испуг. Он вообще выглядел очень испуганным, даже больным, но в руке у него был «Макаров», а курок был взведен, и этого оказалось достаточно. Шум немедленно смолк, Патриот опустил монтировку.

— Ты чего это, старлей? — сказал он. — Нормально всё?

— Вы поймали его? — спросила мама-Пежо. — Вы же поймали его, да?..

— Где ваш начальник? — перебила женщина-Мерседес. — Где капитан?

Лейтенант не ответил. Казалось, он только сейчас понял, что пистолет до сих пор у него в руке, и неприятно этому удивился. Он поспешно отжал курок и принялся старательно запихивать свой «Макаров» назад в кобуру, думая о том, что толстый капитан лежит сейчас в семи сотнях метров отсюда на спине с уродливым черным пятном на груди и сердито смотрит в потолок и от распоряжений неприятной бабы из Мерседеса поэтому совершенно свободен.

— Не поймали, — ахнула мама-Пежо, и глаза у нее сделались круглые.

— Лейтенант! — резко сказала женщина-Мерседес, и он вздрогнул и обреченно поднял голову.

Конец ознакомительного фрагмента